Он унаследовал должность консультанта Монетного двора, как и обязанности секретаря Королевского Азиатского Бенгальского общества, от своего учителя известного английского индолога и санскритолога Гораса Гаймона Вильсона (17861860). При активном содействии Джеймса Принсепа журнал Общества превратился в серьезное научное издание.
С помощью этого журнала он оповестил почти всю Индию (в данном случае ее преимущественно представляли чиновники колониальной администрации) о необходимости собрать в одном месте максимальное количество монет или их рисованных копий, а также сохранившиеся надписи или их фрагменты на мраморных и гранитных стелах. Эти археологические находки, как полагал Джеймс Принсеп, для историков, занимающихся Древней Индией, представляли бесценный материал. Для него археология была основным критерием истины в прояснении многих историографических вопросов.
Трудно представить, сколько посылок пришло по почте на его адрес.
В Калькутту прибыл сам Жан-Батист Вентура, а перед его приездом был доставлен в качестве дара клад из ступы в Маникиале: осколок рубина, золотая монета правителя Кушанского царства Хувишки I, относящаяся приблизительно к 12851 годам н. э., золотое кольцо и горсть серебряных монет более позднего времени.
Джеймс Принсеп пытался превратить увлечение антиквариатом в серьезное занятие археологией. По правде сказать, и он, и Александр Каннингем не были профессиональными археологами, учились по ходу дела.
После некоторого перерыва в занятиях археологией с 1865 по 1870 год Александр Каннингем возобновил раскопки, но, к сожалению, так и не избавился от небрежного отношения к раскапываемому материалу.
Нет ничего более естественного в том, что Александр Каннингем вскоре стал ближайшим помощником Джеймса Принсепа и обрадовал его своими первыми археологическими открытиями, сопрягая, как и тот, служебные обязанности с неслужебными археологическими изысканиями. Он продолжил дело Джеймса Принсепа после его смерти в Лондоне 22 апреля 1840 года.
За открытием Александром Каннингемом великой ступы в Сарнатхе последовало обнаружение им древнего индийского города Санкасьи, или Санкиссы, в 48 километрах от Шравасти (палийский вариант: Саваттхи) столицы царства Кошалы (палийский вариант: Косала).
Сейчас на месте Шравасти находится город Сахет-Махет.
Санкасья самое западное место паломничества среди восьми буддийских святынь. Она считается также одним из четырех неизменных священных мест, среди которых Бодхгайя, Сарнатх, Шравасти. Для буддистов Санкасья важна тем, что, как говорится в предании, наступит срок и в этом месте все Будды снизойдут на землю, проведя перед этим в затворничестве на небесах тридцати трех божеств время муссона и одарив там учением своих матерей в последнем их рождении. Санкасья, я полагаю, самая поздняя попытка последователей Гаутамы Будды соединить брахманизм с его учением. Его Святейшество Далай-лама XIV, разумеется, посещает Санкасью, как и остальные три священных места.
В 1851 году Александр Каннингем открыл ступы в Санчи. Там он раскопал реликвии Шарипутры и Маугальяяна двух великих учеников Гаутамы Будды. В 1861 году он обратил внимание на находящийся в Бодхгайе в плохом состоянии храм Махабодхи, храм Великого Просветления, относящийся к I веку н. э. первой половине II века н. э. Александр Каннингем произвел его описание, провел тщательные раскопки и приступил к его реставрации. В прямом и переносном смысле это единственный храм из сохранившихся древних буддийских храмов, главное место паломничества для всех буддистов мира.
Современные специалисты понимают, что Александр Каннингем в археологическом деле оставался любителем. Вот что пишет, например, А. А. Барахоева: «В XIX веке археология еще только вырабатывала методику, и многие важные сегодня моменты были навсегда упущены. Огромный вклад А. Каннингема в реставрацию и исследование комплекса Махабодхи неоспорим, однако точность документации раскопок, к сожалению, оставляет желать лучшего. Раскапывая те или иные объекты, команда А. Каннингема, как правило, не фиксировала точного местонахождения скульптур и секций перил; не уделялось должного внимания и материалу».
