По поводу того, нужно ли хоронить/кремировать покойников с челюстями или без также велись жаркие, непримиримые дебаты.
Как и большинство пятидесятников, церковь Елим проповедовала веру в воскрешение тела после конца света. Миссис Уинтерсон в это не верила, но помалкивала. Вопрос состоял вот в чем: если вам удалили зубы (а это было в порядке вещей до наступления шестидесятых), то получите ли вы их назад, когда ангел господень вострубит в трубу? И если да, то не помешает ли зубной протез их возвращению? А если нет, то что же вам, всю вечность совсем без зубов маяться?
Некоторые говорили, что это неважно, потому что в загробной жизни нам не придется есть; другие возражали, что это как раз важно, потому что представ пред Иисусом, мы захотим выглядеть наилучшим образом.
И споры разгорались с новой силой...
Миссис Уинтерсон не желала, чтобы ее тело воскресло, потому что она его никогда, никогда не любилани единой минутки за всю свою жизнь. И хотя она верила в грядущий конец мира, но все равно ощущала, что воскрешение тела было делом ненаучным. Когда я спрашивала ее об этом, она отвечала, что видела кинохроники французской студии "Пате", снятые в Хиросиме и Нагасаки, и знала все о Роберте Оппенгеймере и проекте "Манхэттен". Она пережила войну. Ее брат служил в авиации, мой отец был в армииэто была их жизнь, а не какая-то отстраненная история. Она говорила, что после атомной бомбардировки верить в массу невозможно, можно верить только в энергию. "Пока мы живем, мымасса. А когда настанет наш час, мы превратимся в энергию, и хватит об этом".
Я размышляла об этом многие годы. Ей удалось уразуметь нечто бесконечно сложное и абсолютно простое. Фразы из книги Откровения о том, что "вещи мира сего прейдут", "земля и небеса скроются, свившись как свиток" для нее были демонстрацией неизбежного превращения массы в энергию. Ее дядюшка, любимчик ее матери, был ученым. Она сама была умной женщиной, и где-то между безумной теологией и жестокой политикой, выставляемой напоказ депрессией и отвержением книг, знаний, жизни, она увидела, как взрывается атомная бомба, и осознала, что истинной природой мира является энергия, а не масса.
Но чего она так никогда и не поняла, так это того, что энергия может быть ее истинной природой и при жизни. И что ей не нужно попадаться в ловушку массы.
Тех, кому предстояло пройти обряд крещения, облачали в белые покрывалакто-то носил их залихватски, кто-то стеснялсяи пастор задавал им один простой вопрос: "Принимаешь ли ты Господа Иисуса Христа как своего спасителя?"
Отвечать полагалось: "Принимаю". В этот момент крещаемый вступал в воду, двое крепких мужчин поддерживали его с обеих сторон, а пастор опрокидывал и полностью окунал егоумирающего для старой жизни и появлявшегося на поверхности ради зари новой. Когда насквозь промокшие новообращенные снова оказывались на ногах, им возвращали их вставные зубы и очки и отправляли на кухнюобсыхать.
Крестильные службы были очень популярными и всегда сопровождались ужином, на котором подавали картофельный пирог с мясным фаршем.
В церкви Елим детей не крестили. Крещение предназначалось взрослым или тем, кто вот-вот должен был вступить во взрослую жизньмне, например, было тринадцать. Никто не мог быть крещен в церкви Елим до тех пор, пока не предаст жизнь свою в руки Иисуса, а главноепока не будет в состоянии понять, что это означает. Христос заповедовал, что его последователи должны быть дважды рожденыкак от плоти, так и от духа святого, и мы соблюдали эту заповедь посредством религиозной церемонии инициацииодновременно и языческой, и племенной. Это должен был быть обряд посвящения, осознанный выбор между жизнью, доставшейся тебе по воле случая и обстоятельств, и между жизнью избранной.
Есть психологические преимущества в том, чтобы выбирать жизнь и путь в ней сознательно, а не просто принимать ее, как животный дар, доставшийся тебе по прихоти природы и случайности. "Второе рождение" защищает психику, пробуждая самоосознание и осмысленность.
