Священник заволновался: в чём дело? Оказалось, Есенин стихарь надеть не смог. На амвон он вышел читать в стихаре задом наперёд, за что ему запретили впредь читать шестипсалмие.
«Есенин был этим мало огорчён».
В спас-клепиковской школе он всерьёз начал сочинять стихи. Показывал их старшему учителю Евгению Хитровухорошему человеку, имевшему в среде учеников прозвище Шерстяной мопс.
Он относился к Есенину внимательно и бережнои тот навсегда это запомнил.
Хитров являлся обладателем большого тома стихов Семёна Надсонана тот момент самого известного в России поэта.
Прозвище у Есенина появилось новое, взамен Монаха и БезбожникаПоэт.
Ещё иногда, по той же причине, его именовали Пушкиным: и как сочинителя, и как неугомонного спорщика на литературные темы.
Третье есенинское прозваниеПастушокс заметным опережением определит то его амплуа, что даст будущая язвительная критика.
Учился Есенин без особой охоты, но снова по большей части на «отлично». «Весело, как бы шутя», вспоминает соученик Павел Хобочев.
В декабре 1909 года съездил домой на каникулы; сестра Катя запомнила, что Сергей был красивый настолько, что «походил на девушку».
Узнал, что разобрали дом Титовых, где рос с дядьями. Будто само детство разбирали на части.
Мать за разговором выпытала, что сын в школе ладит далеко не со всеми и колотят будущие учителя друг друга страшным боем.
Учитель Хитров впоследствии эту проблему признавал, а про Есенина говорил: «В драке себя не щадил, часто бывал пострадавшим». Мать волновалась: «Ведь изуродуют, чем попало дерутся».
Вернувшись в январе к учёбе, Есенин всего неделю спустя сбежал домой. Матери сказал сначала, что распустили всю школу. Через пару дней открылся: учиться больше не хочет.
Всё сошлось: драки (на его задор мог найтись ответ посуровееон, в конце концов, ростом был невысок, и одной дерзости могло не хватить), постылое учение, жизнь в общежитии среди сорока чужих, бранчливых и пошлых подростков. И нежелание быть учителем. Ихотя этим он вряд ли с матерью поделилсянасмешливое неверие товарищей в его поэтический дар. К таланту своему, это ещё Сардановский отметил, юный Сергей относился «заносчиво».
Мать ахнула; в долгом разговоре с сыном сослалась на отца: надо держать совет с ним и делать, как он скажет.
Александр Никитич, что ни говори, был примером положительным: за семью свою болел более всего; местом приказчика дорожил, показал себя в лавке, как вспоминают, исключительно честным человекомникогда не присвоил и копейки; жил терпеливо и последовательно. Любить его жена так и не научилась, но уважала.
Уговорила Сергея написать отцу, и, если Александр Никитич согласится, школу можно будет оставить.
Не подавая вида, мать Сергеем любовалась: когда уходил, запомнила сестра Катя, всегда выглядывала в окно. Складный, через год женить можно. Крестьянский труд не любитно ничего, к отцу уедет, найдёт себе дело. Но жену ему хотела только константиновскую. Татьяна Фёдоровна вольно или невольно, несмотря на всё ею самой пережитое, предполагала, что теперь и её сноха воспроизведёт тот же оборот жизни. Все так живут.
В ожидании ответа отца Сергей вернулся к учёбе.
Отец бросать школу запретил. То им развод подавай, то учиться не хотят. Как будто не жить, а на праздник пригласили.
Так Сергей и доучился до самого лета.
* * *
Дом Есениных, оставленный в наследство, надолго бабку Грушу не пережил. В 1910 году случился пожар, и он сгорел. Пришлось строить новый.
Сергей и про пожар не вспоминал: целый дом пропал, со всем добром; огромное событие, катастрофа. Но нетсгорел и сгорел. Не было в нём счастья.
В 1911 году, 16 марта, родилась вторая сестра Есенина, Александра.
17 марта её крестили, а 18-го умер помещик Кулаков.
Всё принадлежавшее ему унаследовала дочь, Лидия Ивановна Кашинабудущая Анна Снегина.
Есенин смирится со своей учёбой и будет тянуть эту лямку, тем более что у него, наконец, появится настоящий сердечный товарищГриша Панфилов, готовый слушать стихи Сергея, говорить о них и щедрый на одобрение.
