Припев.
ЖИЛ-БЫЛ УЧИТЕЛЬ СКРОМНЫЙ КОКИЛЬОН
Жил-был учитель скромный Кокильон,
Любил наукой баловаться он.
Земной поклон за то, что он был в химию влюблён,
И по ночам над чем-то там химичил Кокильон.
Но мученик науки гоним и обездолен,
Всегда в глазах толпы оналхимик, шарлатан.
И из любимой школы в два счёта был уволен,
Верней, в три шеи выгнан непонятый титан.
Титан лабораторию держал,
И там творил, и мыслил, и дерзал
За просто так, не за бельём в двухсуточный бульон
Швырнуть сумел всё, что имел, великий Кокильон.
Да мы бы позабросали каменьями Ньютона,
Мы б за такое дело измазали в смоле,
Но случай не дозволил плевать на Кокильона
Однажды в этой смеси заквасилось желе.
Бульон изобретателя потряс,
Был он ничтони жидкость и ни газ.
И был смущён и потрясён, и даже удивлён,
Эге, ха-ха, о, эврика! воскликнул Кокильон.
Три дня он развлекался игрой на пианино,
На самом дне в сухом вине он истину искал,
Вдруг произнёс он внятно: «Какая чертовщина».
И твёрдою походкой он к дому зашагал.
Он днём был склонен к мыслям и мечтам,
Но в нём кипели страсти по ночам,
И вот на поиск устремлён, мечтой испепелён,
В один момент в экперимент включился Кокильон.
Душа его просила, и плоть его хотела
До истины добраться, до цели и до дна,
Проверить состояние таинственного тела,
Узнать, что он такоеоно или она.
Но был и в этом опыте изъян:
Забыл фанатик намертво про кран.
В погоне за открытьем он был слишком воспалён,
И вдруг ошибочно нажал на крантик Кокильон.
И закричал безумный: «Да это же коллоид,
Не жидкость это, братцы, коллоидальный газ».
Вот так блеснул в науке, как в небе, астероид,
Взорвался и в шипеньи безвременно угас.
И вот так в этом газе и лежит.
Народ его открытьем дорожит.
Но он не мёртв, он усыплён, разбужен будет он
Через века, дремли пока, великий Кокильон.
А мы, склонив колени, глядим благоговейно,
Таких, как он, немногочетыре на мильон.
Возьмём Ньютона, Бора и старика Эйнштейна.
Вот три великих мужа, четвёртыйКокильон.
БЕЛЫЙ СЛОН
Жили-были в Индии с самой старины
Дикие огромные серые слоны,
Слоны слонялись в джунглях без маршрута,
Один из них был белый почему-то.
Добрым глазом, тихим нравом отличался он,
И умом, и мастью благородной.
Средь своих собратьев серых белый слон
Был, конечно, белою вороной.
И владыка Индии, были времена,
Мне из уважения подарил слона.
Зачем мне слон? спросил я иноверца.
А он сказал: «В слоне большое сердце».
Слон мне сделал реверанс, а я ему поклон,
Речь моя была незлой и тихой,
Потому что этот самый слон
Был к тому же белою слонихой.
Я прекрасно выглядел, сидя на слоне,
Ездил я по Индии, сказочной стране,
Ах, где мы только вместе ни скитались,
И в тесноте отлично уживались.
И, бывало, шли мы петь под чей-нибудь балкон,
Дамы так и прыгали из спален.
Надо вам сказать, что этот белый слон
Был необычайно музыкален.
Карту мира видели вы наверняка,
Знаете, что в Индии тоже есть река,
Мой слон и я питались соком манго
И как-то потерялись в дебрях Ганга.
Я метался по реке, забыв и сон,
Безвозвратно подорвал здоровье.
А потом сказали мне: «Твой белый слон
Встретил стадо белое слоновье».
Долго был в обиде я, тольковот те на!
Мне владыка Индии вновь прислал слона
В виде украшения для трости,
Белый слон, но из слоновой кости.
Говорят, что семь слонов иметьхороший тон,
На шкафу, как средство от напасти.
Пусть гуляет лучше в белом стаде белый слон,
Пусть он лучше не приносит счастья.
Пусть гуляет в белом стаде этот белый слон,
Пусть он лучше не приносит счастья.
МАНГУСТЫ
Змеи, змеи кругом, будь им пусто,
Человек в исступленье кричал.
И позвал на подмогу мангуста,
Чтобы, значит, мангуст выручал.
