Они достали длинные ножи.
Припев
Вот двое в капитана пальцем тычут,
Достать его! й им не страшен чёрт.
Но капитан вчерашнюю добычу
При всей команде выбросил за борт.
Припев
Но вот волна, подобная надгробью,
Всё смыла, с горла сброшена рука.
Бросайте ж за борт всё, что пахнет кровью,
И верьте, что цена невысока.
Припев
БЫЛ РАЗВЕСЁЛЫЙ РОЗОВЫЙ ВОСХОД
Был развесёлый розовый восход,
И плыл корабль навстречу передрягам,
И юнга вышел в первый свой поход
Под флибустьерским черепастым флагом.
Накренившись к воде, парусами шурша,
Гриф двухмачтовый лёг в развороте,
А у юнги от счастья качалась душа,
Как пеньковые ванты на гроте.
И душу нежную под грубой робой пряча,
Суровый шкипер дал ему совет:
Будь джентльменом, если есть удача,
А без удачи джентльменов нет.
И плавал бриг туда, куда хотел,
Встречался, с кем судьба его сводила,
Ломая кости вёслам каравелл,
Когда до абордажа доходило.
Был однажды богатой добычи делёж,
И пираты бесились и выли.
Юнга вдруг побледнел и схватился за нож,
Потому что его обделили.
Стояла девушка, не прячась и не плача,
И юнга вспомнил шкиперский завет
Быть джентльменом, если есть удача,
А нет удачиджентльменов нет.
И видел он, что капитан молчал,
Не пробуя сдержать кровавой свары.
И ран глубоких он не замечал,
И наносил ответные удары.
Только ей показалось, что с юнгой беда,
А другого она не хотела.
Перекинулась за борт, и скрыла вода
Золотистое смуглое тело.
И прямо в грудь себе, пиратов озадачив,
Он разрядил горячий пистолет.
Он был последний джентльмен удачи,
Конец удачиджентльменов нет.
КОРСАР
Четыре года рыскал в море наш корсар,
В боях и в штормах не поблекло наше знамя,
Мы научились штопать паруса
И затыкать пробоины телами.
За нами гонится эскадра по пятам,
На море штиль, и не избегнуть встречи.
Но нам сказал спокойно капитан:
Ещё не вечер, ещё не вечер.
Вот развернулся боком флагманский фрегат,
И левый борт окрасился дымами.
Ответный залп на глаз и наугад,
Вдали пожар и смерть, удача с нами.
Из худших выбирались передряг,
Но с ветром худо, да и в трюме течи.
А капитан нам шлёт привычный знак:
Ещё не вечер, ещё не вечер.
На нас глядят в бинокли, трубы, сотни глаз
И видят нас, от дыма злых и серых.
Но никогда им не увидеть нас
Прикованными к вёслам на галерах.
Неравный бой, корабль кренится наш
Спасите наши души человечьи!
Но крикнул капитан: «На абордаж!
Ещё не вечер, ещё не вечер».
Кто хочет жить, кто весел, кто не тля,
Готовьте ваши руки к рукопашной.
А крысы пусть уходят с корабля,
Они мешают схватке бесшабашной.
И крысы думали: «А чем не шутит чёрт»
И тупо прыгали, спасаясь от картечи,
А мы с фрегатом становились борт о борт.
Ещё не вечер, ещё не вечер.
Лицо в лицо, ножи в ножи, глаза в глаза
Чтоб не достаться спрутам или крабам
Кто с кольтом, кто с кинжалом, кто в слезах.
Мы покидали тонущий корабль.
Но нет, им не послать его на дно,
Всё может океан взвалить на плечи
Ведь океан-то с нами заодно.
И прав был капитан: ещё не вечер!
КАПИТАНА В ТОТ ДЕНЬ НАЗЫВАЛИ НА «ТЫ»
Капитана в тот день называли на «ты»,
Шкипер с юнгой сравнялись в талантах,
Распрямляя хребты и срывая бинты,
Бесновались матросы на вантах.
Двери наших мозгов посрывало с петель
Миражи берегов, покрывала земель,
Этих обетованных, желанных,
И колумбовых, и магелланных.
Только мне не видать берегов и земель
С хода в девять узлов сел по горло на мель,
А у тех молодцов благородная цель,
И в конце-то концов я ведь сам сел на мель.
И ушли корабли, мои братья, мой флот,
Кто чувствительней, слёзы сглотнули.
Без меня продолжался великий поход,
На меня ж парусами махнули.
И погоду и случай безбожно кляня,
Мои пасынки кучей бросали меня.