Я знаю, что весь процесс с легкостью становится чем-то сродни механической зубрежке, где ничего нельзя выбирать и где любые ответы, какими бы глупыми они ни были, считаются более предпочтительными, чем искренние вопросы. Но при этом сам принцип остается правильным. Я лично видела многих представителей рабочего класса, как мужчин, так и женщин, включая и меня самуживших более глубокой, более осознанной жизнью, чем это было бы вне церкви. Они не были образованными людьми, но изучение Библии заставило их мозг работать. После работы они встречались, чтобы поучаствовать в шумной дискуссии. Чувство принадлежности к чему-то большему, чему-то важному, дало им ощущение единства и значимости.
Бессмысленная жизнь для человеческого существа не имеет ни единого достоинства животной неосознанности; мы не можем просто есть, спать, охотиться и размножатьсямы создания, вечно ищущие смысл. Западный мир покончил с религией, но не с нашими религиозными порывами; нам, кажется, необходима высшая цель, какая-то жизненная задачаи ни денег, ни отдыха, ни социального прогресса нам просто недостаточно.
Мы должны отыскать новые способы обнаружения смысла, пусть до сих пор и неясно, как именно это будет происходить.
Но для прихожан пятидесятнической церкви Елим в Аккрингтоне жизнь была исполнена чудес, знамений, волшебства и практического предназначения.
Вот так это движение и началось в 1915-м, в Монахане, в Ирландии, хотя его основатель Джордж Джеффрис сам был родом из Уэльса. Название "Елим" можно найти в книге Исхода 15:27. Моисей вел израильтян сквозь пустыню, и все были несчастными, уставшими и искали божьего знамения, когда вдруг пришли в Елим, оазис, где было двенадцать источников и семьдесят финиковых дерев, и путники расположились там станом при водах.
Если курица твоя прекратила нестисьпомолись над ней, и яйца непременно воспоследуют. На пасхальных службах мы всегда благословляли курведь многие прихожане их держали; наши жили в специальном загончике, а у большинства людей бегали и гадили прямо на задних дворах. Визит лисицы вскоре превращался в притчу о воровских замашках Сатаны. А курица, которая не желала нестись, несмотря на возносимые над нею молитвы, была подобна душе, отвратившейся от Иисусагордой и бесплодной.
Если вы вывешивали постиранное белье, и тут приключался дождь, нужно было собрать несколько верующих и помолиться о хорошем иссушающем ветре. Поскольку телефонов ни у кого не было, мы часто ходили по соседским домам и просили о помощи. Не миссис Уинтерсон, конечноона молилась в одиночестве, стоя, словно ветхозаветный пророк, а не грешник, преклоняющий колени.
Ее страдания служили ей защитным доспехом, и постепенно он прирос к ее коже. А потом она уже не могла его снять. Она умерла в болии не было средства, чтобы эту боль облегчить.
Для остальных жеи для меня в том числеуверенность в том, что Бог где-то рядом, придавала смысл шатким условиям, в которых мы обитали. У нас не было банковских счетов, телефонов, автомобилей, в домах не было туалетов, и зачастуюковров; не было уверенности, что ты не потеряешь работу и было очень мало денег. Церковь была местом взаимной помощи и давала надежду. Я не знаю никого, включая себя, кто чувствовал бы себя угодившим в ловушку или отчаявшимся. Разве имело значение, что у нас была всего одна пара туфель и постоянно не хватало еды по четвергам, за день до выплаты жалованья? Взыскуйте прежде всего Царства божьего, а все остальное приложится...
Хороший советесли Царство божье есть место, обладающее истинной ценностью, место, где факты и цифры повседневности ничего не значат, если вы любите его ради него самого...
В мире, ставшем утилитарным и механическим, символ Царства божьегоименно символ, а не само местовозвышается, словно вызов, который любовь посылает высокомерию власти и обольщению богатством.
Вечер понедельникасобрание сестер.
Вечер вторникаизучение Библии.
Вечер средымолитвенное собрание.
Вечер четвергасобрание братства Блек-энд-Декер.
Вечер пятницымолодежная группа.
Вечер субботырелигиозное бдение (выездное).
Воскресеньевесь день Господу твоему.
Вечера братства Блек-энд-Декер были посвящены практическим деламремонтным работам в церкви или помощи кому-то из братьев дома. Субботние религиозные бдения были воистину самым запоминающимся событием недели, потому что обычно мы отправлялись в другую церковь или, если было тепло, в евангельский палаточный поход.
Наша церковь владела огромным шатром, и каждое лето мы отправлялись по разным местам в Поход Славы. Мои мама и папа заново заключили брак во время такого похода, в шатре, установленном на куске ничейной земли под виадуком в Аккрингтоне.