И мангусты взялись за работу
Не щадя ни себя, ни родных,
Выходили они на охоту
Без отгулов и без выходных.
И в пустынях, степях и в пампасах
Даже дали наказ патрулям:
Игнорировать змей безопасных
И сводить ядовитых к нулям.
Приготовьтесь, сейчас будет грустно
Человек появился тайком
И поставил силки на мангуста,
Объявив его вредным зверьком.
Он наутро пришёл, с ним собака,
И мангуста упрятал в мешок.
А мангуст отбивался и плакал
И кричал:Я полезный зверёк.
Но зверьков, в переломах и в ранах,
Всё швыряли в мешок, как грибы,
Одуревших от боли в капканах,
Ну, и от поворота судьбы.
И гадали они, в чём же дело,
Почему нас несут на убой?
И сказал им мангуст престарелый
С перебитой передней ногой.
Что, говорит, козы в Бельгии съели капусту,
Воробьирис в Китае с полей,
А в Австралии злые мангусты
Истребили полезнейших змей.
Это вовсе не дивное диво
Раньше были полезны, и вдруг
Оказалось, что слишком ретиво
Истребляли мангусты гадюк.
Вот за это им вышла награда
От расчётливых наших людей.
Люди, видно, не могут без яда,
Ну, а значит, не могут без змей.
Змеи, змеи кругом, будь им пусто,
Человек в исступленье кричал
ОТБРОСИВ ПРОЧЬ СВОЙ ДЕРЕВЯННЫЙ ПОСОХ
Отбросив прочь свой деревянный посох,
И пав на снег, и полежав ничком,
Я встал и сел в погибель на колёсах,
Презрев передвижение пешком.
Я не предполагал играть судьбою,
Не собирался спирт в огонь подлить.
Я просто этой быстрою ездою
Намеревался жизнь себе продлить.
Подошвами своих спортивных чешек
Топтал я прежде тропы и полы,
И был неуязвим я для насмешек,
И был недосягаем для хулы.
Но я в другие перешёл разряды,
Меня не примут в общую кадриль.
Я еду, я ловлю косые взгляды
И на меня и на автомобиль.
Прервав общенья и рукопожатья,
Отворотилась прочь моя среда.
Но кончилось глухое неприятье,
И началась открытая вражда.
Я в мир вкатился чуждый нам по духу,
Все правила движения поправ,
Орудовцы мне робко жали руку,
Вручая две квитанции на штраф.
Я во вражду включился постепенно,
Я утром зрел плоды ночных атак,
Морским узлом завязана антенна,
То был намёкс тобою будет так.
Прокравшись огородами, полями,
Вонзили шило в шины, как кинжал.
Я ж отбивался целый день рублями,
И не сдавался, и в боях мужал.
Безлунными ночами я нередко
Противника в засаде поджидал.
Но у него поставлена разведка,
И он в засаду мне не попадал.
И вот, как языка, бесшумно сняли
Передний мост и унесли во тьму.
Передний мост, казалось бы, детали,
Но без него и задний ни к чему.
Я доставал мосты, рули, колёса,
Не за глаза красивыеза мзду.
Но понял я, не одолеть колосса,
Назад, пока машина на ходу.
Назад, к моим нетленным пешеходам,
Пусти назад, о отворись, сезам.
Назад в метро, к подземным переходам,
Назад, руль влево, и по тормозам.
Восстану я из праха, вновь обыден,
И улыбнусь, выплёвывая пыль.
Теперь народом я не ненавидим,
За то, что у меня автомобиль.
ЧУЖИЕ КАРБОНАРИИ
Чужие карбонарии, закушав водку килечкой,
Спешат в свои подполия налаживать борьбу,
А я лежу в гербарии, к доске пришпилен шпилечкой,
И пальцами до боли я по дереву скребу.
Корячусь я на гвоздике, но не меняю позы.
Кругом жуки-навозники и мелкие стрекозы,
По детству мне знакомыеловил я их, копал,
Давил, но в насекомые я сам теперь попал.
Под всеми экспонатами эмалевые планочки,
Всё строго по научному, указан класс и вид.
Я с этими ребятами лежал в стеклянной баночке,
Дрались мыэто к лучшему, узнал, кто ядовит.
Я представляю мысленно себя в большой постели,
Но подо мной написано«Невиданный доселе».
Я хомо был читающий, я сапиенсом был,
Мой класс млекопитающий, а вид уже забыл.
В лицо ль мне дуло, в спину ли, в бушлате или робе я,
Стремился, кровью крашеный, обратно к шалашу.
