Курлыканье перелетных журавлей или свист скворцов, однажды поутру услышанный нами, говорит о приходе весны. Цветение полевых трав, появление зеленого убора лесов и стрекот кузнечиков сигнализируют о приходе лета.
В полярных областях все происходит иначе, скупее. Природа Арктики скромна в своих проявлениях. В особенности это можно заметить на дрейфующих льдах. Здесь и понятия о временах года совсем другие. Когда солнце скрывается за, горизонт и наступает полярная ночь, говорят, что пришла зима. Когда первые, робкие и совсем холодные лучи солнца осветят торосы, говорят, что настала весна. Пусть морозы будут жестокие и пурги злые, но раз появилось солнце, значит наступила весна.
Солнце поднимается все выше и выше. День, когда его лучи начинают хоть немного согревать, ведь можно и проглядеть, но все же однажды, производя наблюдения и стоя у прибора второй час на тридцатиградусном морозе и колючем «ветерке», неожиданно чувствуешь на лице ласковое тепло солнечного луча. Это настолько приятное ощущение, что невольно замрешь и закроешь глаза. С этого момента ты уже считаешь, что наступила настоящая весна.
Постепенно спадают морозы, и вот, после одной из самых жестоких метелей, когда она начинает стихать, в палатке вдруг становится жарко. Подтаивает снег на полу, сыреют полотняные стены. Выйдешь из палатки и как бы окунешься в пахнущий снегом и морем воздух. Пурга стихла, и, совсем как на материке, тихо падают и кружатся в воздухе последние снежинки. Снег не скрипит под ногами, а от твоих унтов остаются желтеющие следы.
Это оттепель, а с нею начинается полярное лето. С далекого материка пришли теплые массы воздуха и принесли с собой смену времени года. С этого дня начинает оседать снег, палатки слезятся первыми капелями.
Жизнь дрейфующей станции идет своим намеченным и расписанным по часам руслом.
Вот наш обычный день.
Пасмурно. Шуршит набегающий струйками поземок и наметает у палаток и домиков свежие сугробы. Два часа московского времени. Громко звучат удары по обрезку рельса. Это рында извещает о начале дня. В зависимости от характера дежурного по лагерю, в обязанности которого входит, кроме общего наблюдения за лагерем и ледовой обстановкой, приготовление завтрака и побудка, рында звучит по-разному: то весело и бодро, то размеренно и меланхолически, то сильно и отрывисто. По-разному производится и побудка зимовщиков. Когда дежурит радист Леня Разбаш, после ударов рынды обычно слышится протяжный и звонкий призыв: «Слушайте, люди города, и не говорите потом, что вы не слышали!» Всем понятно, что это заимствовано из кинофильма «Тахир и Зухра», но здесь в ледяных просторах возгласы звучат по-новому, и под них очень занятно просыпаться. Пилот вертолета Алексей Бабенко, когда дежурит по лагерю, своим душераздирающим воплем «Подъем!» буквально сбрасывает всех с коек, и под эту побудку просыпаться уже не так интересно. У Бабенко особенный, неповторимый силы голос, и на авралах он совершенно незаменим. Под его «раз, два, взяли» самые большие тяжести двигаются по льду с грациозной легкостью.
Иногда по утрам слышится меланхолическое: «Прекращайте ночевать!» Такая чисто формальная постановка вопроса также оказывает свое действие. Уже через несколько минут после ударов рынды из палаток слышатся говор и веселый перезвон умывальников. Лагерь проснулся для трудового дня.
Однако при всем нашем уважении к Арктике редкий из нас, вылезая из спального мешка и окунаясь в холодный воздух палатки, не помянет ее «добрым словом». Вставать утром действительно очень холодно. Но это не портит настроения, а, наоборот, придает известную бодрость на весь день.
Первыми в кают-компании неизменно появляются метеорологи, аэрологи и геофизики. Это известные полуночники, ведущие свои наблюдения круглые сутки. Хоть завтрак и начинается в 2 часа 30 минут, они уже с двух часов осаждают дежурного вопросами, что на завтрак, и наводят критику на все приготовленное. Горе тому, кто сварит жидкий кофе или плохо отогреет окаменелый, замерзший хлеб. Завтрак проходит всегда в веселой, жизнерадостной болтовне. Скоро все расходятся по своим объектам наблюдений. У гидрологов начинает тарахтеть движок механической лебедки. С большой глубины поднимаются батометры с пробами воды. Берутся пробы планктона, измеряются течения и температура воды на различных горизонтах. У аэрологов сразу после завтрака выпуск очередного радиозонда, и вскоре из их палатки уже слышатся характерные чирикающие сигналы прибора, летящего в атмосферу. С площадки, где стоит вертолет, доносится мощный гул подогреваемых ламп. Это пилот Бабенко собирается в очередной облет района для ледовой разведки. С ним летит А. Ф. Трешников и кинооператор Е. П. Яцун.
