Сделав необходимые отсчеты и записи, он поправил шапку, надел рукавицы и пошел домой. В это время ударил новый, особенно сильный порыв ветра, и в природе все изменилось: солнце померкло, в воздухе поднялась снежная пыль и понеслась неудержимым хлещущим по током. Казалось, это не ветер, а водопад обрушился на землю и, сметая все на пути, с воем помчался по просторам полярного моря
Трудно было не только идти, но и просто стоять. Ветер толкал и прижимал к земле. Снежная пыль, как иголками, больно колола и резала лицо. Крепко зажав в руке книжку для записи наблюдений и прикрыв другой рукой лицо от потоков снега, согнувшись и полуотвернувшись от ветра, Иван Лаврентьевич преодолевал шаг за шагом. Временами останавливался, чтобы перевести дыхание и восстановить ускользающую ориентировку. Последней служила утоптанная тропинка и приблизительное направление ветра относительно расположения домов зимовки. Тропинку Иван Лаврентьевич быстро потерял, да и как она могла сохраниться в этой свистопляске разбушевавшейся природы?
Не пройдя и половины расстояния до дома, он вдруг уперся в какую-то стену. По всем признакам это была заброшенная салотопка, в которой летом во время промысла морского зверя вытапливали сало. Здесь можно было переждать пургу, но близилось время очередного наблюдения на площадке около дома, а до него еще добрых двести метров.
В нем боролись два желания: войти в салотопку и переждать пургу или продолжать идти к дому, так как скоро срок наблюдений, которые без него могут и не сделать. Иван Лаврентьевич, прижавшись к стене, искал относительного затишья от этих непереносимых ударов ветра. С трудом открывались глаза, залепленные снегом. Ресницы поминутно смерзались, и, чтобы их расклеить, приходилось тереть глаза рукавицей, а это было больно.
Терялись силы в борьбе, и все заманчивее становился занесенный сугробом вход в салотопку, едва видный в двух шагах сквозь мелькающую пелену несущегося снега
С трудом оторвавшись от стены, Иван Лаврентьевич пополз в том направлении, где, ему казалось, должны были быть дома зимовки.
Через час Иван Лаврентьевич сидел в своей уютной комнате, развешивая у печки одежду. Во всем теле была неимоверная усталость, хотелось спать.
Вспоминая все это, он особенно ярко представил себе ту часть комнаты, где на стене висела полка с книгами, а под ней стоял письменный стол. На столе тогда лежала наблюдательская книжка с развернутыми сырыми листами, а на полке краснели корешки сочинений Ленина
Все это было давно. Прошло много лет, и за это время Иван Лаврентьевич слился с Арктикой, привык к трудностям работы. Не так уж страшна и пурга, если имеешь волю к победе, если овладел профессией полярника во всем ее многообразии.
Иван Лаврентьевич шел, и еще долго его полусогнутая фигура одиноко покачивалась в мерцающем, желтоватом свете «летучей мыши».
Но вот он остановился, осветил снег фонарем и стал разыскивать место производства наблюдений.
Скоро был найден снежный холмик, где услужливая пурга запрятала прибор и телефонный аппарат, связывающий этот пункт со вторым наблюдателем, находящимся на зимовке.
Раскопать снег, очистить от него прибор и сделать ямку для сиденьябыло делом двух минут. Сговорившись со вторым пунктом по телефону, Иван Лаврентьевич приник глазом к окуляру, и потекли привычные минуты наблюдений. Только сегодня особенно мучительно мерзли руки да за спиной как-то особенно тревожно скрипел припай.
Неожиданно в тишину ночи вплелся новый, совершенно непривычный звук. Ухо уловило странный шорох. Тревожно прислушиваясь, Иван Лаврентьевич продол жал производить наблюдения и застывшими руками за писывать отсчеты. Шорох повторился снова и, как показалось, даже ближе, но необходимость сделать очередной отсчет отвлекала Ивана Лаврентьевича от ночных звуков, и он забыл на некоторое время тревогу.
Но вот снова повторился тот же звук. Внезапная догадка молнией блеснула в мозгу: медведь! Подкрадывается, ползет
С этой мыслью пришел страх и, жесткими когтями стянув на затылке кожу, холодной волной покатился по спине. Осталось несколько минут до конца наблюдений и может быть жизни. Окостенелые от холода пальцы левой руки нащупали кобуру спасительного нагана, в то время как правая рука продолжала крутить винты при бора.