Ина тебезадвинули в наглядные пособия,
Я злой и ошарашенный, на стеночке вишу.
Оформлен, как на выданье, стыжусь, как ученица,
Шипят шмели, завидуя, что надо подчиниться,
А бабочки хихикают на странный экспонат,
Сороконожки хмыкают, и куколки язвят.
Ко мне с опаской движутся мои собратья прежние,
Двуногие, разумныедва пишут, три в уме.
Они пропишут ижицу, глаза у них не нежные,
Один брезгливо ткнул в меня и вывел резюме:
С ним не были налажены контакты, и не ждём их.
Вот потому он, граждане, лежит у насекомых.
Мышленье в нём не развито, с ним вечные ЧП.
А здесь он может разве что вертеться на пупе.
Берут они не круто ли? Меня нашли не во поле,
Ошибка эта глупая, увидится изъян.
Накажут тех, кто спутали, заставят, чтоб откнопили,
И попаду в подгруппу я хотя бы обезьян.
Но не ошибка, акция свершилась надо мною.
Чтоб начал пресмыкаться я вниз пузом, вверх спиною.
Вот и лежу расхристанный, разыгранный вничью,
Намеренно причисленный к ползучему жучью.
А может, всё провертится и вскорости поправится,
В конце концов ведь досочкане плаха, говорят.
Всё слюбится да стерпится, мне даже стали нравиться
Молоденькая осочка и кокон-шелкопряд.
А мне приятно с осами, от них не пахнет псиной.
Средь них бывают особи и с талией осиной.
Да, кстати, и из кокона родится что-нибудь.
Такое, что из локонов и что имеет грудь.
Червяк со мной не кланится, а оводы со слепнями
Питают отвращение к навозной голытьбе
Чванливые созданьица, довольствуются сплетнями,
А мне нужны общения с подобными себе.
Пригрел сверчка-дистрофика, блоха сболтнула, гнида,
И глядьдва тёртых клопика из третьего подвида.
Сверчок полузадушенный вполсилы свиристел.
Но за покой нарушенный на два гвоздочка сел.
Паук на мозг мой зарится, клопы кишатнет роздыха.
Невестой хороводится красивая оса.
Пусть что-нибудь заварится, а тамхоть на три гвоздика,
А с трёх гвоздей, как водится, дорога в небеса.
В мозгу моём нахмуренном страх льётся по морщинам.
Мне станет шершень шурином, а кто мне станет сыном?
Я не желаю, право же, чтоб трутень был мне тесть.
Пора уже, пора уже напрячься и воскресть.
Когда в живых нас тыкали булавочками колкими.
Махали пчёлы крыльями, пищали муравьи.
Мы вместе горе мыкали, все проткнуты иголками.
Забудем же, кем были мы, товарищи мои.
Заносчивый немного я, но в горле горечь комом.
Поймите, я, двуногое, попало к насекомым.
Но кто спасёт нас, выручит, кто снимет нас с доски?
За мною, прочь со шпилечек, товарищи жуки!
И, как всегда в истории, мы разом спины выгнули.
Хоть осы и гундосили, но кто силён, тот прав:
Мы с нашей территории клопов сначала выгнали
И паучишек сбросили за старый книжный шкаф.
У них в мозгах не вяжется, зато у насвсе дома,
И поживают, кажется, уже не насекомо.
А я, я тешусь ванночкой без всяких там обид
Жаль, над моею планочкой другой уже прибит.
КОЗЁЛ ОТПУЩЕНИЯ
В заповеднике, вот в каком, забыл,
Жил да был козёл, роги длинные.
Хоть с волками жил да не по-волчьи выл,
Блеял песенки всё козлиные.
И пощипывал он травку и нагуливал бока,
Не услышишь от него худого слова
Толку было с него, правда, как с козла молока,
Но вреда, однако, тоже никакого.
Жил на выпасе, возле озерка,
Не вторгаясь в чужие владения,
Но заметили скромного козлика
И избрали в козлы отпущения.
Например, медведьбаламут и плут
Обхамит кого-нибудь по-медвежьему
Так враз козла найдут, приведут и бьют,
По рогам ему и промеж ему.
Не противился он, серенький, насилию со злом,
А сносил побои весело и гордо.
Сам медведь сказал: «Ребята, я горжусь козлом,
Героическая личность, козья морда».
Берегли козла, как наследника.
Вышло даже в лесу запрещение
С территории заповедника
Отпускать козла отпущения.
