Вскоре байдарка вышла из-под тени горы, осветилась солнцем и плавно закачалась на пологих валах океанской зыби. Мы приближались к северной части мыса Дежнева, где скалы образуют нечто вроде арки из гранитных, выветреных обломков, каким-то чудом держащихся один на другом. Поддаваясь искушению пройти этой аркой, я направляю байдарку опять к берегу и с чувством глубокого восторга любуюсь этим феноменом природы.
Стайка топориков, просвистев крыльями, ринулась со скал, пронеслась мимо нашей байдарки и хлопотливо расселась на зеркальной поверхности пролива. Обходя редкие, источенные волной льдины, мы подходим к северо-восточной оконечности Азии, к причудливым нагромождениям скал и осыпей мыса Дежнева. Вот он высится, неприступный и суровый, величаво накинув на свод скалистой вершины пелену тумана. Прибрежные скалы и торчащие из воды каменные обрывы опоясаны пенистым ожерельем океанской волны. Не верится, что это тот самый «Необходимый Нос» и тот самый «Анианский пролив», которые в течение нескольких веков волновали человечество и являлись загадкой географических карт; что это те самые скалы и камни, о которые в 1648 году бился один из кочей Семена Дежнева и где «чукочьи люди на драке ранили» одного из товарищей Дежнева.
Двое прямых потомков этих «чукочь» сейчас сидят в байдарке и внимательно слушают мой рассказ о походе якутских казаков.
Внимание слушателей, очарование сверкающего в лазурной дали дня, таинственность и суровая задумчивость Я утесов исторического мыса располагают к непринужденной беседе. Вспоминая прочитанное, я рассказываю о том, как русскими землепроходцами завоевывалась и в то же время изучалась Восточная Сибирь, как собирали «соболиный ясак» и вывозили «рыбий зуб» для далекого царя. Рассказываю о походе, совершенном казаками из Колымы в Анадырь тем же проливом, о воды которого сейчас отталкиваются весла нашего суденышка. Но для моих слушателей, истинных детей Студеного моря, отважных охотников и мореплавателей, открытие Дежнева вовсе не кажется чем-то героическим. Для них этот пролив и эти скалы существовали всегда, а плавание вдоль берега и даже через пролив к берегам Америки было почти повседневным делом. Я рассказывал о жизни и быте отважных чукчей в те далекие времена, когда русские только начали появляться в этих местах.
Поднялся легкий ветерок, и наша байдарка начала дрейфовать к скалам. Резче стали слышны крики бесчисленных пернатых, гнездящихся на отвесных уступах мыса. С неприятным характерным криком над нами пролетел неуклюжий баклан и скрылся на коричневом фоне каменистых осыпей.
Взмахами коротких весел мы гоним свою легкую лодочку вдоль загибающегося к югу берега. Дежнев так говорил об этих местах в своих отписках: «Нос поворотит кругом к Анадыре-реке подлегло» Это надо понимать как плавный загиб берега к югу.
Приближаемся к эскимосскому поселку Нуукан. Его яранги лепятся на восточном склоне мыса на небольшой террасе между двумя уступами скал. От яранг к воде круто сбегает среди каменистой осыпи тропинка. Видны сохнущие байдары, поднятые на помосты, сделанные из вкопанных в землю китовых ребер. До нас доносятся крики детворы и разноголосый лай собак. Посередине поселка виднеются здание школы и еще один крошечный домик, четко выделяющийся между округлыми ярангами. В этом домике живет эскимоска Камея. Она говорит на четырех языках и любит щегольнуть европейскими деталями наряда, как-то удивительно гармонирующими на ней с оленьей кухлянкой и прочими несложными атрибутами национального туалета.
Как хочется высадиться здесь, но нужно торопиться в поселок Пеек, находящийся в бухточке с южной стороны мыса Дежнева. Крепнущим северо-восточным ветром стало нагонять и уплотнять лед, и, несмотря на исключительную маневренность байдарки, нам все труднее продвигаться вперед. Мои спутники озабочены обстановкой и энергичными взмахами весел ловко гребут, обходя отдельные льдины.
Положив весло, чтобы закурить, я оглядываю море
Слева, на расстоянии двух десятков миль, в прозрачном воздухе четко виден силуэт островов Диомида.
Это те самые острова, о которых писал Дежнев: «а против того Носу есть два острова, а на тех острочах живут чухчы».
