Чего уж тут не понять.
Вот и хорошо. Господа, игра продолжается. Пусть гость посидит. Он человек свежий, вы ему разъясните новые правила игры, а мне пора. Желаю удачи.
Рыжий залпом выпил большую стопку водки, небрежно поклонился и вышел.
Какой был, такой и есть, вымолвил, глядя ему вслед, Макаров.
Нет, не так, ответил кто-то из сидевших за столом. Иностранный корреспондент, да еще какой-то либеральной газеты, пожелавший лично убедиться, как Советы осваивают Сибирь. Ездит в международных вагонах первого класса, а ввиду того что якобы ни слова не понимает по-русски, держит при себе весьма смазливую переводчицу.
Это еще что, поддержал говорившего прихлебывавший из рюмки мужчина в купеческой поддевке, главное, теперь этот господин требует больше, грозится чаще, а платит меньше.
Тон разговора и откровенность, с которой рассказали о Рыжем, убедили Макарова, что он может не опасаться этих людей; больше того, сами хозяева стали относиться к нему дружелюбнее, чем раньше. Либо они очень уж довольны его поведением на суде, либо собственное положение их изменилось отнюдь не в лучшую сторону.
Однако через несколько минут, когда Макаров начал было рассказ о том, что произошло с ним за последние два года, Часовников резко оборвал его излияния и начал говорить сам.
Наш зарубежный друг предложил доверить вам наблюдение за подготовкой к консервации и уничтожением рудника Кара-Кыз. Туда должна приехать из Москвы комиссия, не без участия наших людей. Если вы будете убеждены, что дело срывается или задерживается, действуйте, но совершенно самостоятельно. Учить не буду. Нас не ищите.
Разговор в таком тоне, касавшийся деталей задания, тянулся долго.
Гости постепенно разошлись. Макаров остался наедине с Часовниковым. Только тогда старый хозяин согласился выслушать некоторые из воспоминаний и кое-чем поделился сам, на каждом шагу подчеркивая, что барин разговаривает с холопом, хотя и с приближенным.
Макарову не дали отдохнуть, не разрешили даже просто походить по городу, увидеть, что изменилось в его отсутствие. Приказали не высовывать носа из избушки, в которой он появился в первый день после бегства из лагеря. Кормили, давали водку, хотя и не вдоволь. Когда же инструктаж был завершен, изготовлены подложные документы, куплен билет, из дверей домика вышел и направился к железнодорожному разъезду человек, еще меньше напоминавший прошлого Макарова.
Прихрамывая и опираясь на длинную палку, пришел он в контору рудника, расположенного в нескольких километрах от небольшой станции Туркестано-Сибирской железной дороги.
Поступление на должность ночного сторожа не потребовало особых формальностей. Некоторое время Макаров пробыл сторожем в рудничной больнице, а потом перешел на ту же должность в раздаточный склад взрывчатых веществ, расположенный по соседству с действующими шахтами.
В его обязанности входила наружная охрана помещения, и молчаливый старик отлично выполнял свою работу. Понятно, что, когда наступили холода, взрывники предложили Макарову топить печку, обогревающую зарядную. Все чаще ему оставлялись ключи от склада для передачи первому, кто явится на работу.
Жил Макаров в большом бараке. Занимал один из углов, отгороженных фанерой, в котором еле умещались железная койка и тумбочка. Ел и пил отдельно, хотя и из общего котла. Решительно отказывался от участия в попойках, друзей не заводил. Как говорила старуха повариха и уборщица, обслуживавшая артель: «Жилец спокойный. Придет со смены, поест и спать, а к вечеру опять соберется и на работу до утра. В беседы не вмешивается, больше помалкивает, горными делами не интересуется, разве что кто ему рассказывать начнет. Он и в выходной-то сходит куда не куда, ненадолго, придет домой трезвый, не слышно. Одним словом, спокойный человек. Всем бы таких жильцов».
На вопросы, откуда же взялся на руднике этот молчаливый старик, чаще всего можно было услышать: «Говорят, из железнодорожников он, что ли. Работал там, заболел, вышел из больницы, оказалось, ни жены, ни детей, ну и подался куда глаза глядели. Вот и прибился здесь, а как пенсию выправит, так, сказывал, сразу уедет в Россию, к родине поближе, доживать».