В это время совсем близко, почти за спиной, реши тельно и грузно под напружинившимися для прыжка лапами зверя жестко хрустнул наст. От этого звука Иван Лаврентьевич почти ощутил рвущую боль когтей и клыков зверя. Непослушная рука, наконец, выдернула из про мерзшей кобуры наган, а палец автоматически взвел курок. Иван Лаврентьевич быстро обернулся и вдруг., звонко и весело зазвонил телефонный аппарат. Это товарищ с зимовки извещал об окончании наблюдений.
Грузно скрипнул снег. Зверь рыкнул, злобно зашипел и бросился в темноту, преследуемый голосистыми звуками телефонного звоночка Быстро затихли вдали его мягкие, сбивчивые прыжки. Эхо далеко разнесло трель звонка, как бы догоняющую убегавшего зверя.
Вспыхнули лучи полярного сияния и осветили склоненную в изнеможении фигуру. Из-под шапки-ушанки катились по лицу капли пота и застывали жемчужинами в морщинах сурово сжатого рта
Глубоко вздохнув, Иван Лаврентьевич, пошатываясь, встал, убрал прибор в брезентовый мешок, притоптал снег вокруг него, прибавил огня в фонаре, надел лыжи и обернулся.
В нескольких метрах от него на снегу ясно отпечатались следы когтистых лап. Это медведь подкрадывался к добыче, которую, вероятно, принял за уснувшую нерпу.
Иван Лаврентьевич вспомнил, как однажды летом, спрятавшись за торосом, он наблюдал охоту медведя за нерпой, лежащей на льду. Тюлень был убит наповал одним ударом могучей лапы, а затем его четырехпудовая туша была поднята медведем и отброшена от лунки.
Содрогнувшись от этого воспоминания, так близко напомнившего прошедшие минуты, Иван Лаврентьевич зашагал домой.
Сполохи полярного сияния призрачными бликами освещали дорогу. Заиграли опаловые отблески на ледниках, заискрился снег мириадами алмазных бликов.
Арктическая природа ожила в картине.
ПОЛЯРНЫМ ДНЕМ И ПОЛЯРНОЙ НОЧЬЮ
Прильнув к окну кабины, сквозь белесоватую дымку с высоты трех тысяч метров рассматриваю суровый ландшафт ледяного покрывала Карского моря. Впереди лед Центральной Арктики и год странствий по неизведанным путям дрейфа.
Еще звучат в ушах прощальные напутствия друзей. Только вчера закончилась сутолока последних дней сборов, а сегодня уже окраины нашей Родины и безмолвие Арктики.
Самолет летит над нетронутым покровом льда, и наш радист ловит в эфире позывные радиостанции, которая только несколько часов назад впервые поведала миру о своем существовании. Но отрываюсь от окна кабины. Разве можно упустить момент, когда в беспорядочном и хаотическом рисунке ледяных нагромождений появится вдруг черная точка палатки и стройная мачта рации, сигналы которой уже слышны из пилотской кабины самолета. Вот мы уже взяли привод на «Северный полюс-3». Самолет чуть-чуть повернул, исправив курс, и начал снижаться. Все быстрей и быстрей бегут под нами заторошенные поля, покрытый морщинами снежных застругов. Станции «Северный полюс-3» еще не видно, хотя мы и вглядываемся до боли в глазах в этот залитый солнцем ослепительный мир. Но что это там чернеет?
На небольшой высоте подходим к обширному ледяному полю, окруженному барьером торосов. На поле чернеют три грибка палаток. Около них видны первые обитатели станции.
Самолет делает. вираж и отходит от маленького лагеря. В 9 километрах подготовлена посадочная полоса«подскок», там мы будем садиться. Эти несколько минут полета до посадки самые томительные. Скорее бы «домой», на льдину, установить свою палатку и начать работать!
Слово «домой» вырвалось не случайно. Кто работал в Арктике, знает это чувство, а кто работал на льду Центральной Арктики, знает его вдвойне. В 1950 году мне и еще пятерым товарищам, которые сейчас летят дрейфовать на станцию «Северный полюс-3», довелось уже работать на дрейфующей станции «Северный полюс, 2». И хотя прошло уже три с лишним года с тех пор, кажется, что мы только слетали на Большую Землю в отпуск и вот снова возвращаемся домой: в несколько минут Прибывшие с нами приборы и оборудование были перегружены на более легкий самолет, имеющий вместо колес лыжи, и вот мы снова в воздухе. Для самолета 9 километровне расстояние. Взлет, разворот ка. Громыхают по бугристой поверхности поля слышно, как по стабилизатору бьют комки снега.