А козёл себе всё скакал козлом.
Но пошаливать он стал втихомолочку
Как-то бороду завязал узлом.
Из кустов назвал волка сволочью.
А когда очередное отпущенье получал
Всё за то, что волки лишку откусили
Он, как будто бы случайно, по-медвежьи зарычал.
Но внимания тогда не обратили.
Пока хищники меж собой дрались,
В заповеднике зрело мнение.
Что дороже всех медведей и лис
Дорогой козёл отпущения.
Услыхал козёл, да и был таков,
Эй, вы, бурые, кричит, светло-пегие!
Отниму у вас рацион волков
И медвежие привилегии.
Покажу вам козью морду настоящую в лесу,
Распишу туда-сюда по трафарету,
Всех на роги намотаю и по кочкам разнесу
И ославлю по всему по белу свету.
Не один из вас будет землю жрать,
Все подохнете без прощения
Отпускать грехи комуэто мне решать.
Это я козёл отпущения.
В заповедникевот в каком, забыл
Правит бал козёл не по-прежнему.
Он с волками жил и по-волчьи взвыл,
И орёт теперь по-медвежьему.
А козлятушки-ребятки засучили рукава
И пошли шерстить волчишек в пух и клочья
А чего теперь стесняться, если их глава
От лесного льва имеет полномочия.
Ощутил он вдруг остроту рогов
И козлиное вдохновение
Росомах и лис, медведей, волков
Превратил в козлов отпущения.
ДУРАЧИНА
Жил-был добрый дурачина-простофиля,
Куда только его черти не носили!
И однажды, как назло, повезло
И совсем в чужое царство занесло!
Слёзы градомтак и надо, простофиля,
Не усаживайся задом на кобыле.
Дурачина!
Посреди большого полягляньтри стула.
Дурачину в область печени кольнуло.
Сверху надпись «Для гостей», «Для князей»,
А на третьем«стул для царских кровей».
Вот на первый стул уселся простофиля,
Потому что он от горя обессилел,
Дурачина!
Только к стулу примостился дурачина
Сразу слуги принесли хмельные вина.
Дурачина ощутил много сил,
Элегантно ел, кутил и шутил.
Ощутив себя в такой буйной силе,
Влез на стул для князей простофиля.
Дурачина!
И сейчас же бывший добрый дурачина
Ощутил, что онответственный мужчина,
Стал советы отдавать, кликнул рать
И почти уже решил воевать.
Ощутив себя в такой бурной силе,
Влез на стул для королей простофиля.
Дурачина!
Разом руки потянулися к печати,
Разом топать стал ногами и кричати,
Будь ты князь, будь ты хоть сам Господь,
Вот возьму и прикажу запороть!
Если б люди в сей момент рядом были,
Не сказали б комплимент простофиле.
Дурачине!
Но был добрый этот самый простофиля,
Захотел издать указ про изобилье.
Только стул подобных дел не терпел,
Как тряхнети, ясно, тот не усидел.
И очнулся дорбрый малый простофиля
У себя на сеновале в чём родили.
Дурачина!
ПОЛКОВОДЕЦ С ШЕЕЮ КОРОТКОЙ
Полководец с шеею короткой
Должен быть в любые времена,
Чтобы грудь почти от подбородка,
От затылкасразу чтоб спина.
На короткой, незаметной шее
Голове удобнее сидеть.
И душить значительно труднее,
И арканом не за что задеть.
Но они вытягивают шеи
И встают на кончики носков:
Чтобы видеть дальше и вернее.
Нужно посмотреть поверх голов.
Все, теперь онтёмная лошадка,
Даже если видел свет вдали.
Поза неустойчива и шатка,
И открыта шея для петли.
И любая подлая ехидна
Сосчитает позвонки на ней.
Дальше видно, но недальновидно
Жить с открытой шеей меж людей.
А они вытягивают шеи
И встают на кончики носков:
Чтобы видеть дальше и вернее,
Нужно посмотреть поверх голов.
Чуть отпустят нервы, как уздечка,
Больше не держа и не храня,
Под ноги пойдёт тебе подсечка
И на шею ляжет пятерня.
Вот какую притчу на Востоке
Рассказал мне старый аксакал.
Даже сказки здесь, и те жестоки,
Думал я и шею измерял.
БЕГ ИНОХОДЦА
Я скачу, но я скачу иначе,
По полям, по лужам, по росе.
Говорят, он иноходью скачет.
Это значит, иначе, чем все.