Тарасов постепенно приходил к выводу о том, что главный инженер больше всего на свете боится начальства. Здесь, на руднике, и в тресте его считали весьма дисциплинированным специалистом, отличавшимся от многих других, в частности, тем, что его мнение всегда почти совпадало с мнением «вышестоящих товарищей». Становилось ясно, что, если потребуется провести какие-то более серьезные работы, чем осмотр и контрольное опробование выработок, он не помощник. Хуже того, еще и всячески воспротивится такому самоуправству, а в самую решительную минуту может оказаться «крысой, бегущей с тонущего корабля», или, во всяком случае, «человеком, умывающим руки».
Тарасов предпринял еще одну попытку. Войдя в кабинет Корчмарева и обнаружив там нескольких посетителей, геолог заявил:
Хочу воспользоваться вашей любезностью. Мне нужна помощь.
Я всегда готов, моя обязанность. Кроме всего прочего вы представитель
Не в этом дело, Михаил Федорович перебил слащавую фразу. Хочу просить инженерного совета по некоторым вопросам, возникшим при осмотре шахт.
С удовольствием, если смогу, ответил Корчма-рев, явно польщенный таким обращением.
Вот и отлично. Тогда собирайтесь. Пошли.
Куда?
Да в шахту!
Сейчас? Но почему же так сразу?
Но ведь мы с вами горняки, ответил Тарасов, а если товарищи не могут подождать до нашего возвращения, так я посижу.
Чей-то одобрительный смешок заставил Корчмарева обратить свое возражение в шутку. Он нехотя поднялся из-за стола и начал натягивать на себя спецовку. Посетители вежливо покинули кабинет.
Зачем я вам вдруг понадобился? настороженно спросил он, когда инженеры остались одни.
Вы напрасно волнуетесь, спокойно ответил Тарасов. Я действительно очень хочу вместе с вами посмотреть несколько интересных мест и надеюсь, что наши точки зрения совпадут.
Мы не раз встречались в шахтах, и пока наши точки зрения не совпадали, пробовал возразить Корчмарев. Быть может, лучше попробуем обсудить все здесь?
Нет, уж лучше пойдем. Тем более что участки, на которых идет добыча, мне без вас и осматривать неудобно.
На этот раз они долго ходили по выработкам. Каждый из участков, где происходила добыча руды, поражал своей мизерностью. А запас, подготовленный к выемке, как правило, исчислялся лишь десятками тонн, а это значит, что работы могли оборваться в любой час и кто знает, когда возобновятся.
В одном из забоев они присели, продолжая начатый разговор.
Ну вот, Виктор Иванович, говорил Тарасов. Теперь, пожалуй, мы вместе обошли все ваше главное горное хозяйство. Говоря откровенно, я излазил это уже сам. Скучновато
Что вы хотите этим сказать? перебил Корчмарев.
То, что не вижу возможности такими темпами и на таких участках выполнить план.
Согласен. Больше того, как вам известно, я сообщал об этом тресту, неоднократно просил перенести часть нашего плана на другие рудники. Словом, выполнил свой долг.
И по-вашему, так будет верно?
Но, насколько мне известно, так же думают даже в Москве.
Думают, но не все.
Тем не менее, Михаил Федорович
Дайте досказать Приходят сводкиодна, другая. Рудник Кара-Кыз в них прочно занимает последнее место по добыче золота, иначе говоря, по доходам и солидное по расходам. Причин немало: большой конторский штат, и электростанция, и поселок, и больница, и начатое строительство клуба, и да еще много всяких «и» Выводы сами напрашиваются.
Кажется, они уже сделаны. Само ваше присутствие здесь разве не подтверждает эти выводы? Кстати говоря, насколько я понял, вы также далеко не в восторге от возможностей рудника.
Но неужели лично у вас никогда не возникало протеста против подобных выводов? с горячностью и обидой сказал Тарасов. Неужели вы, главный инженер, не пытались найти путь, чтобы изменить эти выводы, если даже их кто-то поспешил сделать?! Что дало вам право утверждать, что здесь у природы взято все и пора перебираться на другие квартиры?
Корчмарев молчал. Обычно он не курил, но на этот раз потянулся к раскрытому портсигару Тарасова.