Вот два залпа со шлюпоки ладно
От Колумба и от Магеллана.
Я пью пену, волна не доходит до рта,
И от палуб до дна обнажились борта,
А бока мои грязны, таи не таи,
Так любуйтесь на язвы и раны мои:
Вот дыра у ребраэто след от ядра,
Вот рубцы от тарана и даже
Видно шрамы от крючьевкакой-то пират
Мне хребет перебил в абордаже.
Киль, как старый неровный гитаровый гриф
Это брюхо вспорол мне коралловый риф.
Задыхаюсь, гнию, так бывает
И просоленное загнивает.
Ветры кровь мою пьют и сквозь щели снуют
Прямо с бака на ют. Меня ветры добьют.
Я под ними стою от утра до утра,
Гвозди в душу мою забивают ветра.
И гулякой шальным всё швыряют вверх дном
Эти ветры, незваные гости.
Захлебнуться бы им в моих трюмах вином
Или с мели сорвать меня в злости.
Я уверовал в это, как загнанный зверь,
Но не злобные ветры нужны мне теперь
Мои мачты, как дырявые руки.
Парусасловно груди старухи.
Будет чудо восьмое, и добрый прибой
Моё тело омоет живою водой.
Море, божья роса, с меня снимет табу.
Вздует мне паруса, словно жилы на лбу.
Догоню я своих, догоню и прощу
Позабывшую помню армаду
И команду свою я обратно пущу,
Я ведь зла не держу на команду.
Только, кажется, нет больше места в строю.
Плохо шутишь, корвет, потеснись, раскрою.
Как же так, я ваш брат, я ушёл от беды
Полевее, фрегат, всем нам хватит воды.
До чего ж вы дошли?
Значит, чго ж мне, уйти?
Если был на мели.
Больше нету пути?
Разомкните ряды, все же мы корабли.
Всем нам хватит воды, всем нам хватит земли.
Этой обетованной, желанной,
И колумбовой, и магелланной.
БАЛЛАДА О БРОШЕННОМ КОРАБЛЕ
Жили-были на море, это значит, плавали.
Курс держали правильный, слушались руля.
Заходили в гавани, слева ли, справа ли.
Два красивых лайнера, судна, корабля.
Белоснежнотелая, словно лебедь, белая,
В сказочно-классическом плане,
И другой, он в тропики плавал в чёрном смокинге,
Лорд, трансатлантический лайнер.
Ах, если б ему в голову пришло,
Что в каждый порт уже давно влюблённо
Спешит к нему под чёрное крыло
Стремительная белая мадонна.
Слёзы льёт горючиеценное горючее
И всегда надеется втайне,
Что, быть может, в Африку не уйдёт по графику
Этот недогадливый лайнер.
Ах, если б ему в голову взбрело,
Что в каждый порт уже давно влюблённо
Прийти к нему под чёрное крыло
Опаздывает белая мадонна.
Кораблям и поздняя не к лицу коррозия,
Не к лицу морщины вдоль белоснежных крыл,
И подтёки синие возле ватерлинии,
И когда на смокинге левый борт подгнил.
Горевал без памяти, стоя в тихой заводи,
Гол и раздосадован крайне
Ржавый и взъерошенный и командой брошенный
В гордом одиночестве лайнер.
А ей невероятно повезло
Под танго музыкального салона
Пришла к нему под чёрное крыло
И встала рядом белая мадонна.
ЛОШАДЕЙ ДВАДЦАТЬ ТЫСЯЧ В МАШИНЫ ЗАЖАТЫ
Лошадей двадцать тысяч в машины зажаты,
И хрипят табуны, стервенея внизу.
На глазах от натуги худеют канаты.
Из себя на причал выжимая слезу.
И команды короткие, злые
Быстрый ветер уносит во тьму:
«Кранцы за борт!», «Отдать носовые
И буксир!», «Подработать корму!»
Капитан, чуть улыбаясь
Всё, мол, верно, молодцы
От земли освобождаясь,
Приказал рубить концы.
Только снова назад обращаются взоры,
Цепко держит земля, всё и так и не так.
Почему слишком долго не сходятся створы,
Почему слишком часто моргает маяк?
Всё в порядке, конец всем вопросам,
Кроме вахтенных, всем отдыхать!
Но пустуют каютыматросам
К той свободе ещё привыкать.
Капитан, чуть улыбаясь,
Бросил тихо: «Молодцы!»
От земли освобождаясь,
Нелегко рубить концы.
Переход двадцать дней, рассыхаются шлюпки,
Нынче утром последний отстал альбатрос.