Страна только недавно зализывала раны войны, разрухи, голода; тяжелое состояние сиротства было понятно многим. Сочувствие к нему делало свое дело, и Макаров становился на руднике своим человеком, да еще нуждающимся в поддержке.
9Недочет
Отчетные документы о работе рудника Тарасов внимательно прочитал еще в тресте и поэтому на Кара-Кызе начал прямо с систематического осмотра горных выработок.
Правда, первые два дня оказались потерянными. Директор не мог удержаться от того, чтобы не показать гостю, да еще уполномоченному представителю треста, все главные объекты рудника и рудничного поселка.
Каждый спуск Тарасова в выработку обставлялся как большое событие. К назначенному времени здесь появлялись председатель артели или заведующий шахтой, горный мастер, главный инженер рудника или маркшейдер, исполнявший обязанности рудничного геолога, наконец, просто любопытные. Иной раз среди сопровождающих можно было увидеть и председателя профсоюзного комитета, и комсомольского секретаря, и парторга. Свита не давала возможности работать; не выдержав, геолог отправился в кабинет директора рудника.
Директор уже знал, Что уполномоченный отпустил всех сопровождающих и отказался от дальнейшего осмотра шахт. Он встретил его явно недружелюбно, прервал на середине беседу с каким-то посетителем и сухо спросил:
Что случилось?
Почему обязательно что-то должно случиться?
Но вы же отказались от плана, который мы вместе разработали.
Чепуха! Просто не к чему мне по руднику в компании разгуливать. Я не дама, требующая сопровождения. Народу у вас не хватает, план не выполняете, а со мной то одни отрываются, то другие.
Не понимаю. Твоя работа в интересах рудника, переходя на «ты», видимо, чтобы ликвидировать возникший было между ними холодок, возразил Польников. Подумаешь, если на пару часов оторвется горный мастер. Походит с тобой, покажет. Посоветуетесь. Быстрее все станет ясным.
Нет. Меня такие экскурсии не устраивают, отрезал Тарасов. Первое представление о руднике у меня есть, и на пару часов, как ты говоришь, я в шахту спускаться не собираюсь. Мне там работать надо, Что же ты хочешь?
Вместо взвода сопровождающих прошу дать какого-нибудь немудрящего проводникаодного, лучше из стариков; они знают не только новые, но и старые выработки. Да и тот нужен мне ненадолго.
Что же, ты начальство, сам и решай, ответил Польников.
А как с проводником?
Поищем.
В разговор вмешался посетитель, сидевший около директорского стола и с явным интересом прислушивавшийся к беседе.
Вот, поди, Иван Васильевич, как раз для меня самая подходящая работа. Похожу с вашим гостем по старым дыркам. Лучше меня их на всем Кара-Кызе едва ли кто знает.
Польников оживился.
А нетрудно вам будет за товарищем Тарасовым поспевать? Он ведь быстрый, да и норовистый.
Почему. Не в цирк пойдем, в шахту. Что знаю, покажу. Вперегонки там бегать не место, а норова и у меня на троих хватит.
Простите, а вы кто будете? заинтересовался Тарасов.
Устиновы мы, я то есть. Почитай, всю жизнь на этих шахтах проработал. С подручного мальчика начал, до штейгера дослужился да провоевал в округе лет пять. Правда, из того стажа еще года два надо выбросить: то от хозяев, то от белых скрывался либо у околоточного в темной сидел. А теперь, видишь, говорят, не гожусь. То ли возрастом, то ли рылом, стало быть, не вышел.
Зачем же так, товарищ Устинов, перебил его Польников. Вопрос о вашем уходе на пенсию решал не я один, а и партийная ячейка, и местком. В контору вы идти не хотите, да и работы тут для вас пока подходящей нет, а в шахте по возрасту трудновато.
Но без дела-то я все равно не могу, хотя бы и так было.
Найдем что-нибудь.
Когда это еще будет.
Иван Васильевич, вмешался Тарасов, верно, прикомандируй мне Устинова. Пожалуй, он и есть тот человек, которого мне здесь не хватает.