Мама любила Походы Славы. Я не думаю, что она веровала хотя бы в половину того, во что ей полагалось веровать, и к тому же она изобретала свою собственную теологию. Но я полагаю, что тот вечер в шатре Славы, когда они с отцом обрели Господа, остановил ее от того, чтобы уйти из дома с маленьким чемоданчиком и никогда больше не возвращаться.
Так что каждый год, когда миссис Уинтерсон видела в поле шатер и слышала, как фисгармония играет гимн "Пребудь со мною", она хватала меня за руку и произносила: "Я чую Иисуса!"
Запах брезента (а летом в северной части Англии постоянно идут дожди) и запах супа, готовящегося, чтобы накормить верующих после церемонии, и запах влажной бумаги, на которой напечатаны слова гимнавот как пах Иисус.
Если вы хотите спасать душиа кто не хочет?тогда шатер это самое подходящее строение, как мне кажется. Это метафора нашей временной и быстротечной жизнине имеющей фундамента и готовой опрокинуться от ветра. Это заигрывание со стихиями. Ветер дует, шатер дрожит, но кто здесь чувствует себя потерянным и одиноким? Ответвсе мы. Фисгармония играет "Обрети в Иисусе друга".
Внутри шатра вы чувствуете симпатию ко всем, кто рядом, даже если вы с ними не знакомы. Сам факт пребывания вместе в палаткесродни кровной связи, и когда вы видите улыбающиеся лица, когда чуете запах супа, а стоящий рядом спрашивает, как вас зовут, тогда, скорее всего, вы взалкаете спасения. Запах Иисусахорошая штука.
Людям из поколения моих родителей шатер напоминал военные времена. Не настоящую войну, но то время, когда обычные правила не работают. Вы можете забыть о счетах и заботах. У вас у всех одна общая цель.
Я так и вижу ихотца, в вязаной кофте и вязаном галстуке, стоящего у полога и здоровающегося за руку со входящими; и мамуна полпути к проходу она помогает людям найти себе местечко.
И я тоже там, раздаю листовки со словами гимнов или хораловв евангельских церквях поют много хораловкороткие, резкие, веселые стихи с зажигательными мелодиями, которые легко запомнить. Например, "Возрадуйтесь, святые божьи".
Противоречия трудно осознать до тех пор, пока вы их не проживете; чувство братства, простое счастье, доброта, готовность поделиться, удовольствие делать что-то нужное каждый вечер в городишке, где абсолютно нечем занятьсяи в противовес этому жесткость догм, жалкая косностьни выпить, ни закурить, ни сексом заняться (а если вы состоите в браке, тогда секс должно свести к минимуму); в кино тоже ходить нельзя (исключение было сделано для Чарлтона Хестона, сыгравшего Моисея в "Десяти заповедях"); читать нельзя ничего, кроме религиозной литературы, модно одеваться нельзя (мы, правда, этого и позволить себе не могли); и никаких танцев (разве что в церквии то что-то вроде ирландской джиги в божественном экстазе); и никакой поп-музыки, никаких карточных игр, никаких визитов в пабдаже чтобы выпить там апельсинового сока. Телевизор смотреть было можно, но только не по воскресеньям. По воскресеньям телеприемник накрывали накидкой.
Но я любила участвовать в Походах Славы, когда у меня были каникулы. Можно было сесть на велосипед и проехать тридцать или сорок миль к тому месту, где стоял шатер, а там кто-нибудь давал тебе колбасы или кусок пирога; дальше была служба, а потом паломники забирались в свои спальные мешки и укладывались спать на полу, а мы снова садились на велосипеды и ехали домой.
Миссис Уинтерсон приезжала на автобусе, отдельно от всех, чтобы иметь возможность покурить.
Однажды она привезла с собой тетушку Нелли. Они обе курили, но договорились никому об этом не рассказывать. Тетушка Нелли ходила в методистскую церковь, но теперь передумала. Все звали ее тетушкой Нелли, хоть у нее и не было своей семьи. Я думаю, что ее отродясь так звали, даже когда она была маленькой.
Она жила в убогой квартирке в каменном двухэтажном заводском доме в бедном районе. Туалет во дворе был один на три дома. Там было очень чистодворовые туалеты и должны быть чистыми, а в этом на стенке была еще и картинка, изображавшая юную королеву Елизавету Вторую в военной форме. Кто-то приписал на стене "Благослови ее Господь".