Штрек, который они выбрали для отдыха, почти под прямым углом отходил от длинного квершлагавыработки, идущей по пустым породам. Квершлаг соединял несколько штреков, выработок, пробитых по руде. Войдя в штрек, спутники прошли мимо небольшой рассечки, по которой шли двое рабочих, сообщивших в ответ на обычное приветствие, что закончили подготовку к следующей смене. Горняки ушли, оставив начальство вести разговоры.
Через несколько метров штрек круто обрывался. Забой был засыпан глыбами пустой породы. Тарасов и главный инженер присели на камни; рядом с ними расположился и Устинов. Старик внимательно слушал разговор, но не вмешивался.
В кровле была видна старая крепь. Можно было предположить, что над ними находится пустое, когда-то отработанное пространство. Крепь поблескивала каплями воды, кристалликами снега, сверху тянуло сыростью и холодом.
Корчмарев нарушил молчание:
Так что же, по-вашему, я должен был делать?
Как это что? А разве нельзя было смелее искать потерянные участки жил?
Почему потерянные? По заключениям, которые имеются и у меня, и в тресте, выработки оставлены на постепенном выклинивании рудных жил.
Позвольте в этом вопросе мне высказаться как специалисту. Возможно, что на вашем руднике и есть такие выработки, но в большинстве случаев я успел увидеть совсем другое.
Не знаю, что вы наблюдали, перебил его Корчмарев, но я не могу отбросить мнение ранее работавших здесь горняков и геологов. Как вам известно, я не геолог, а обогатитель. Фабрика наша хотя и плохенькая, но в образцовом порядке, и у треста нет, да и не может быть, никаких претензий ко мне.
В народе говорят: «Была бы корова, подойник найдется». А у вас наоборот. Подойник в полном порядке, а корова-то и не доится.
Мне не нравится ваш тон, товарищ Тарасов.
Но вы же горный инженер, да к тому же главный! Как же можно прятаться за чистоту обогатительной фабрики.
Блуждающий огонек шахтерской лампы привлек внимание разгорячившихся собеседников. Из темноты вынырнула фигура человека с большой сумкой через плечо, немного напоминающей санитарную.
Это был взрывник.
По неписаному закону, существующему во всех действующих шахтах мира, в часы, когда происходит заряжение, паление, да и проветривание после отпалки, взрывник становится полноправным хозяином на всем участке своей работы. Он, и только он, вместе с горным мастером участка отвечает за безопасность взрывных работ, за судьбу находящихся в шахте людей, за сохранение горных выработок. Никто не имеет права ослушаться его предупреждений.
Уважение к труду взрывника проявляется любым горняком независимо от чина, положения, возраста. Стоит ему появиться со своей сумкой, как смолкают споры, становятся серьезными лица. Любой из встречных уступает дорогу.
Рассерженный Корчмарев сорвал свою злобу на взрывнике.
Почему у вас сумка раскрыта, как у торговки семечками. Главного инженера не постеснялись. Растеряете патроны, кто отвечать будет? Правил не знаете!
Не ко времени разговор, товарищ главный. Как знаю, так и работаю, огрызнулся рабочий.
После смены приходите ко мне в кабинет, разберемся. Кстати, лампу в порядок приведите. Коптит, как плохая керосинка.
После смены сколько угодно Ну а вы скоро?
А вам-то что?
На работе я. Получаю сдельно. Палить мне надо. Вот что.
Делайте свое дело, что сказано. Мы уйдем старыми работами.
Вы начальство, вам виднее. Я пошел заряжать.
Взрывник полез в рассечку.
Прерванный спор разгорелся с новой силой. Пытаясь вернуться к нормальным отношениям, Тарасов начал излагать свою точку зрения.
Смотрите, говорил он, рисуя кайлушкой на глинистой почве выработки. Выклинивание, о котором вы говорили, очень скользкий термин. Одно дело, когда жила остается внешне неизменной, хотя бы по форме, но не содержит больше полезного ископаемого. Тогда уверенно говорят: «Выклинилась по содержанию», хотя и тут может оказаться, что через несколько метров полезный минерал опять появится. Но ведь у вас-то здесь совершенно другое.
С каких пор геологи перестали называть выклиниванием постепенное сокращение мощности жилы, превращение ее в тонкий проводник, а затем и полное исчезновение.
А разве кто-нибудь это отрицает?