Как бы то ни было, но Александр Каннингем собрал большое количество надписей и скульптур, используя самые простые методы для их обнаружения. Уже в этом его огромная заслуга перед мировой культурой.
Лорду Чарлзу Джону Каннингу, бывшему генерал-губернатору Индии, ставшему с 1858 года ее первым вице-королем, выпала нелегкая доля: ему пришлось сдерживать эмоции своих соотечественников, требующих еще больше казней и расправ в тех краях и княжествах, где народ и его правители поддержали восставших сипаев. Эти «горячие британские головы» не хотели знать, что огнем пожар не потушить. Вице-король по мере своих сил и возможностей держал курс на мирное сосуществование британцев и индийцев, что ему давалось, прямо скажем, с трудом в буквальном смысле ценой собственного здоровья. В Восточной Бенгалии, в Пенджабе, в Западной и Южной Индии после подавления Сипайского восстания ярость индийской толпы не утихала еще три десятилетия. Да и британцы тоже не давали расслабиться. Такое постоянное нервное перенапряжение стоило Чарлзу Джону Каннингу жизни он скончался 17 июня 1862 года, не дожив до пятидесяти лет пять месяцев.
Александр Каннингем незадолго до смерти вице-короля, в ноябре 1861 года, обратился к нему со служебной запиской, а точнее сказать с меморандумом, где он излагал свой грандиозный план по умиротворению индийцев, благородный по замыслу и абсолютно утопический по возможности исполнения. Не прямо, а косвенно в нем говорилось о возвращении миролюбивого учения Гаутамы Будды туда, где оно когда-то появилось, в Индию, и предлагались поэтапные действия для достижения этой заманчивой и возбуждающей воображение цели. Речь шла о том, что когда-то погребенный индийский буддизм, который он обязательно раскопает, обретет новую жизнь и смягчит туземные нравы. Предполагалось, что после восстановления его на индийской земле в прежнем статусе государственной религии британцам будет значительно легче проводить последующую христианизацию индийской территории Соединенного королевства.
Надо признать, что уже был достигнут определенный успех подобной миссионерской деятельности в других британских колониях. Разумеется, христианизация осуществлялась в духе общей британской политики «представительского управления».
Прежде всего, в своем меморандуме Александр Каннингем сетовал на пренебрежительное отношение колониального правительства ко всем индийским древностям. Британские чиновники смотрели на индийскую старину сверху вниз. Да и какие чувства могли возбудить в них бесформенные развалины, между камней которых ползали ядовитые змеи, а под уцелевшими каким-то чудом сводами прятались бродячие собаки? Индия для подавляющего большинства образованных высокопоставленных британских чиновников и офицеров долгое время оставалась огромным природным заповедником, в котором они вместе с махараджами охотились на тигров. Она представлялась им еще необозримым пространством руин и пепелищ. Но уж никак не казалась чем-то маняще таинственным, вроде Египта, окутанного тайной, с его Сфинксом, пирамидами и мумиями фараонов. Там было что разглядывать и что разгадывать. Интерес к индийским артефактам в этих людях явно не пробудился. Все они занимались одним делом расширением и укреплением Британской империи. Такое уж наступило время, когда новые хозяева заботились не о восстановлении чужого прошлого, не об уважении человеческих чувств и даже не о сохранении собственной жизни. Одни жульничали и мародерствовали, как только появлялся подходящий случай, другие же строили фантастические прожекты, а иногда впадали в соблазн сочинить что-то невероятное в духе небылиц нашей соотечественницы Елены Петровны Блаватской. Помыслы тех, кто попроще, сосредоточивались на желании чуточку разбогатеть на чужбине, сделать хоть какое-то состояние, вернуться на родину, ходить в старости гоголем, а по ночам, глядя в родное небо, видеть его в сапфирах и алмазах.