Опустела кают-компания, и только наш общий любимец Иван Максимович Шариков звенит убираемой посудой. Трудовой день начался.
Время до обеда проходит быстро. Все заняты работой, и если в этот день природа милостива и нет метели, многие между сроками наблюдений приводят в порядок свое хозяйство, откапывая его из-под снега, поправляют брезенты, закрывающие грузы, сортируют ящики с продовольствием и аварийными пайками.
Но вот из открытых дверей камбуза вместе с клубами пара начинают доноситься соблазнительные запахи жареных бифштексов. В это время наши псы, Блудный и Мамай, лениво потягиваясь, являются на свое постоянное место дежурства к камбузу. Здесь у них есть свои, вылежанные в снегу ямки, расположенные симметрично по бокам двери. Каждый из них всегда занимает свою ямку.
По зову рынды зимовщики собираются на обед и отдают ему должное, всегда с неизменным аппетитом. Во время обеда кто-нибудь из зимовщиков попадает под обстрел товарищеской шутки. Чаще всего это падает на долю доктора Воловича. Так уж повелось, видимо потому, что Волович обладает остроумием и за ответным словом в карман не лезет. Одной из тем разговора часто служит редкая, прямо-таки уникальная нелюбовь Воловича к хозяйственным обязанностям, которые на него возложены внутренним распорядком станции. Разговор начинается примерно так:
Виталий! А где у нас лежат крепления для лыж? Спрашивающий с невинно внимательным выражением лица ждет ответа. Волович явно затруднен вопросом, однако теряться не в его привычке.
В куче номер один, отвечает он, но в его голосе не слышно металлических нот железной уверенности.
А где куча номер один? Этот вопрос много легче, и Волович, обсасывая с большим аппетитом косточку, бурчит:
Рядом с кучей номер три. Все обедающие примолкли и с интересом ждут финала-разговора. Тот, кому до зарезу понадобились крепления для лыж, на этом не успокаивается.
Виталий, а которая эта куча номер три, справа или слева?
Волович начинает ерзать на стуле и чувствует, что медленно, но верно залезает в тупик. Однако он молодцевато и бодро отвечает:
Рядом с ящиками с глицерином! Это его губит. Все знают, что злосчастный глицерин с момента нашего прибытия на льдину спрятался где-то под снегом и стал прямо-таки легендарным.
Ведущий допрос елейно-медоточивым тоном задает последний, убийственный вопрос:
А где глицерин? Наступает тишина, нарушаемая только сопением Воловича. Наконец, словно бросаясь в холодную воду, с тоскливым выражением своих черных глаз Виталий сдается на милость всей кают-компании и бурчит:
Вот этого я не знаю!
После мгновения тишины кают-компания оглашается дружным смехом. В веселье принимает участие и сама «жертва». Комизм ситуации, которая замыкается на потерянном глицерине, явно в духе живого и добродушного характера Виталия Воловича. Нужно отметить, что к осени Виталий стал более уверенно отвечать на вопросы о местоположении тех иди иных хозяйственных предметов, но, к его несчастью, после разломов поля и многочисленных переездов лагеря с места на место все грузы и так называемые «кучи» номер один, два и т. д. совершенно безнадежно спутались, и в этой путанице он уже разобраться так и не смог до самого закрытия станции. Глицерин же вдруг нашелся. Все три бидона появились как из-под земли на самом видном месте. Виталий ходил гордый и уверенно заявил, что он все время знал, где находились эти бидоны
Между обедом и ужином продолжается напряженный трудовой день. Алексей Федорович раскладывает карты и научные материалы на только что вымытых столах кают-компании и, сопя неизменной трубкой, работает над обобщением океанологических материалов наблюдений. Из репродуктора, висящего на стене кают-компании, доносятся бодрые звуки утренней зарядки. Это одна из наших местных особенностей. Мы жили по московскому времени, но распорядок дня для удобства ведения наблюдений был сдвинут от привычного всем на Большой Земле понятияутро и вечер.