С остальными соучениками отношения складывались примерно так, как описал Есенин Панфилову: «Я поспешил поскорее убраться из этого ада, потому что я боялся за свою башку. Всё-таки мне зло сделал Епифанов, он облил сундук керосином На глупые выходки Тиранова я смотрю как на сумасшествие А Яковлев настоящий идиот А Калабухов самая дрянь и паскуда».
«Одна семья»!
Есенин взрослеет, начинаются пубертатные скачки. Вместе очаровательного мальчишки вдруг является претенциозный и обидчивый подростоксовершенно не деревенского типа, с заявкой на небывалую свою будущность, впрочем, по-прежнему ничем не подкреплённой: стихи, которые он сочиняет в те годы, плохи и подражательны.
Будущего Есенина в них не предвещает ничто.
Сестра Катя: «Дома он погружался в свои книги и ничего не хотел знать. Мать и добром, и ссорами просила его вникать в хозяйство, но из этого ничего не выходило».
Сам совершенно спокойно отписывает Грише 7 июля 1911 года: «У нас все уехали на сенокос. Я дома. Читать нечего, играю в крокет».
Все уехали на сенокос! Все! А этот играет в крокетв разгар лета, когда мужики вкалывают до седьмого пота, потому как в народе говорят: летний день зимний месяц кормит.
«Что же, дайте косу, я вам покажу»ну да.
Иногда в доме отца Иоанна ставили спектакли, и Есенин с удовольствием играл.
20 декабря 1911 года умерла вторая бабушка Сергеядобрейшая Наталья Евтихиевна.
Детство на глазах отчаливалоа взросление никак не наступало.
Есенин непрестанно шлёт свои вирши Панфилову и треплет его:
Куда отправить для публикации, подскажи, товарищ дорогой; пора уже публиковаться, пора становиться знаменитым.
Панфилов однажды сказал, что в стихах Сергея уже почти чувствуется пушкинская сила, он верил.
Изводил своими сочинениями и учителя Хитрова: без приглашения являлся к нему домой, читал, просил хоть какого-то отклика, но лучше, конечно, похвалы. Переписал стихи в две тетрадки и оставил учителю на память.
Ученики школы в Спас-Клепиках уже в голос издевались:
А ну, Серёжа-Пастушок,
Напиши-ка нам стишок.
Не спасало даже то, что во всём ином Есенин оставался заводилой, поведение у него было самое худшее среди всех учениковХитров подтверждает.
Или ещё пример, о котором рассказывает соученик Хобочев: «больше других любил кататься на коньках, и хотя я был сильней его, но Сергей на льду почти всех перегонял».
Пастушок, возможно, и догадывался, что сочинение стихов вполне может восприниматься мужским сообществом как занятие нелепое, как вид слабости; но желание признания и внимания было многократно, несравнимо сильнее.
Позже Есенин забыл, что оставил у Хитрова много детских стихов, или был уверен, что они потерялись; но учитель всё сохранил. Если бы выбросилполучилось бы, что Есенин шагнул в поэзию с первой строки сложившимся автором (у Маяковского, между прочим, всё обстоит именно так, потому что его пробы пера пропали без вести).
А у Есенина из собрания в собрание кочуют «Солнца луч золотой / Бросил искру свою / И своей теплотой / Согрел душу мою» и «Покойся с миром, друг наш милый, / И ожидай ты нас к себе. / Мы перетерпим горе с силой, / Быть может, скоро и придём к тебе»в общем, «моюсвою», «к себек тебе»: с чужого голоса пересказанное неловкими, непослушными словами.
Был ещё другой случай того же порядка, сгодившийся бы для рассказа Борхеса. Летом 1912 года молодая девушка Мария Ильина и её брат Сергей ехали на поезде в Рязань. В одном вагоне с ними оказался неизвестный юноша, с которым разговорились: его тоже звали Сергеем. По дороге они стремительно сдружились и тут же позвали симпатичного семнадцатилетнего парня к себе ночеватьтот, видимо, признался, что едет в никуда и в Рязани у него родственников нет. Два Сергея всю ночь проговорили. Утром невыспавшийся, но полный надежд гость отправился по рязанским редакциямпонёс туда свои стихи.
«Нет сил ни петь и ни рыдать, / Минуты горькие бывают, / Готов все чувства изливать, / И звуки сами набегают»так начиналось первое стихотворение в привезённом им сборнике.