Я назову вам немало забоев, где жилы постепенно сошли на нет, не меняя тона продолжал Корчмарев.
Хорошо. Пусть так. Но давайте рассуждать, продолжал Тарасов. Иногда жила начинает уменьшаться по мощности, потом разделяется на тонкие проводничкипрожилки. Вот так, например, на манер конского хвоста. Тогда все правильно. Но если ваша жила на протяжении двух-трех, пусть даже десяти метров, сходит на нет или просто встречает пустую породу, оборвавшись сразу, то тут дело принимает другой оборот. Смотрите, разве такое выклинивание не может быть нарушением, разрывом, по которому потерянное вами продолжение жилы отодвинуто в сторону.
Мы не раз пробовали объявить жилу потерянной и искали. Но безрезультатно.
Видел. Но не могу считать эти поиски достаточными.
Это больше теоретический, чем практический вопрос. Для решения научных проблем у нас нет ни времени, ни рабочих рук, ни денег.
А для того чтобы ставить одну шахту за другой на консервацию, у вас есть и время, и люди, и деньги, зло ответил Тарасов.
Решения о консервации утверждаются трестом.
После ваших представлений. Но зато ваших предложений или просьб об усилении разведок или о поисках потерянных рудных жил я в тресте не видел.
Зная отношение к нашему руднику, я даже не ставил подобных вопросов. И уверен, что ничего не дадут. Только бумагу да нервы тратить.
Пальщик снова появился в штреке.
У меня готово. Палить?
Зажигай, говорили же тебе, ответил Корчма-рев. Рабочий не стал вступать в прения и скрылся в выработке, а через минуту вылез оттуда уже со всем своим багажом, крикнул «гоориит!», пошел к квершлагу, и огонек его лампы исчез за поворотом. В наступившей тишине несколько раз гулко отдались и замолкли шаги. Теперь стал слышен шорох капель, стекающих по крепи и падающих вниз на почву выработки.
На мгновение Тарасова охватила тревога. Взрыв должен был произойти с минуты на минуту и совсем рядом, всего в нескольких метрах; но тут же успокоился. Он ведь был не один, а вместе с главным инженером и своим испытанным проводником. Не будут же они подвергать себя смертельной опасности. Вероятно, они знают обстановку, тем более оба не обратили внимания на предупредительный крик.
То и дело поправляя сползающие на нос очки, Корчмарев расточал красноречие по поводу того, что бессмысленно хвататься за весьма проблематичную задачу поисков потерянных жил. А тем более без разрешения свыше приступать к какой бы то ни было ревизии или деконсервации заброшенных рудников.
Его прервал Устинов.
Пошли, однако, товарищи. А то не ровен час, стукнет раньше времени. Парня-то вы зря подзудили. Это дело такое
Пошли, согласился Корчмарев.
Все трое поднялись и попробовали двинуться в глубину забоя через кучу камней, на которых они сидели. Но шахтерские лампочки-карбидки осветили лишь узкую лазейку, а чуть дальше сразу же блеснули капли воды на сплошной стене нетронутой породы.
Давайте кверху, в старые, подсказал Устинов.
Он подтянулся на руках, держась за перекладины крепи. Попробовал протиснуться в отверстие между редкими бревнышками, но, выругавшись, спрыгнул.
Завалено, сплошь
Попробуем назад, дрожащим голосом предложил главный инженер.
Поздно, Виктор Иванович. Проспорили самое время. Да и я-то, старый дурак, заслушался
Три человека стояли, прижавшись к хаосу камней у стены заброшенного забоя. Лишь несколько метров отделяло их от надежного укрытия в квершлаге Но оно было недосягаемо
Теперь все зависело от бесконечного числа причин, случайностей.
У каждого из них мелькала мысль: «А что если попытать счастья? Пробежать эти предательские несколько метров. Точнее, всего два-три метра мимо самого устья рассечки Была не была!» Но это было слишком опасно.
Какие у него шнуры? спросил Тарасов.
А я откуда знаю, признался Корчмарев.
Неушто же подрезал покороче. Не может того быть, заключил Устинов, но не сдвинулся с места.
