Зверь был мертв. Коой поднялся. Механически, усталыми движениями зарядил карабин и почувствовал невыносимую боль в пальцах, спрятал руки внутрь кухлянки. Лицо его было бледно и застыло в суровой неподвижности. Он устал Так устал, что хотелось вот сейчас лечь на снег, свернуться калачиком и уснуть. Преодолевая усталость, он подошел к убитому зверю, потрогал его пушистую, ере податливую шкуру и присел на корточки перед мертвой головой. Она лежала уткнувшись в снег по самые глаза. На ушах на самых кончиках шерсти белел иней.
Вдруг Коой ощутил плавное покачивание, точно на байдаре во время зыби. Он вскочил, забыв усталость Сквозь наступающий сумрак короткого зимнего дня в частой сетке снежной поземки виднелась широкая трещина Коой закричал громко и жалобно и заметался на льду.
Большая льдина, оторванная от припая океанской зыбью, плавно покачиваясь, отходила от кромки. Волны наплескивали на нее, а свирепеющий ветер разбрасывал их холодные брызги. Шел снег, мешаясь со снежной пылью, поднимаемой пургой.
На льдине около убитого медведя, свернувшись меховым комочком, спал Коой. Ему снилась яранга, теплый огонь экки и глухой голос отца, укоряющий его в самовольной отлучке из дома.
Настала ночь. Высоко в небе заиграли сполохи. Пурга усиливалась. Злая Уяльх-уяльх с силой бросала пригоршни колючего снега. На море бушевал шторм. Седые волны с грохотом кидались на одиноко плывущую льдину, стараясь изломать ее. Недалеко от края льдины в обманчивом свете полярного сияния виднелась запорошенная снегом туша медведя и рядом с ней маленькая фигурка, закутанная в мех.
Три дня бушевала пурга. Три дня небо, смешавшись с землей, неслось сплошным серым сумраком. Снег мчался непрерывным потоком. Разъяренные волны холодного моря, как косматые звери, бросались на льдину, стараясь разгрызть ее и разметать по поверхности моря. На четвертый день пурга затихла и последние хлопья облаков очистили колыхающее сполохами небо. Поднявшаяся луна осветила льдину. На ней было мертво и тихо, только недалеко от моря из снежного сугроба вилась тонкая струйка пара.
Море утомленно вздыхало блестящими в лунном свете валами океанской зыби.
Коой проснулся. Все тело было сжато, как тисками, какой-то тяжестью. Попробовал пошевелитьсятяжесть поддалась и стала легче. На лицо посыпался снег. Движениями всего туловища он сбросил с себя твердый заледеневший сугроб и сел, отряхиваясь от снега. Было совершенно тихо.
Окруженная матовым венцом луна освещала льдину, покрытую свежими застругами. Глубокие, темные тени лежали около них.
Коой стал припоминать, сколько же прошло времени. Вспомнил, как, проснувшись в первый раз, поднял голову и опять уронил ее под сильным ударом несущегося в урагане снега. Вылезать из сугроба было нельзя. Это он знал отлично. От страха и одиночества, от воя ветра и шума моря Коой заплакал. Заплакал, как мальчик, настоящими детскими слезами. Так и заснул в слезах, замерзающих на щеках и ресницах ледяной корочкой. Потом много раз просыпался и, слыша вой ветра, забывался опять в полудремоте.
Прошло очень много времени. Коою казалось, что много раз наступал день и снова ночь. Мучительно хотелось есть. Коой осторожно освободил руки, примял вокруг себя снег и нащупал сбоку шкуру медведя. Достал нож и, с трудом вспоров застывшую кожу, стал скрести лезвием мерзлое мясо. Оно было до боли в зубах холодное, но вкусное, и Коой быстро насытился и опять задремал. Сквозь снежные стены его норы иногда мутно просвечивал дневной свет, но льдина продолжала содрогаться от ударов волн и злого ветра. Мальчик опять жевал мерзлое мясо, ел кусочки солоноватого снега и, повозившись немного, свертывался комочком и засыпал. В снежной берлоге не было холоднотолько скучно и страшновато. Так и прожил он эти долгие дни одиночества под вой пурги, среди кипящих волн разъяренного моря.
Отряхнув снег с кухлянки, Коой поднялся на затекшие ноги и начал прыгать на одном месте. Ноги отводили, и по ним бегали колющие мурашки.
Лунный свет начал желтеть, а на востоке появилась у горизонта розовая полоска начинающегося дня. Вот полоска поднялась выше, и ее нижний край потеплел и зазолотился. На легких, разбросанных по небуоблаках появились розовые блики, стали разгораться все ярче и ярче, и, наконец, все вспыхнуло в свете первых солнечных лучей. Настал тихий морозный день.