Хоть бы шторм, или лучше, чтоб в радиорубке
Обалдевший радист принял чей-нибудь «СОС».
Так и есть, трое месяц в корыте,
Яхту вдребезги кит разобрал.
Да за что вы нас благодарите?
Вам спасибо за этот аврал.
Капитан, чуть улыбаясь,
Бросил тихо: «Молодцы!»
Тем, кто с жизнью расставаясь,
Не хотел рубить концы.
И опять будут Фиджи и порт Кюрасао,
И ещё чёрта в ступе и Бог знает что,
И красивейший в мире фиорд Мильфорсаун
Всё, куда я ногой не ступал, но зато
Пришвартуетесь вы на Таити
И прокрутите запись мою.
Через самый большой усилитель
Я про вас на Таити спою.
Скажет мастер, улыбаясь
Мне и песне: «Молодцы!»
Так, на суше оставаясь,
Я везде креплю концы.
И опять продвигается, словно на ринге,
По воде осторожная тень корабля.
В напряженье матросы, ослабленный шпрингер,
Руль полборта налевоив прошлом земля.
ЧЕЛОВЕК ЗА БОРТОМ
Был шторм, канаты рвали кожу с рук,
И якорная цепь визжала чёртом.
Пел ветер песню дьявола, и вдруг
Раздался голос:Человек за бортом!
И сразу:Полный назад! Стоп машина!
На воду шлюпки, помочь!
Вытащить сукина сына,
Или там, сукину дочь.
Я пожалел, что обречён шагать
По суше, значит, мне не ждать подмоги,
Никто меня не бросится спасать
И не объявит шлюпочной тревоги.
А скажет:Полный вперёд! Ветер в спину,
Будем в порту по часам.
Так ему, сукину сыну,
Пусть выбирается сам.
И мой корабль от меня уйдёт,
На нём, должно быть, люди выше сортом.
Вперёдсмотрящий смотрит лишь вперёд,
Ему плевать, что человек за бортом.
Я вижу, мимо суда проплывают,
Ждёт их приветливый порт.
Мало ли кто выпадает
С главной дороги за борт.
Пусть в море меня вынесет, а там
Шторм девять баллов новыми деньгами.
За мною спустит шлюпку капитан,
И обрету я почву под ногами.
Они зацепят меня за одежду,
Значит, падать одетомуплюс.
В шлюпочный борт, как в надежду,
Мёртвою хваткой вцеплюсь.
Здесь с бака можно плюнуть на корму,
Узлов немного, месяц на Гавану.
Но я хочу на палубу к нему,
К вернувшему мне землю капитану.
Правда, с качкой у них перебор там,
И в штормы от вахт не вздохнуть.
Но человеку за бортом
Здесь не дадут утонуть.
Я на борту, курс прежний, прежний путь,
Мне тянут руки, души, папиросы.
И я уверен, если что-нибудь,
Мне бросят круг спасательный матросы.
Давайте ж полный вперёд, что нам льдина,
Я теперь ваш, моряки,
Режь меня, сукина сына,
И разрывай на куски.
Я ТЕПЕРЬ В ДУРАКАХ, НЕ УЙТИ МНЕ С ЗЕМЛИ
Я теперь в дураках, не уйти мне с земли,
Мне расставила суша капканы.
Не заметивши сходни, на берег сошли,
И навечно, мои капитаны.
И теперь в моих песнях сплошные нули,
В них всё больше прорехи и раны.
Из своих кителей капитанских ушли,
Как из кожи, мои капитаны.
Мне теперь не выйти в море
И не встретить их в порту.
Ах, мой вечный санаторий,
Как оскомина во рту.
Капитаны мне скажут: «Давай, не реви!»
Ну, а я не ревуволком вою.
Вы ж не просто с собою мои песни несли
Вы везли мою душу с собою.
Вас встречали в порту толпы верных друзей,
И я с вами делил ваши лавры.
Мне казалось, я тоже сходил с кораблей
В эти токио, гамбурги, гавры.
Вам теперь не выйти в море,
Мне не встретить вас в порту.
Ах, мой вечный санаторий,
Как оскомина во рту.
Я надеюсь, что море сильней площадей
И прочнее домов из бетона.
Морелучший колдун, чем земной чародей,
И я встречу вас из Лиссабона.
Я механиков вижу во сне, шкиперов
Вижу я, что не бесятся с жира
Капитаны по сходМям идут с танкеров,
С сухогрузов, да и с пассажиров.
Нет, я снова выйду в море
Или встречу их в порту.
К чёрту вечный санаторий,
И оскомину во рту.