В пылу спора, даже когда Корчмарев сделал пальщику столь неуместный выговор, а Тарасов и Устинов понимающе переглянулись между собой, никто не обратил внимания ни на глубину подготовленных к зарядке шпуров, ни на материал, с которым пришел пальщик. Пороховой шнур разных марок горит с разной скоростью Кто знал, какой именно заряжен в этот раз. Да, кроме того, даже самые точные сведения теперь уже не могли помочь Никто не мог сказать, сколько времени прошло с момента, когда шнуры были зажжены.
Но этот-то подлец знал наверняка, что отсюда выходы закрыты, выругался Корчмарев.
Сами же вы ему сказали: зажигай, старыми работами уйдем, напомнил Тарасов.
Напряжение росло. Казалось, с момента возникновения опасности прошло столько времени, что можно было бы не только пробежать мимо рассечки, а вообще подняться из шахты на поверхность.
Эх вы! Главным называетесь, не выдержал Тарасов. Так рудник знаете, что себя спасти не в силах, да и
Закончить фразу не дал глухой взрыв, за первым последовал второй
Рассечка оказалась короткой. Вместе с облаком пыли, в первую же секунду погасившим лампы, к ненадежному убежищу полетели осколки камней
Третий удар! Четвертый
Дышать становилось все труднее. Пыль смешивалась с удушливым запахом газов. Трое людей, прижавшись друг к другу, неподвижно и молча стояли на месте
Взрывы прекратились. Начало понемногу тянуть свежим воздухом.
Но теперь появилась новая причина для беспокойства. Еще до того как подойти к выброшенной из рассечки породе и найти путь перебраться через нее, у каждого из оказавшихся в ловушке возникал один и тот же вопрос: «Все ли взорвалось?..» Корчмарев проклинал свою беспечность, он даже не поинтересовался, сколько должно быть взорвано шнуров.
Обычно, когда проходится любая горная выработка и «зеркало» забоя подрывается сразу, шпуры располагают по определенной схеме. Какая-то часть из них должна быть взорвана первой, чтобы облегчить отрыв остальной массы породы. Это так называемый вруб. Иногда его располагают внизу, чтобы к силе взрыва прибавить еще и силу тяжести пород, облегчить отрыв от материка. Часто вруб делают посередине забоя. Три-четыре шпура наклоняют друг к другу. Получается подобие пирамиды. Она создает свободное пространство, в которое могут устремиться обломки, отрываемые следующими взрывами в боковых частях забоя.
Вроде у нас четырьмя никогда не рвут, вымолвил Устинов. Меньше пяти, так и вруба не получится.
Недочет, наверное, заметил Тарасов.
Рано каркать. Подождите еще, попробовал успокоить спутников осрамившийся главный инженер.
Потянулись томительные минуты ожидания Недочетом часто называют заряд, невзорвавшийся по каким-либо причинам. Он всегда очень опасен Не исключено, что в груде камней, где-то совсем рядом, у ног людей, тлеет шнур, и, оставшиеся невредимыми после основного взрыва, они будут отброшены и искалечены взрывом недочета.
«При обнаружении недочета, говорилось в инструкции, не разрешается приближаться к взорванному забою и вывалу из него раньше чем через 3040 минут»
Терпение истощалось. Сначала Устинов, а за ним остальные засветили лампочки-карбидки.
Медленно колеблющееся пыльное облако все еще держалось в штреке. Постепенно оно рассеивалось. Стала видна куча породы, выброшенная из рассечки. Тарасов первым шагнул к ней, рядом с ним Устинов, а за ними боязливо двинулся Корчмарев.
Породы оказалось немного, и разбирать ее не пришлось. Согнувшись в три погибели, тщательно осматривая и ощупывая ногой каждый шаг, они продвинулись вперед и уже почти перебрались через преграду, когда Тарасов, забыв об осторожности, вонзил в обломки свою кайлушку, а вытянув ее, едва не выронил из рук На остром конце блеснул чудом не взорвавшийся капсюль. Кайлушка прошла его насквозь, но по самому краю, не касаясь смертоносной начинки.
Капсюль! крикнул Устинов.
Но Тарасов и сам понимал опасность. В первый момент было желание отбросить кайлушку с капсюлем в сторону Но в навале породы могли быть еще недочеты, и от небольшого взрыва они сдетонируют. Можно, конечно, отойти в сторону и отбросить кайлушку там Но капсюль медный, а кайло стальное. Чиркнет случайно, появится искраи конец!