Из обитателей станции первым нас встретил кинооператор Е. П. Яцун. С этим человеком судьба свела меня еще в 1946 году; когда мы вместе плавали на ледоколе «Северный Полюс» в высокоширотной экспедиций. В 1948, 1949, 1950 годах мы с ним жили в одной палатке на дрейфующих льдах во время воздушных высокоширотных экспедиций, и вот снова нам предстоит дрейфовать вместе.
У Яцуна в руках кинокамера. Он весь полон операторских грандиозных планов, но это не помешало ему очутиться в моих объятиях и возвратить мне дружеский крепкий поцелуй.
Самолет быстро разгружен. Баллоны с жидким газом легли. в отдельный от прочих грузов штабель; остальное оборудование тут же развезено по заранее намеченным местам. Самолет не теряя времени уже взревел моторами, окруженный вихрями снежной пыли, и ушел на береговую базу за очередной партией груза.
Итак, снова в Арктике! Снова на льду, в этих бескрайних, суровых ледяных и снежных просторах. Выбрав свободную минутку, оглядываюсь вокруг.
Поле производит хорошее впечатление. Так добротно может выглядеть только многолетний лед. Местами высятся бугры или, как говорят, лбы старых обтаявших торосов, все окраины заторошены мощными грядами, словно сказочным частоколом. Поверхность кристально чистого снега искрится мириадами алмазных бликов. Даже легкий поземок, пробегающий шуршащими струйками, не портит этой изумительной по своим нежным тонам красок картины.
Отныне с этим массивом льда будет связана наша жизнь, работа
Однако отдыхать рано. Необходимо расставить палатки и налаживать нормальную работу.
Оказывается, Яцун уже успел распланировать будущий город. По полуокружности расставлены колышки, на них химическим карандашом вкривь и вкось (видно, застыли пальцы) написано: «метео», «аэро», «гидрол.», «камб.» и т. д. Это намечены места для жилья и работы соответственно метеорологов, аэрологов, гидрологов и для камбуза.
Туда, где торчит колышек «аэро», подтаскиваем детали палатки КАПШ-2, быстро разравниваем снежную площадку, и вот уже поднялись вверх золотистые дуги каркаса, образующие полусферу. Несмотря на то что работать приходится голыми руками, быстро шнуруются чехлы, вставляются иллюминаторы, подвешивается дверь. Вся работа сопровождается шутками, смехом, веселой перебранкой. Время от времени все работающие залезают внутрь, чтобы «погреться». Нельзя не взять в кавычки это слово. Внутри те же 35 градусов мороза, но палатка защищает от резкого ветра, и кажется, что в ней уже тепло. Наконец, палатка собрана. Остается наиболее ответственная процедураэто расстелить оленьи шкуры так, чтобы израсходовать наименьшее их количество, но в то же время ровным слоем покрыть весь пол. Не так-то просто уложить разнокалиберные и неровные шкурки, не оставив ни одного кусочка открытого льда. Кстати, о льде, который образует «фундамент» палатки. Сейчас он светится чудесным фосфоресцирующим светом с голубыми и ультрамариновыми оттенками. Сразу и не поймешь, откуда это почти сказочное явление. Оказывается, очень просто. Лучи солнца, освещая всю поверхность льда, преломляются в его различных слоях и проникают в полумрак палатки, обогащенные нежными морскими тонами.
Пол застелен шкурами, покрыт брезентом, установлен газовый баллон с двухгорелочной плитой, и вот две фиолетовые розетки горящего газа уже распространяют живительное тепло. В палатке сразу стало уютно и совсем по-домашнему. Расстановка складных кроватей, столов и стульев производится мгновенно.
Теперь можно приступить к установке аппаратуры для подготовки к выпуску радиозондов, приема их, сигналов и выполнения всей аэрологической программы.