Берег мыса все круче заворачивает к югу и юго-западу. Нуукан скрылся за последними причудливыми изломами скал, изменился характер берега. Здесь уже нет каменистых обрывов, сгладились очертания мыса, приобретя вид плавной, крутой возвышенности.
Из «Студеного», Чукотского, моря мы входим в море Беринга. Здесь сразу за мысом находится бухта Пеек на низменном песчаном берегу которой разбросаны яранги и домики чукотского поселка Дежнев.
Наша байдарка быстро несется среди льдин, покачивающихся в водах бухты. То и дело на поверхности воды появляются круглые головки нерп, провожающих нас своими большими выразительными глазами. Несмотря. на наличие винтовки, я сдерживаю свой охотничий пыл: Чувствуется усталость, после 36-мильного перехода из Уэллена, да и беспокоит лед, который вот-вот может сплотиться и зажать нас почти на «пороге» дома.
Часть пути Семена Дежнева пройдена. Немало волнений доставило маленькое путешествие с моими друзьями-чукчами, которое проходило по знакомым местам, почти в виду прибрежных поселений. Как же было трудно, думал я, большое путешествие Семена Дежнева, который пустился по совершенно незнакомым морям в опасный путь в неведомые земли, заселенные чужими народами, неприветливо встречающими кочи Дежнева Конечно, это был подвиг, замечательный героический подвиг русского человека, который никогда не забудет наш народ.
КООЙ
Поселок еще спал Яранги, полузасыпанные снегом, чернели на холмистой возвышенности у самого берега моря, как шляпки громадных грибов. Летом о скалы берега с шумом разбивались волны моря, а сейчас торосистый лед, прижавшись, сросся с ними, спаянный морозом.
Около яранги, расположенной у самого обрыва, кто-то копошился. В сумерках зимнего утра трудно было рассмотреть эту маленькую фигурку, закутанную в олений мех, в большом малахае с опушкой из меха росомахи. Фигурка скрылась в яранге и через некоторое время появилась снова. Загорающаяся заря осветила все вокруг бледным розовым светом. Голубые ночные тени растаяли между сугробами искристого снега.
Вышедший из яранги человек был Коой. Сощурив свои черные глаза на восточную часть неба, он некоторое время внимательно смотрел, как в молочной дали, чуть окрашенной нежным теплым светом, клубились испарения над открытым морем. Там была кромка льда, и к. ней-то собирался Коой для охоты за нерпой. Он был уже почти взрослый человек и самостоятельный охотник. С того дня, когда яранга услышала его первые беспомощные крики, прошло много зим. Уже четырнадцать раз с тех пор бухта замерзала в причудливых нагромождениях торосов и длинными ночами освещалась мертвенным светом луны.
Коою четырнадцать лет, он пионер и учится в школе. Кроме того, он самый старший сын Пенкока и его помощник в охоте и промысле, Вот вчера Коой обежал более двух десятков песцовых капканов, расставленный а тундре, а сегодня должен убить нерпу и притащить ей по снегу домой.
Коой убьет мемель! Он охотник, и глаз его верен? Рука твердо сжимает привычный перехват приклада. От этих мыслей Коой даже топнул обутой в плекеты ногой и гордо закинул голову в пушистом малахае.
Даже умки он не побоится, если встретит сегодня на кромке. Вот ребята завидовать будут! И только что бывшее мужественно суровым лицо Кооя озаряется белизной зубов совсем детской улыбки
Пора идти. Коой поправляет узкий ремешок, подпоясывающий короткую кухлянку. Пробует в ножнах ножхорошо ли вынимается. Подвешивает к поясу моток тонкого ремня закидушки и, встряхнув плечами, удобнее укладывает за спиной верный карабин.
Звонкий возглас «Тагам!», и вот он уже как шарив скатился по извилистой тропинке, и силуэт его Пропадает среди торосов.
В поселке снова тишина. Только где-то звонко раздается в морозном воздухе потрескивание льда и свежая стежка следов на льду пятнами голубит снег.
До кромки было километров пять. Это расстояние Коой пробежал быстро и легко. Плекеты звонко поскрипывали по хрустящему твердому насту. Правда, приходилось выбирать путь между грядами торосов и иногда карабкаться на них, но это было даже некоторым развлечением, разнообразившим дорогу.
Лед был пустынен, только однажды над Кооем неслышно пролетела белая сова да невдалеке метнулась в сторону стройная фигурка песца. Коой погрозил сове рукой и резко крикнул. Птица перебойно махнула крыльями и снова полетела спокойными махами.