Завтрак в 2 часа ночи. Обед в 6 часов утра и ужин в 2 часа дня. Естественно, что весь наш день попадал на время передачи радиостанциями утренней зарядки Звуки бодрых маршей и команда «Раз, два!» сопровождали нас целый день.
Ужин и время после него до отбоя были самыми приятными. В эти часы у нас бывало кино и различные собрания. Кино бывало два раза в неделю. Некоторые кинофильмы мы смотрели по многу раз и всегда с интересом.
Ровно в 18 часов по московскому времени дежурный по лагерю объявлял отбой. Моментально прекращались игры, разговоры и все работы, не связанные с выполнением программы наблюдений. Пустела кают-компания, и только дежурный оставался здесь и производил уборку. Вскоре станция погружалась в сон. Ночью дежурный по лагерю, оберегая покой своих товарищей, бдительно обходил лагерь, следя за ледовой обстановкой и заглядывая во все Домики и палатки, чтобы проверить горение газа и посмотреть, хорошо ли спят его товарищи. Так проходили дни дрейфующей станции.
За весной пришло лето с его бурным таянием снежного и ледяного покрова. Научная работа шла как хорошо выверенный механизм. В порядке эксперимента и ради научной любознательности некоторые из нас занялись «огородничеством».
Мы пробовали выращивать растения и в домиках и в парниках, стоящих на льду. И в том и в другом случае ничего не вышло из-за малого количества тепла. Вот краткий отчет, который явился итогом моей, быть может, малоквалифицированной деятельности в качестве огородника.
Летом в высоких широтах незаходящее солнце посылает на поверхность земли большое количество лучистой энергии. И несмотря на то что солнце поднимается над горизонтом сравнительно невысоко, благодаря исключительной прозрачности атмосферы полярных областей, а следовательно, ее малой поглощающей способности эта энергия в больших количествах доходит до поверхности льда. В Центральной Арктике в солнечные дни нам часто приходилось наблюдать, когда при 1520 градусах мороза легко одетый человек не испытывал холода, находясь на солнце. В эти же дни в палатках становилось теплее, солнце, нагревая их черный верх, согревало каркас и атмосферу нашего жилища. Все это навело нас на мысль произвести маленькие опыты по выращиванию растений.
В первых числах июня у нас установилась ясная и сравнительно теплая погода. Температура воздуха поднялась до минус 5минус 2 градуса, и можно было приступить к этим опытам. Два парничка были установлены на открытой площадке на высоте 25 сантиметров от поверхности льда. Ящик одного парника мы обили черной бумагой для большего поглощения солнечных лучей.
В обоих парниках имелись термометры для измерения температуры почвы. 5 июня был произведен посев семян редиса и салата. 14 июня в парнике, обитом черной бумагой, появились дружные всходы, а через три дня всходы были обнаружены и во втором парнике.
Любопытные данные» дали измерения температуры почвы. В солнечные дни температура почвы в зачерненном парнике доходила до 20 градусов тепла (при температуре воздуха 12 градуса мороза). Во втором парнике она не поднималась выше 12 градусов. В пасмурные дни в обоих парниках температура почти уравнивалась, колеблясь в пределах 812 градусов тепла. Откровенно говоря, в этом не было больших неожиданностей, все происходило в полном соответствии с наукой.
Появление всходов, их яркая зелень казались нам весьма обнадеживающими, и мы предвкушали удовольствие полакомиться салатом с собственного огорода. Но нас подстерегала неожиданность. Всходы замерли. Их рост прекратился, как только первые листочки оторвались от почвы. Шли дни, недели. Разрастались семядольные листики, а вторые и третьи только-только появлялись.
Загадку разрешил термометр. Оказалось, что в парниках воздух нагревался слабо. Слишком велико было охлаждение парников наружной атмосферой. Для развития растений было мало тепла.
5 августа, через два месяца после посева, ботва редиса выросла всего до 57 сантиметров, а плоддо 68 миллиметров в диаметре. Посев салата тоже показал свою органическую связь с теплом почвы, а не воздуха парника.
При выращивании растений в домике наблюдалась другая картина: ботва здесь разрасталась пышная и сочная, но плод не завязывался, здесь было мало света.