Может, уборная у тетушки Нелли и была общая, зато у нее был свой личный кран с холодной водой под окном снаружи, а в комнате стояла угольная печка, а на нейбольшой жестяной чайник и тяжеленный железный утюг. Мы считали, что она по сю пору гладит вещи этим утюгом, а ночью кладет его к себе в постель, чтобы согреться.
У нее были кривые ноги и вьющиеся волосы, она была незамужней и такой худой, каким может быть только постоянно недоедающий человек. А еще ее никто никогда не видел без пальто.
Когда наши женщины пришли, чтобы обмыть ее и положить в гроб, им пришлось срезать пуговицы с ее пальтоиначе его было никак не снять, и они потом говорили, что оно больше напоминало рифленое железо, чем твид.
Тогда и выяснилось, что она носила шерстяное белье, свободного кроя лиф и что-то вроде нижней юбки, пошитой из кусочков и лоскутковя думаю, она латала ее в течение многих лет. Вокруг шеи у нее был повязан плотный мужской шелковый шарф, которого из-под пальто было не видно, и этот довольно роскошный аксессуар привел к вопросу: у нее что, был любовник?
Если он у нее и был, то явно еще во время войны. Ее подруга сказала, что во время войны у каждой женщины был возлюбленный, без разницы, состояли они в браке или неттак тогда повелось.
Как бы то ни было, теперь она носила шарф, нижнее белье, пальтои ничего больше. Ни платья, ни юбки, ни блузки.
Мы думали, может, она в последнее время была слишком хворой, чтобы одеваться, даром что она могла дойти до церкви и обратно, и до рынка тоже. Никто не знал, сколько ей лет.
И до сих пор никто из нас не поднимался к ней в дом.
В маленькой комнатке было пустокрохотное окно, залепленное газетойдля тепла; на дощатом полувязаный крючком коврик, знаете, какие делают из обрезков хлопкашероховатые на ощупь, они лежат на полу, словно понурые собаки.
Еще там стоял каркас железной кровати, а на нем были навалены жиденькие комковатые перинытакое ощущение, что на набивку каждой из них пошло не больше одной утки.
Также в комнате находился стул, на котором лежала пыльная шляпа. Помойное ведро для ночных надобностей. И на стенефотография молодой тетушки Нелли, одетой в белое платье в черный горошек.
Там же стоял шкаф, в котором обнаружились два комплекта штопаного белья, две стираные пары шерстяных чулок, и где висело обернутое в коричневую упаковочную бумагу черно-белое платье в горошек. В подмышках у него были нашиты лоскуты, чтобы уберечь ткань от потатак полагалось делать в эпоху до появления дезодорантов. По вечерам вы просто стирали их вместе с чулками.
Мы оглядывались по сторонам, но там больше не на что было смотреть. Тетушка Нелли постоянно ходила в пальто потому, что у нее не было другой одежды.
Женщины обмыли ее и обрядили в платье в горошек. Они показали мне, как придать телу приличный вид. Это было не первое мое столкновение с покойникамия сидела рядом с умершей бабушкой и ела сэндвичи с джемом, да и в наших краях в шестидесятых годах полагалось выставлять умерших дома в открытом гробу по три дня, и никого это не беспокоило.
Но когда прикасаешься к мертвому телу, тебя охватывает странное чувствоя до сих пор ощущаю эту странностькожа меняется так быстро и будто усыхает. И все же я не доверила бы никому чужому обмывать и обряжать любимое тело. Это последнее, что ты можешь сделать для человека, и это последнее, что вы можете сделать вместевдвоем, на телесном уровне, как раньше. Нет, чужих к этому допускать нельзя...
У тетушки Нелли не могло быть много денег. Дважды в неделю она собирала всех соседских детейстолько, сколько могло втиснуться в ее комнаткуи готовила луковый или картофельный суп. Дети приходили со своими мисками, и она наполняла их горячим, прямо из печки варевом.
Она разучивала с ними песенки и рассказывала им библейские истории, и тридцать или сорок худющих голодных вшивых детишек толпились во дворе, а иногда приносили гостинцы от своих мамбулочки или ириски, и делились друг с другом. Все любили тетушку Нелли, а она любила их. Она называла свой промозглый темный домишко с одним окошком и закопченными стенами "Солнечным уголком".