Редактор, скорее всего, читал первую строфу и говорил: «В деревне, значит, живёте. Так-так-с Знаете, юноша, приходите через год. А лучшечерез три. Возьмите тетрадочку-то, нам не надо-с».
Есенина это был, конечно, онвернулся к своим знакомым, оставил им тетрадку со стихами и уехал обратно, озадаченный. Как так? Звуки сами набегают, а печатать их всё равно не хотят.
Прошло 30 лет со смерти Сергея Есенина. Его тёзка, брат Марии, без вести пропал на войне. Однажды, разбирая чердак, Мария нашла старую-старую тетрадку со стихами.
На обложке было аккуратно написано: «Больные думы».
Листала-листала и вдруг её озарило: знаменитый Сергей Есенинне их ли случайный знакомый?
Ильина отнесла тетрадь знающим людям. Те, не веря своей удаче, провели графологическую экспертизу. И подтвердилось: это Есенин, это его почерк, это его стихи.
Жаль только, плохие.
* * *
В мае 1912 года Есенин узнает о смерти своего соученика по спас-клепиковской школе Дмитрия Пыриковатому было 18 лет. Многозначительно напишет об этом Грише Панфилову: «Да, я частенько завидую твоему другу Пырикову. Вероятно, его боги слишком любили, что судили ему умереть молодым. Как хорошо закатиться звездой перед рассветом»
В июне он завершает школу, получает свидетельство об окончании, а следом ещё и паспорт 1389. Паспорта тогда давали на год.
Родители прочат ему продолжение учёбы в Московском учительском институтеон изо всех сил отнекивается, хотя сам догадываетсядеваться всё равно некуда.
С поэзией ничего не получается, учиться не хотелось бы, но остаться в деревне и обратиться в мужикавообще невозможно.
Что делать-то?
Разве что «закатиться звездой»
8 июля 1912 года в доме отца Иоанна вновь приехавшая к нему погостить Анна Сардановская познакомила Сергея со своей подругой Марией Бальзамовой.
Панфилову Сергей отпишет: «после трёх дней она уехала и в саду просила меня быть её другом. Я согласился».
В конце июля Есенин вступает с Бальзамовой в переписку, по-юношески нагоняя трагики: «Ну, вот ты и уехала Тяжёлая грусть облегла мою душу, и мне кажется, ты всё моё сокровище души увезла с собою. Я недолго стоял на дороге, как только вы своротили, я ушёл И мной какое-то тоскливое-тоскливое овладело чувство» Всё это было бы подростковым театром, когда бы за этими словами не скрывалась возможность трагедии.
Едва Бальзамова уехала, СардановскиеАнна и её сестра Серафима (все её звали Симой) сделали Сергея объектом издёвок в связи с зародившимся между ним и Марией чувством.
Анна Сардановская Есениным по-прежнему интересоваласьиначе так не насмехалась бы. Она взрослела и делалась всё более привлекательной. Но доступнее от этого не становилась: даже не целовались ни разу.
Мария Бальзамова выглядела чуть старше и серьёзнее Сардановской; она не была настолько хороша, но казалась милой и тем более первой пошла навстречу. Это ведь томительно и многообещающе, когда девушка, едва знакомая, вдруг предлагает дружбу. Есенин в письме Панфилову не без восторга охарактеризовал её как «тургеневскую Лизу»значит, роман читал, о подобной подруге задумывался. И вот она явилась.
Правда, с ней тоже не целовался.
Есенин был совершенно неопытен.
Много лет спустя он, будучи не вполне трезвым, поведает одному знакомому, что был лишён невинности в 15 лет шестипудовой попадьёй. Почти наверняка выдумка: в Константинове, например, вообще никакой попадьи не было.
Наслушавшись в свой адрес острот от сестёр Сардановских, Есенин вспыхнул: ах, вы шутите надо мной, думаете, что я смешон? я сейчас покажу вам, кто я, каким я был.
Прибежал домой и выпил эссенциик счастью, совсем немного.
«У меня схватило дух и почему-то пошла пена», признается он Бальзамовой только в октябре.
Всё поплыло перед глазами, кожа во рту сразу отошлано, видимо, напугался, сплюнул, побежал за крынкой с молоком, начал себя отпаивать и снова плеваться.
Мать, наверное, потом удивлялась: а кто молоко-то всё выпил? Сергей, ты, что ли? Жажда, что ли, одолела? Или опять поил кого-то? А то у них самих молока нет.
Никого не угощал.