Но вот уже хорошо видна чистая от льда поверхность моря, чуть задернутая сероватой пеленой испарений. Ухо улавливает плеск прибоя и шорох отдельных льдин, трущихся о кромку припая.
Между тем настал день. Оранжевый шар солнца вышел из-за моря, поднялся невысоко и поплыл над горизонтом. Его мягкие косые лучи разбросали по снегу длинные, слегка фиолетовые тени льдин и ропаков. Четко стали выделяться на льду снежные заструги. В воздухе заискрились бесчисленные кристаллы ледяных игл, и от этого казалось, что весь воздух пронизан солнечными лучами. Коой остановился, чтобы немного отдышаться, и невольно притих, залюбовавшись этой картиной восхода солнца. До его слуха донеслись звуки далекого поселка. Вот порыв ветра донес лай собак и чей-то гортанный окрик. Это, наверное, приехали нарты с кинопередвижкой. Ведь сегодня воскресенье. Вот где-то очень далеко несколько раз высоко тявкнул песец, а вот с моря послышался всплескэто ударила задними ластами нерпа. Плеск как бы разбудил Кооя, и он бегом бросился к кромке.
Море слабо вздыхало и плескалось о лед, покрывая его край матовой коркой. Временами подкатывалась волна далекой океанской зыби, и тогда казалось, что весь лед приподнимается и покачивается как на качелях. На льду, там и здесь, ниточками выделялись извилистые трещинки, и Коой, идя вдоль края, внимательно их оглядывал, боясь оказаться оторванным и унесенным на льдине в море. Одновременно с этим он зорко посматривал и на море: не появится ли круглая головка нерпы. Карабин снят со спины и вынут из чехла, курок взведен. Вдруг на порядочном расстоянии появилась нерпа. Коой вскинул карабин, прицелился, но стрелять не стал. Слишком далеко! Попасть-то он, конечно, попадет, но на таком расстоянии все равно не достать ее закидушкой. Ясно видны большие и выразительные глаза, неподвижно смотрящие на человека. Коой начал издавать гортанные звуки, приманивая нерпу: кх кх кх Нерпа вытянула Голову и высунула туловище из воды почти до самых передних ластов. Пробыв в этом положении несколько мгновений, взметнула ластами и ушла на глубину.
Коой опустил карабин. Он знал, что, когда нерпа ныряет с шумом, она глубоко уходит под воду и вынырнет нескоро и далеко от этого места.
Мальчик сел на ледяной ропак и задумался
В начале зимы, когда бухта только что сковывалась первым льдом, он подал заявление в промысловую артель о приеме его в члены.
Коой хотел быть совсем равноправным охотником В заявлении он перечислял, сколько им убито нерп за летний сезон охоты на морского зверя, сколько сдано в кооператив уток во время осеннего их перелета В конце писал: «Отец уже стар, я должен помогать семье, прошу принять меня в члены артели».
Но председатель Этуги коротко сказал:
Ты хороший охотник, эта правда, но сначала нужно школу окончить. Помогай отцу, когда время есть. Придет срокмы тебя примем в артель.
Коой вышел из яранги и чуть не заплакал, так было обидно; что он еще не совсем взрослый.
Вдруг размышления Кооя прервались. Метрах в двадцати от кромки из воды показалась круглая головка. Черные глаза смотрели на Кооя не мигая.
Кх кх кх
Неслышным движением поднят карабин. Нерпа привстала на звук голоса. Грянул выстрел, и она исчезла. Над водой вскоре всплыла круглая горбушка спины. Коой даже не посмотрел на результат выстрелатак он был уверен, что не промахнулся. Положив карабин на ропачок, он быстро отстегнул и размотал закидушку, укладывая на лед кольца ремня. Раскрутив над головой массивную костяшку со вставленными по окружности острыми крючками, Коой метнул закидушку. Свистнул ремень, и костяшка плеснулась чуть в стороне от нерпы. Промах Нужно было так попасть, чтобы костяшка neрелетела через убитого зверя, а ремешок лег на его спину. Еще несколько бросков, и вот ремешок теткой змейкой лег на нерпу.
Коой стал быстро перебирать руками ремень, подтягивая его, и, когда почувствовал, что крючки коснулись добычи, резко подсек. Закидушка зацепила нерпу за основание переднего ласта. Подтащив зверя к кромке льда, Коой выдернул нож и двумя взмахами острого лезвия сделал надрез кожи у самой головы. Взявшись рукой за надрез, поднатужился и вытащил скользкое, гибкое тело на лед.