Разумеется, Александр Каннингем не входил в число таких людей, не был соблазнен золотым тельцом. Он, с юности захваченный приключенческой романтикой, пытался смотреть дальше собственного носа. В сознании молодого человека романтические картины и образы представляли одухотворенную, «осуществленную» реальность и резко контрастировали с чуждой реальностью, которая сама по себе, вне его воли навязчиво маячила перед глазами.
Между тем предложения Александра Каннингема правительству с первого взгляда казались четкими и конкретными. Первым шагом значилась каталогизация всех сохранившихся в Северной Индии памятников старины, подавляющая часть которых превратилась в развалины. Речь в большинстве случаев шла об индусских храмах и ступах. Александр Каннингем еще от отца слышал: стоит обратиться к земле, и она щедро раскроет свои сокровища. Надо ли говорить, что его завораживали сохранившиеся островки буддизма в Гималаях. Эти живописные горы напоминали ему родную Шотландию.
На высоте более трех тысяч метров над уровнем моря, где жили полуголые выносливые аскеты, сохранились средневековые буддийские монастыри с монахами-горцами.
В связи с Сипайским восстанием и его последствиями план Александра Каннингема был незамедлительно принят, а он сам по распоряжению лорда Каннинга стал генеральным директором Археологического надзора, новой структуры при правительстве Индии. В соответствующем документе о его назначении указывалось, что «он больше, чем какой-нибудь другой офицер, сделал для изучения индийских древностей».
30 июня 1861 года, за несколько дней до вхождения в новую должность (на этот раз гражданскую), Александр Каннингем ушел с военной службы в отставку в звании генерал-майора.
Археологи того времени не имели под рукой и четверти тех технических средств, которыми обладают сегодня их коллеги. Тачка, кирка и лопата вот и все предоставленные им тогда незамысловатые орудия труда, необходимые для кропотливой работы по восстановлению далекого прошлого.
Полевые изыскания Александра Каннингема осложнялись еще и тем обстоятельством, что ему приходилось добираться со своим археологическим скарбом до мест раскопок чаще всего либо пешком, либо используя гужевой транспорт лошадей и слонов. Брезентовые палатки, сменная одежда, сита для просеивания земли и все остальное укладывалось в широкие громоздкие телеги, которые тащили волы или верблюды в зависимости от особенностей местности, куда он отправлялся со своим малочисленным отрядом.
Представьте Александра Каннингема в индийской пустыне в июне под раскаленным солнцем, в окружении пышущих жаром песков (многие подробности опускаю), и станет ясно, что открывать дверь в прошлое, какие бы сенсационные открытия оно ни сулило, адский труд. Но намного опаснее для жизни ненароком встретиться на индийской дороге с лихими людьми, вступить с ними в перестрелку и быть убитыми или кого-то ранить и с этим неожиданно появившимся живым грузом тащиться до первого военного поста, где раненых добьют бесчувственные британские солдаты. Или с серьезным видом убеждать напуганных до смерти землекопов из местных крестьян, что злобные духи умерших настолько крепко и сладко спят, что удары кирки и лопат о землю их не разбудят. Поэтому крестьянам нечего их бояться и вперед за работу!
Начальник доморощенных археологов был щедрым человеком. Деньгами Александр Каннингем не бросался, но за найденную надпись на каком-нибудь выкопанном булыжнике выдавал крестьянам-землекопам такую значительную денежную премию, что те от благодарственного восторга совершали пранам благоговейно склонялись перед ним в глубоком поклоне, касаясь кончиками пальцев его лодыжки.
Александр Каннингем научился владеть собой и быть чрезвычайно терпеливым в общении с индийцами. После Сипайского восстания приходилось соблюдать особую осторожность во всем, что затрагивало чувство веры. А недоброжелательность индусских деревенских жрецов-пуджари? С ними еще было возможно найти общий язык в обсуждении тонкостей храмового ритуала, но они каменели при просьбе дать разрешение на зарисовку барельефа, скульптуры или надписи внутри храма. Скульптуры, которые служили им в то время объектами поклонения, брались под особо строгую защиту, ревностно охранялись от чужого сглаза. Они скорее умерли бы, чем предали своих богов.