Нет сомнения, что для агронома в наших опытах все совершенно ясно с начала и до конца.
Из этих маленьких опытов мы все же сделали некоторые выводы. В районе полюса, по-видимому, можно выращивать растения, но не в парниках, а в маленьких разборных тепличках, которые следует отапливать. Такая тепличка оправдает себя хотя бы уже тем, что в течение всего светлого времени будет снабжать зимовщиков зеленым луком, а может быть и некоторыми овощами.
Мы ожидали от летнего таяния больших неприятностей. Но, к нашему счастью, их почти не последовало. Сказалась высокая широта нашего дрейфа в летние месяцы. На станции «Северный полюс-2» в 1950 году нас буквально заливало водой. Приходилось принимать самые энергичные и срочные меры по борьбе с наводнением. Здесь же таяние было не столь бурным, и к концу лета весь снег так и не стаял. Однако домики и палатки нам все же пришлось несколько раз переносить и передвигать на более высокие и сухие места льдины.
Теплый период подходил к концу. Солнце все ниже и ниже опускалось к горизонту. Все чаще снежницы покрывались молодым льдом, и все чаще в воздухе появлялись хороводы снежинок. Зима пришла неожиданно и бурно. Это было 18 сентября. Подул сильный ветер, температура упала до минус 16 градусов, и засвистела, закружилась первая пурга. Сразу стало холодно и неуютно в палатках. Их брезент, выжженный летним солнцем и выветренный непогодами, плохо держал тепло. Даже пламя газовой плитки стало как будто холоднее. В этот день, воспользовавшись метелью, часть зимовщиков занялась отеплением и ремонтом кают-компании, конопатили и заклеивали щели, стены оклеивали новыми обоями. Уже к вечеру стало уютно и тепло.
В редкие ясные дни мы наблюдали, как быстро и неуклонно солнце приближалось к горизонту. Появилась сильная рефракция. Половина всей окружности горизонта как бы поднималась, и тогда казалось, что наша льдина находится в ледяной чаше с причудливыми, зубчатыми краями торосов. Величественное и необычайно красивое зрелище.
25 сентября геофизику Попкову удалось произвести астрономические наблюдения, но вычислить координаты уже не представлялось возможности. Слишком низкое солнце и слишком велика рефракция.
27 сентября при ясном горизонте мы уже не увидели солнца.
Началась полярная ночь. Метели участились. Около домиков и палаток намело большие сугробы. Вид лагеря изменился до неузнаваемости. Вот одна из записей в вахтенном журнале, относящаяся к этим дням:
«Вахта выдалась веселая, писал дежурный по лагерю Игорь Цигельницкий. В течение суток сильная метель. Ветер 1720 м в секунду. Очень плохая видимость. Утром палатки замело снегом, в местах завихрений образовались большие надувы снега, высотой до метра. Снег постепенно уплотнялся. Впервые после долгого перерыва на камбузе вместо воды из снежниц топили снег. На редкость был дружным сбор на завтрак, да оно и понятно. В такую погоду единственное место, где можно посидеть, поговорить, это кают-компания. Натопил жарко, но к концу дежурства здорово выдуло. От обледенения и ветра рвет антенны у радиомачт.
Аэрологи с трудом, после пяти пробных пробегов, выпустили утренний радиозонд. Гидрологи продолжают работать по программе. Глубина на 18 часов 00 минут2896 м. За сутки изменилась на 1200 м. Угол наклона троса в лунке более 25°, что свидетельствует о большой скорости дрейфа. Координаты не определялись, причина яснаяне по чему».
В те дни, когда не было метели (а это случалось редко), коллектив станции деятельно готовился к зиме. Строили снежные стенки для защиты приборов и рабочих мест, утепляли палатки и домики. Механик М. С. Комаров готовил посадочную полосу для приема самолетов. Со дня на день должен был начаться осенний завоз снаряжения, топлива и продовольствия. Живущие в палатках с нетерпением ждали прибытия домиков. В палатках стало холодно, темно и неуютно. Разговоры о домиках стали обычной темой обитателей ледового лагеря.
На береговых базах уже ждали нашего согласия на прием самолетов полярной авиации. Но подготовка посадочной полосы затягивалась из-за сравнительно высоких температур воздуха. Для хорошего замерзания полосы необходимы устойчивые температуры, порядка 2025 градусов, а сейчас, как назло, температура держалась около 1015 градусов.