Нерпа была «меховая»пятнистая. Ее шкура отсвечивала зеленоватыми оттенками морской воды. Коой вытащил руки из широких в проймах рукавов кухлянки, втащил их внутрь за пазуху и, болтая пустыми рукавами, стал прыгать на одном месте, отогревая окоченевшие пальцы. Было радостно, что он опять оправдал свое охотничье звание. Тут он заметил, что день как-то померк. Море нахмурилось и закосматилось белыми барашками волн. Оно уже не плескалось о лед, а с шипением билось о кромку. Оранжевый шар солнца задернулся едва просвечивающей пеленой облаков. С сухим шелестом пробегали по застругам струйки поземки
Эге, идет Уяльх-уяльх! Надо торопиться домой, дока не разыгралась эта злая старуха
Пальцы немного отошли. Коой вдел руки в рукава и начал привязывать конец ремня закидушки за надрез у головы нерпы. Так будет удобнее тащить ее домой.
В это время его внимание привлек новый звук. Из-за ближайшего тороса послышалось свистящее шипение.
Коой замер, прислушиваясь. И вдруг молнией блеснула мысль: «Умка!» Только медведь может так шипеть, когда рассержен или наблюдает за чем-нибудь.
От этой мысли у Кооя мурашки побежали по спине, а под малахаем зашевелились волосы. Но, справившись с собой, мальчик ловко вскочил и схватил лежащий рядом карабин. Щелкнул затвор, досылая патрон. Звонкий голос Кооя вмешался в посвистывание усиливающегося ветра:
«Иди, Умка!.. Я не боюсь тебя. Коой охотник и пионер! Карабин заряжен и стреляет метко. Я сдам твою шкуру в кооператив, а твое мясо будет есть вся моя яранга. Кооя примут в артель!.. Иди, Умка! Тагам».
И медведь действительно вышел из-за тороса. Вышел и остановился, вытянув острую морду с хищно прижаты, ми ушами и глубоко втягивая носом запах, идущий человека.
Зверь был стар и голоден. Он шел издалека в поисках пищи. Рано утром, когда он лежал в выемке между ропаками, ветер донес до него слабый, но острый запах человека. Медведь заворчал, зашипел, как кошка, и, встав из нагретого лежбища, пошел на запах, который становился все сильнее и заманчивее. Пахло жиром тюленя и еще чем-то острым и незнакомым. А сейчас еще примешивался раздражающий запах свежей крови Медведь потоптался на одном месте и вдруг, оскалил клыки, пошел на неподвижно стоящую фигурку.
Коой весь подобрался, сгорбился и, приставив к плечу тяжелый карабин, ждал. Внутри что-то трепетало и, казалось, даже звенело от напряжения. На лбу выступили крупные бисерины пота. Было страшно, и в то же время какое-то ликование разливалось в груди. Наконец то эта долгожданная встреча один на один!
Зверь подходил медленно и спокойно. Уверенный в своей силе, он не сомневался в победе. Из открытой пасти по желобку нижней губы струйкой стекала голодная слюна. Глаза кровянели под выступом широкого лба.
Коой ждал. Он потерял ощущение времени и даже забыл, что он мальчик Коой, все забыл. Он видел только развилку передних лап медведя и острую прорезь карабина. Стыли голые пальцы, покрытые пылью несущегося мелкого снега. Опушка малахая серебрилась кристаллами замерзавшего дыхания. Коой помнил, что в магазине карабина два патрона и эти две пули должны утвердить его охотником.
Медведь совсем уже близко. Пожалуй, еще шагов десять и дыхание из клыкастой пасти коснется его лица.
Вдруг медведь остановился и чуть повернул переднюю часть туловища в сторону. В прорези прицела появилась левая лопатка. Коой нажал спуск. Быстро выпрямился, передергивая затвор и вскинув карабин, выстрелил еще раз в метнувшийся силуэт. Потом упал лицом в снег и замер, прислушиваясь. Было тихо, только чуть-чуть шуршали струйки поземки да вздыхало море. Переждав немного и сдерживая вдруг появившуюся во всем теле дрожь, он поднял голову. В нескольких шагах от него сквозь сетку поземки желтела на снегу громадная туша с раскинутыми в стороны передними лапами я мордой, глубоко ушедшей в снег.