Помимо тигров, бандитов и стихийных бедствий, вроде землетрясений, снежных лавин и селевых потоков, существовала еще угроза подхватить проказу или заразиться тропической лихорадкой денге, сопровождаемой болями в животе, рвотой с кровью, кровоизлияниями на коже и другими ужасами. Это лихорадку можно было заполучить через комариный укус не только от человека, но и от обезьяны и даже летучей мыши.
На первых порах Александр Каннингем при выборе мест для раскопок полагался исключительно на собственную интуицию и на рассказы местных жителей.
С публикацией путевых записок двух буддийских паломников из Китая, на французский и английский Фа Сяня (334(7)420(2) гг. н. э.) и на французский Суань Цзаня (602664 гг. н. э.), его раскопки приобрели осмысленный и целенаправленный характер. Пути двух любознательных и бесстрашных китайцев пролегали по странам к западу от Китая.
Записки Фа Сяня, небольшие по объему, называются Фо го цзи (Записки о буддийских странах).
Пятнадцатилетнее путешествие Фа Сяня, начавшееся в 399 году н. э. и закончившееся в 414 году н. э., было вызвано не его непоседливой натурой, а желанием посетить святые места буддизма, приобрести буддийские рукописи и узнать как можно больше о буддийском учении. Та же цель была и у Сюань Цзаня.
Первые переводы на европейские языки, французский и английский, «Записок о буддийских странах» Фа Сяня были сделаны французским синологом, одним из основоположников западного китаеведения Жан-Пьером Абель-Ремузой (17881832) и вышли через четыре года после его смерти в 1836 году. Английский перевод, появившийся в 1869 году, сделанный непосредственно с китайского языка, принадлежал востоковеду Самуэлю Билу (18251889).
Да Тан си юй цзи (Записки о западных странах [эпохи] Великой Тан) Сюань Цзаня описывают его путешествие в Индию, совершенное в 629645 годах. Западом для китайцев в ту пору считались все страны, лежащие к западу от Китая, в том числе и Индия.
Полный перевод с китайского языка на французский записок Сюань Цзаня впервые вышел в Париже в 18571858 годах и принадлежал выдающемуся французскому востоковеду Станисласу Эньяну Жюльену (17991873).
В 1836 году некоторые извлечения из записок Сюань Цзаня во французском переводе (далеко не полный их текст!) дошли до Англии и вскоре оказались в руках Александра Каннингема. Ознакомившись с ними, он понял, что потерял много времени в своих поисках наугад.
В этом же году Каннингем завершил раскопки ступы в Сарнатхе, месте первой проповеди Гаутамы Будды. Дальнейшие находки его любительского археологического отряда, благодаря запискам китайских паломников, стали вполне предсказуемыми.
В путевых записках Фа Сяня и особенно Сюань Цзаня содержались сведения о городах и селениях, в которых протекала жизнь Гаутамы Будды и его общины, а также о их месторасположении. Теперь направление археологических поисков Александра Каннингема определялось письменными свидетельствами людей, заставших время, когда земля еще окончательно не поглотила руины процветавших когда-то городов древности. Он решил идти по следам этих двух китайских паломников, главным образом Сюань Цзаня, полагаясь на зоркость их зрения, наблюдательность и честность в описании всего, что встречалось ими на долгом пути. И, надо сказать, Каннингем не ошибся в своей стратегии поиска новых объектов для археологических раскопок.
Вернемся в Бальный зал Букингемского дворца. Окинем беглым взглядом этот символ Британской империи. Никогда не подумаешь, что он появился вследствие низменных страстей и неограниченных амбиций. Тем более не скажешь, что это трогательное и нарядное создание зачато звериными инстинктами, выношено и рождено жестокосердной алчностью. Для того он и появился на свет, чтобы всякий, с благоговением к нему припавший, почувствовал себя приобщенным к верховной власти и благодарил Бога, что не только жив, но и осчастливлен ею.