Большая льдина, плавно покачиваясь от морской зыби, одиноко плыла по пустынному морю. Из воды вынырнула нерпа, подплыла к краю, хотела вползти на лед, но потом раздумала и, немного проплыв вдоль кромки, всплеснув ластами, ушла на глубину.
Коой строил себе снежный домик, вырезал ножом ровные кирпичи из сугробов, что напластала пурга около тороса. Этому искусству научил его еще в прошлую зиму отец, когда их застала в тундре метель при осмотре песцовых капканов.
Домик он строил на том же месте, около туши медведя, где пролежал под снегом три мучительно долгих дня.
Работа подвигалась быстро. Звенящие куски снега плотно укладывались один к другому, образуя круглую, как яранга, маленькую хижину. Разогревшись от работы. Коой закинул малахай за спину. Черные прямые волосы покрылись морозным инеем. На ресницах повисли белые искристые кисточки. Увлекшись делом, он мурлыкал себе под нос какую-то песенку. Но вот уложен последний, верхний ком. Взмахами ножа заглажена поверхность, а щели забиты снегом. Коой отошел в сторону, любуясь своей постройкой. Теперь нужно было произвести отделку внутри. Мальчик юркнул в маленькое отверстие входа и присел на корточки в своем «доме».
Внутри было светло. Стены, потолок и особенно «пол» Осветились зеленоватым светом. Только там, где лежал медведь, было темное пятно. Коой так устроил, что часть туши медведя была внутри хижины и в случае пурги не нужно было бы ходить за пищей.
Загладив внутреннюю поверхность и утоптав остатки снега на ледяном полу, мальчик остановился, чтобы отдышаться. Оставалось развести огонь и оплавить теплом снежные стены. Тогда не страшен самый ветер и старуха Уяльх-уяльх не доберется сюда со своими седыми космами.
Коой нащупал висящий на поясе кожаный мешочек, развязал его и начал в нем рыться. Здесь были патроны от карабина, кусок тряпочки для его протирки, а вот в маленький сверточек лоскутка нерпичьей кожи. Осторожно развернув его. Коой стал пересчитывать спички. Их оказалось двенадцать штук. Тут же была завернута дощечка с серой. Спички были сухими. Оставалось только разжечь огонь. Но как же это сделать? Медвежьего сала много, но ведь одно сало гореть не будет.
Что делать?
Коой сел на лед, прижался спиной к медведю и задумался.
Четвертый день в поселке было неспокойно. Пропал мальчик-школьник, сын Пенкока. В первый же день, когда уже бушевала пурга, состоялось экстренное совещание поселкового совета. Обсуждался план поисков пропавшего Кооя.
Член поселкового совета и председатель промысловой артели старый Этуги, посасывая свою неизменную трубку, высказал предположение, что Коой мог уйти только к кромке. Капканы он осматривал вчера и сегодня, конечно, не пошел бы в тундру. Уйти за куропатками не мог, так как дробовое ружье в яранге. Нет карабина я закидушки. Все говорит за то, что мальчик на припае охотится на нерпу.
Все единодушно так и решили, записав в протоколе:
«1. Пока не кончится пурга, на припай не ходить. Может оторвать лед и унести самих разыскивающих.
2. Немедленно послать лучшие упряжки собак в соседние селения и оповестить о пропаже человека.
3. Сообщить в райисполком.
4. Как окончится пурга, предпринять широкие поиски всем наличным транспортом и людьми».
В клубе в это время происходило совещание Совета отряда. На повестке дня стоял только один волнующий вопроспропажа вожатого третьего звена Кооя. Черноголовые ребятишки вдумчиво, по-взрослому обсуждали обстоятельства пропажи товарища и планы его поисков. Было решено выделить в помощь поссовету всех старших ребят. Одновременно с этим выделить двух пионеров для посещения яранги Кооя и оказания помощи его семье.
Ребята разошлись из клуба по ярангам поздно вечером. Продолжалась сильная метель. Ветер хлестал и несся по поселку сплошной пеленой жгучего снега. Луна едва просвечивала сквозь эту мелькавшую пелену. Собаки запрятались под снег, и только маленькие холмики около яранг обнаруживали их присутствие.
Коой встрепенулся от размышлений.
Аамын якай!! Сейчас будет огонь и тепло! Это же совсем просто!