Просто догадался о себе: однажды он это может сделать.
* * *
«Зачем тебе было меня любить и меня вызывать и возобновлять в душе надежды на жизнь, писал Есенин Бальзамовой. Я благодарен тебе и люблю тебя, Маня, как и ты меня, хотя некоторые чувства ты от меня скрываешь».
Очень характерно это «как и ты меня».
«Ох, Маня! писал. Тяжело мне жить на свете, не к кому и голову склонить, а если и есть, то такие лица от меня всегда далеко и их очень-очень мало или, можно сказать, одно или два. Так, Маня, я живу. Мать нравственно для меня умерла уже давно, а отец, я знаю, находится при смерти»
Отец, кстати, в это время даже не хворал; но Сергею нужно было создать ощущение кромешной бесприютности, добиваясь от Бальзамовой вещей очевидных: чтобы его пожалели и, хотя бы на расстоянии, приласкали. Или, может быть, даже позвали в гости. Чтобы Маня однажды ответила: если, Серёжа, я вхожу в число этих двух людей, приезжайсклонишь голову ко мне, и я её поглажу.
Бальзамова, однако, ничего подобного не писалаболее того, в ответ на есенинские подростковые стенания сообщала, что для неё всё удовольствиетанцы, и о нравственном падении матери Сергея вопросов не задавала.
Девушка, видимо, была совсем не глупа и вполне себе остроумна. В конце едва ли не каждой своей эпистолы Есенин приписывал: отправь моё письмо к чёрту, отправь моё письмо в ад. Вот уж ей делать было больше нечего.
Весной Мария Бальзамова окончила Рязанское епархиальное женское училище, а осенью уже стала учительницей в селе Калитинка Рязанской губернии: шагнула в самую настоящую взрослую жизнь и ждала от Сергея более осмысленных шагов.
Есенин же в августе переехал в Москву к находящемуся «при смерти» отцу, прописавшись в одном из домов купца Николая Крылова, в трёх лавках которого отец Александр Никитич многие годы отработал: на Большой Серпуховской, дом 2, в Большом Мартыновском переулке, дом 2, и в Большом Строченовском переулке, дом 24. Именно по последнему адресу, в шестой квартире, где жили купеческие служащие, поселился Сергей.
Отец устроил его конторщиком.
Через неделю Есенина-младшего уволили.
Причиной увольнения стал отказ Сергея вставать с рабочего места, когда входит хозяйка. Все вставали, а оннет.
Отец ему:
Ты что же творишь, сынок?
Сын отвечает:
А я поэт. Вставать не буду и вообщеухожу. Чтобы стать знаменитым.
Отец пытался объяснить:
Сын, и я читал и Пушкина, и Лермонтова, и Толстого тоже. Знаешь, в чём правда? Они помещиками были, и на каждого работало по триста человек. А на тебя кто будет работать? Ты же с голода умрёшь.
А Горького ты знаешь, папаша? парировал сын.
(Он звал отца папашей; в те годы подобное обращение ещё не имело иронической коннотации.)
Читал мало, но читал, отвечал отец. Он среди остальных, как белая ворона, онодинок, вокруг чужая стая. И ты будешь одинок. Ничего нет страшней одиночества.
К этому времени Есенин не написал ещё ни одного стоящего стихотворения. Если бы он, глотнув эссенции, не выжил, о нём и слова не было бы в самой обширной литературной энциклопедии. Однако его убеждённость в собственномгрядущем! даре была настолько огромна, что отца он всё равно не послушал.
«Посмотрим», сказал.
К Марии Бальзамовой в гости Есенин не ехал по той же причине: голову ему, может, и хотелось склонитьно стихи-то важнее. Тут его ждёт неизбежная слава, а там что, в деревне Калитинка? Лучше бы она сама приехала, что ей стоит. Непонятно толькокуда.
Но как минимум про необходимость «стаи» отец угадал.
* * *
Бальзамовой хотелось определённости. Она спрашивала, любит ли он её. Он отвечал, что любит, и даже обещал: «настанет день, когда я заключу тебя в свои горячие объятия».
Однако точной даты не называл.
Написал только, что «должен влачить те же суровые цепи земли, как и другие поэты».
В какой-то момент Бальзамова начала волноваться, всё ли у него в порядке со здоровьем.
Есенин устроился на работу в контору книготоргового общества «Культура»поближе к литературной жизни и литераторам, которых надеялся увидеть, узнать лично.