Смотри, если хочешь, ладно, нехотя согласился Польников.
И еще раз прошу. Дай команду, чтобы за мной никто не таскался. Если понадобится, я дорогу найду и к главному инженеру, и ко всем другим. А тебя самого каждый вечер и кое-когда по утрам вижу.
С той поры Тарасов и Устинов почти не разлучались, хотя старик действительно оказался норовистым. Когда поселок только просыпался, они уже встречались у какой-нибудь шахты и, едва обменявшись приветствиями, начинали спуск.
Помимо обязанностей проводника на Устинове лежала заправка шахтерских ламп, он же подготовлял и несложный инструмент, который они брали с собой.
Тарасов любил ходить с геологическим молотком и зубилом. Молоток был для него самым удобным, а главное, привычным инструментом. Его делают из отличной стали. Одну сторону заостряют, а другую оставляют квадратной, как у обычного слесарного молотка. Только отверстие для деревянной ручки длиной шестьдесят семьдесят сантиметров вырубается строго по центру тяжести. Длинная ручка позволяет нанести сильный удар с размаху или воспользоваться молотком, как крючком, которым можно залезть в такие места, куда не достанешь рукой. А если сделать на ручке деления через каждые пятьдесять сантиметров, то она может служить еще и для приблизительных измерений. Широкое зубило незаменимо при расчистке стен и кровли выработок от пыли, копоти, окисленных кусков породы.
При помощи этих простых инструментов геолог старался видеть действительное строение горных пород, по которым шла выработка, а при надобности брал пробы.
Существует целая наука об опробовании и испытании полезных ископаемых. Чаще всего первую разведочную пробу берут простым отбором на глаз наиболее типичных кусков руды. Такая проба называется штуфной. Она служит только для решения вопроса, есть ли здесь искомый полезный материал.
Затем начинается систематический отбор проб для определения содержания полезного элемента. По жиле или рудному телу пробивают аккуратную канавкуборозду обычно не больше десяти сантиметров по ширине и трехпяти по глубине. Все осколки, выбитые из такой бороздки, собирают на подстилкубрезент, мешковину, а иной раз на плащ или курткуи складывают в мешочек, снабженный номерком. На поверхности пробу разделывают: ее дробят, тщательно перемешивают, измельчают, снова перемешивают. Потом начинают сокращать: насыпают в виде конуса, разрезают его на четыре равных сектора и отбирают две противоположные части. Так сокращают пробу до тех пор, пока не останется пакетик весом в сотню граммов, достаточный для лабораторного исследования. А чтобы уменьшить возможность ошибки, и его делят пополам. Одну половину посылают на анализ, а вторуюдубликатсохраняют до тех пор, пока не минует необходимость в повторном анализе.
Иногда рудное тело обладает большой толщиной, как говорят горняки, мощностью. Тогда пробу берут по частям, секциям, обрабатывая каждую секцию отдельно. Очень часто полезное ископаемое заключается не только в хорошо отличимой от вмещающих горных пород руде, но и в самих окружающих породах. Тогда отдельными секциями берут пробы и из этих пород.
Бывает, что полезный минерал очень неравномерно распределен в руде, и тогда приходится брать пробу большего размера. Брезент расстилают перед забоем и со всей поверхности забоя начинают снимать небольшой слойпленку толщиной всего в несколько миллиметров. Такая проба называется задиркой.
Когда же надо узнать, как будет обогащаться руда, какие машины или какие реактивы лучше всего применять для ее обработки, то берут большие, весом во много тонн, технологические средние пробы, собирая руду из разных участков месторождения, которое предстоит разрабатывать.
Тарасов брал только штуфные и изредка бороздовые пробы. Молоток, зубило, брезентовая куртка да несколько мешочковвот и все, что было нужно для такой работы. И был удивлен, когда в очередную встречу Устинов вместо молотка принес маленькое кайло, немного напоминающее альпеншток.
Так, Михайло Федорович, вам сподручнее будет, вес у него, как у молотка вашего, ручка не короче, а кое-когда посодействует.
Тарасов проворчал что-то про себя, взял кайлушку, только чтобы не обидеть старика, но очень быстро оценил подарок и потом многие годы не расставался с ним.