Дни организации дрейфующей станции нельзя по сути дела назвать днями. Сутки были бы гораздо более точным определением. Почему так? Очень просто! Даже с точки зрения астрономии дня и ночи здесь в это время нет, солнце круглые сутки совершает свой путь, почти не меняя высоты над горизонтом. Ну, а полярные летчики, если у них есть работа, не любят сидеть на месте. Таким образом, и астрономия и экипажи самолетов вносят свои поправки в привычное определение дня.
В этот период работники дрейфующей станции почти не спят. С береговых баз запрашивают согласие на приемы самолетов, и у нас складывается впечатление, что эти желанные, но утомительные гости все время висят в воздухе и с «удовольствием» садятся на нашу импровизированную посадочную полосу. Приходится прямо-таки разрываться на части. Нужно выполнять и свою работу по программе (ведь станция уже существует), и совершенно необходимо разгружать самолеты. В это время рабочий день каждого члена коллектива составлял йе менее 1819 часов в сутки.
24 апреля работа станции была полностью развернута, и все группы приступили к выполнению программы научных наблюдений. К этому времени лагерь представлял собой целый поселок: кают-компания, двенадцать палаток и несколько штабелей с грузами, закрытых брезентами, раскинулись на площади около 400 квадратных метров.
Примечательна история постройки «Снежного дворца», как было названо корреспондентами сооружение из снега и брезента, стоившее нам больших физических усилий.
До нас дошли вести, что на празднование дня Первого мая к нам прилетят гости. К этому времени работы высокоширотной экспедиции подходили к концу и руководство экспедиции совершало облет всех групп, находящихся на льду.
Сколько будет гостей, кто именномы не знали. Но гостьвсегда гость. А здесь, на льдине, каждый гость особенно желанен. Наша кают-компания, занимавшая палатку КАПШ-2, едва вмещала два десятка человек и для праздничного обеда явно не подходила. Трудно точно установить, кто первый предложил идею о сооружении снежного дворца. Я подозреваю, что эта мысль впервые зародилась в неистощимой на выдумки палатке, имеющей оригинальную надпись над входом: «Кино-медицинский пункт» и ниже«Вход безусловно разрешен».
Нетрудно догадаться, что под сводами этого жилья нашли приют доктор Волович и кинооператор Яцун. Две мало схожие профессии и не более схожие характеры прекрасно ужились в этой палатке.
Итак, возникла идея. Коллектив станции ее одобрил, и закипела работа. Яцун был назначен главным архитектором. Заместитель директора Арктического института Герой Советского Союза Михаил Михайлович Сомов, гостивший в это время на станции, получил беспокойную должность прораба; автор же этих строк, имея в душе некоторую склонность к художеству, взялся выполнить из снега скульптуры медведей для украшения входа.
Несмотря на большую загрузку научными наблюдениями и работами по своим специальностям, все члены коллектива за счет отдыха в два дня соорудили монументальную постройку из снежных кирпичей, возвели стропила, на которые туго натянули брезент. Получился настоящий дворец, ледяной пол которого застелили ковровыми дорожками. Как ни странно на первый взгляд, здесь было и отопление. Две газовые плитки согревали атмосферу снежного дома.
В день Первого мая после короткого, но воодушевленного митинга, устроенного на «Советской площади» у снежной трибуны, сотрудники станции вместе с гостями подошли к снежному дворцу.
Перерезать ленточку, преграждавшую вход, было доверено самому «молодому» полярнику, академику Дмитрию Ивановичу Щербакову.
Откинув меховой полог, заменяющий дверь, гости буквально застыли от изумления. Среди светящихся еден на расставленных столах, освещенных ослепительным светом киноюпитеров, богатая сервировка, изобилие яств, фруктов и вин. После однообразного, холодного и сурового пейзажа льдины это казалось чем-то сказочным. Обед превратился в торжественный банкет. Тосты следовали один за другим. Дмитрию Ивановичу Щербакову коллектив станции преподнес пыжиковую кухлянку, тем самым посвятив его в семью полярников.
Сразу после банкета гости начали прощаться. Вертолет уже был наготове. Крепкие объятия, добрые пожелания, и' в вихре снежной пыли наша чудесная машина унесла наших друзей на «подскок», где ждал их ИЛ-12 Ильи Павловича Мазурука.
Полярная весна постепенно переходила в лето. На Большой Земле смена времен года сопровождается заметными глазу, а иногда и бурными событиями в жизни природы. Весной тают снега, появляется растительность. Просыпаются от зимней спячки животные.