ВСЕМУ НА СВЕТЕ ПРИХОДЯТ СРОКИ
Всему на свете приходят сроки,
А соль морская въедлива, как чёрт.
Два мрачных судна стояли в доке,
Стояли рядом, просто к борту борт.
Та, что поменьше, вбок кривила трубы
И пожимала баком и кормой:
Какого типа этот тип, какой он грубый,
Корявый, ржавый, просто никакой.
В упор не видели друг друга оба судна
И ненавидели друг друга обоюдно.
Он в аварийном был состояньи,
Но и она не новая отнюдь,
Так что увидишь на расстояньи
С испуга можно взять и затонуть.
Тот, что побольше, мёрз от отвращенья,
Хоть был железный малый с крепким дном.
Все двадцать тысяч водоизмещенья
От возмущенья содрогались в нём.
И так обидели друг друга эти судна,
Что ненавидели друг друга обоюдно.
Прошли недели, их подлатали,
По ржавыми швам шпаклёвщики прошли,
И ватерлинией вдоль талий
Перевязали корабли.
ЦУНАМИ
Пословица звучит витиевато:
Не восхищайся прошлогодним небом,
Не возвращайся, где был рай когда-то,
И брось дурить, иди туда, где не был.
Там что творит одна природа с нами,
Туда добраться трудно и молве,
Там каждый встречный, что ему цунами,
Со штормами в душе и в голове.
Покой здесь, правда, ни за что не купишь,
Но ты вернёшься, говорят ребята,
Наперекор пословице поступишь
Придёшь туда, где встретил их когда-то.
Здесь что творит одна природа с нами,
Сюда добраться трудно и молве,
Здесь иногда рождаются цунами
И рушат всё в душе и в голове.
На море штиль, но в мире нет покоя,
Локатор ищет цель за облаками.
Тревога, если что-нибудь такое,
Или сигнал «Внимание, цунами!»
Я нынче поднимаю тост с друзьями,
Цунами, равнодушная волна.
Бывают беды пострашней цунами
И радости сильнее, чем она.
В ДЕНЬ, КОГДА МЫ, ПОДДЕРЖКОЙ ЗЕМЛИ ЗАРУЧАСЬ
В день, когда мы, поддержкой земли заручась,
По высокой воде, по солёной своей
Выйдем точно в назначенный час,
Море станет укачивать нас,
Словно мать непутёвых детей.
Волны будут работать, и в поте лица
Корабельные наши борта иссекут.
Торопливо машины начнут месяца
Составлять из ритмичных секунд.
А кругом только водная гладь-благодать,
И на длинные мили кругом ни души,
Оттого морякам тяжело привыкать
Засыпать после качки в домашней тиши.
Наши будни без праздников, без выходных,
В море нам и без отдыха хватит помех,
Мы подруг забываем своих,
Им до нас, нам подчас не до них,
Да простят они нам этот грех.
Нет, неправда, вздыхаем о них у кормы,
И во сне имена повторяем тайком.
Здесь совсем не за юбкой гоняемся мы,
Не за счастьем, а за косяком.
А кругом только водная гладь-благодать,
Ни заборов, ни стен, хоть паши, хоть пляши,
Оттого морякам тяжело привыкать
Засыпать после качки в уютной тиши.
Говорят, что плывём мы за длинным рублём.
Кстати, длинных рублей просто так не добыть,
Но мы в море за морем плывём,
И ещё за единственным днём,
О котором потом не забыть.
И когда из другой непохожей весны
Мы к родному причалу спешим прямиком,
Растворятся морские ворота страны
Перед каждым своим моряком.
Здесь кругом только водная гладь-благодать,
И вестей никакихсколько нам ни пиши.
Но потом морякам тяжело привыкать
Засыпать после качки в уютной тиши.
Всякий раз приплываем, с землёй обручась,
С этой самою верной невестой своей,
Но приходим в назначенный час,
Как бы там ни баюкало нас
Море, мать непутёвых детей.
Вот маяк нам забыл подморгнуть с высоты,
Только пялит глазаошалел, обалдел,
Он увидел, как траулер стал на винты.
Обороты врубив на предел.
А на пирсе стоятьвсё равно благодать,
И качаться на суше до крика души,
Нам, вернувшимся, не привыкать привыкать
После громких штормов к долгожданной тиши.
Во время репетиции перед последним выступлением в Нью-Йорке
Фото Игоря Высоцкого
СТАРЫЙ ДОМ НА АРБАТЕ
Стоял тот дом всем жителям знакомый.
Его ещё Наполеон застал.
Но вот его назначили для слома,