Час за часом проводили они в шахте; иной раз только с темнотой выбирались на поверхность. Устинов уносил пробы в лабораторию, а кайло и зубила в кузницу, чтобы выправить затупившиеся за день края. Добравшись домой, Тарасов наскоро съедал оставленный для него ужин, валился на постель и немедленно засыпал.
По утрам два обитателя директорского дома уже несколько дней подряд молча поднимались с постелей, молча садились за стол. Бывало, что за все время завтрака оба не произносили ни одной сколько-нибудь значащей фразы. Со стороны можно было подумать, что этим людям либо не о чем разговаривать, либо они настолько надоели друг другу за много лет совместного проживания, что ждут не дождутся, когда смогут разойтись в разные стороны.
Дело обстояло, конечно, не так. Оба были полностью осведомлены о положении на руднике, и каждый из них по-своему все острее переживал создавшуюся обстановку.
Польников знал о каждом шаге Тарасова и не хотел его ни о чем расспрашивать.
Геолог весь день, а порой и большую часть ночи проводил под землей. Он не оставлял без осмотра ни одного доступного участка шахт, ни одного забоя; пробирался в давно заброшенные выработки. Иной раз часами выкладывал камень за камнем только для того, чтобы сделать лаз и боком проползти по засыпанному участку; загружал лабораторию бесконечным числом срочных проб, но не делился впечатлениями и, видимо, не спешил с выводами.
Как рассказывал Польникову Устинов, на память знавший все закоулки подземного хозяйства Кара-Кыза, угнаться за Тарасовым в шахте было трудно. Но как только они приходили на место, предназначенное; для очередного осмотра, старик мог спокойно присаживаться к крепи и дремать, пока геолог не звал его, чтобы справиться о руде, которую добывали из этого забоя, или показать выколотые образцы. Начинался разговор; Устинов обычно рассказывал многочисленные были и небылицы о шахте, в которой они находились. Геолог с интересом слушал, изредка задавая вопросы, заставлявшие старика вспомнить давно забытое или детали, казавшиеся ему мелочью. При этом, если Устинов пробовал повернуть беседу к другим рудникам или делам, не касающимся шахты, Тарасов его неизменно обрывал:
На-гора поднимемся, там повспоминаем. А здесь ты мне, Устиныч, про эту шахту побольше.
Ведь я к слову, Михайло Федорович!
Сам же ты говорил: «Закон шахтовыйв горе о горе и толкуй, а чужого без надобности не затрагивай». Было?
Говорил.
Ну и нечего закон нарушать.
Впрочем, Тарасов не забывал начатых разговоров, и не раз, выйдя из шахты, они подолгу засиживались в тесной раскомандировкенебольшой комнатке у ствола шахты, а то и просто на бревнышке или камнях, беседуя о самых разных делах.
Больше недели геолог вел подробнейший осмотр горных выработок, не привлекая в помощь никого, кроме своего постоянного спутника. Но ему не удалось обследовать и половины того, что было намечено. Кроме того, выяснилось, что нужно еще расширять план обследования. Теперь Тарасов даже боялся назвать срок окончания работы. Польникова волновало: не слишком он увлекся трестовский представитель геологическими изысканиями и не забыл ли о главной задаче? Но спрашивать своего постояльца он считал неудобным.
Тем временем и у Тарасова появились предположения и вопросы, о которых следовало бы посоветоваться. Однако геолог считал преждевременным вмешивать в свои, как ему казалось, рабочие «промежуточные» догадки директора рудника. Пусть даже он жил с ним под одной крышей.
Тарасов рассчитывал найти единомышленника в главном инженере рудника Корчмареве, сутулом высоком человеке в очках, чем-то напоминающем вечного студента из чеховских рассказов. При встречах он пытался подсказывать ему необходимость самим работникам Кара-Кыза еще и еще раз проверить правильность консервации некоторых шахт или, может быть, поискать пути для резкого улучшения работы за счет новых участков с высоким содержанием золота в руде.
Однако, как бы вежливо ни делались намеки, каждый из таких разговоров выливался в обоюдоострый спор.