Вынув нож, находчивый мальчик быстро расчистил с «пола» снег и стал вырубать во льду ямку в виде чашки. Выровняв края и выбрав из углубления осколки льда, Коой достал из своего мешочка масляную тряпочку, уложил ее в ледяную чашку, затем нарезал с туши медведя несколько кусков сала. Чиркнув спичку, осторожно поджег тряпку и к загоревшемуся пламени поднес кусок сала. Последнее начало потрескивать, и прозрачные капли жира сначала редко, потом все чаще и чаще закапали в «гашну». Огонь разгорелся лучше, и чем сильнее он разгорался, тем быстрее топилось сало. Наконец жир потек непрерывной струйкой. Коой поднес еще один кусок и стал топить его. Постепенно ямка наполнилась жиром. Пламя стало ровней и меньше. Тогда Коой достал свою закидушку, нацепил на ее крючья несколько кусочков жира и заодно большой кусок мяса. Воткнул потолок нож и к нему привязал ремешок закидушки.
И вот она закачалась как раз над пламенем, а с сала Дотекли струйки жира. Вкусно запасло жареным мясом, Коой почувствовал, что он страшно голоден. Так ему еще никогда не хотелось есть. Поправив плававшую в жире тряпочку так, чтобы пламя не особенно коптило, он присел, оглядывая стены своего жилища.
Снег на самом верху начал темнеть и покрываться корочкой льда. Эта корочка образовалась и на стенах, спускаясь все ниже и ниже. Стало тепло и уютно. Только холодно было сидеть на льду. Коой снял малахай, стащил со спины чехол от карабина и подложил все это под себя. Стало совсем хорошо. Жадно глотая чуть обжаренное мясо, мальчик задумчиво пошевеливал горящую тряпочку. Самодельный экки горел ровно, чуть потрескивая. Привалившись спиной к медведю, Коой заснул крепким, спокойным сном.
Дни проходили один за другим, однообразно, мало отличаясь один от другого. Коой потерял им счет. Временами налетали метели, и тогда он отсиживался в своей снежной яранге, смотря на огонек экки и тоскуя о школе, своем поселке и отряде.
Кончилась пурга, тихо стало в хижине, и Коой, расчистив забитый снегом выход, вылез на воздух и начал обследовать свою льдину. После каждой пурги она становилась все меньше и меньше, обламываясь по краям Он уже давно разыскал убитую в первый день нерпу и почти всю съел, а жир сжег в светильнике. Мальчик убил еще несколько нерп, и их туши аккуратно лежали у хижины.
Часами он всматривался в морскую даль, стараясь, разглядеть землю. Иногда казалось, что по горизонту прочерчивается светлая полоска. До боли в глазах Коой смотрел на нее, а потом убеждался, что это облака или отблеск льда.
Вокруг его льдины теперь плавало много обломков полей, встречался запачканный землей припайный лед, даже однажды он рассмотрел на соседней льдине следы собак и полозьев саней. Все говорило о том, что земля не так уж далеко, что, если изменится ветер, его может подогнать к берегу.
Коой садился на лед и, склонив голову, часами оставался неподвижен.
Так шли дни Много времени отнимал уход за светильником. Спичек было мало, и приходилось все время поддерживать огонь. Тряпочка давно сгорела, и в ход пошел чехол от карабина. Несколько раз приходилось выдалбливать во льду новые ямки, так как лед подтаивал по краям и жир растекался по полу.
Дни становились заметно длиннее. Солнце все выше и выше поднималось над горизонтом, и тени от ропаков укорачивались, но морозы стояли еще сильные. На поверхности моря в тихую погоду образовывался молодой лед. Коою становилось холодно спать в снежной хижине. Одежда его отсырела, а плекты во время сна замерзали и жали ноги, как колодки. Он пробовал снимать их и сушить над светильником, но тогда в одних меховых чулках начинали замерзать ноги. Мальчик измучился и устал. Лицо его осунулось. Только искрились черные живые глаза и светлели зубы на покрытом жирной копотью лице.
В один из дней, когда особенно тоскливо было на душе, а в хижине холодно, Коой услышал какие-то звуки. Это был шорох, потрескивание и тот особый шелест, который создает несущийся по ветру снег.
«Опять пурга!»подумал Коой, и ему стало еще холоднее и неуютнее. Он поежился, повертелся на нерпичьей шкуре, но спать не мог. Мальчик решил выглянуть К наружу.
Отодвинув ком снега, закрывавший выход из хижины, кон просунулся до половины туловища и сразу встрепенулся
Дул северо-восточный ветер. Льдины сплотились и образовали сплошную массу в виде широкой полосы. наветренной стороны слышался шум морского прибоя Коой вылез из хижины, оглядел горизонт и вдруг начал прыгать, как медвежонок
Поиски продолжались уже много дней. Как только кончилась пурга, Этуги сам пошел к кромке. Вскоре он увидел отдельные выступы следов, обдутых пургой и превращенных в высокие выступы. След маленький, а шаг короткий. Этуги даже не стал раздумывать. Было ясно, что это следы Кооя. Он шел до самой кромки льда. Здесь след обрывался на изломе поля. Этуги остановился. Казалось, что Коой с этого места прыгнул в воду.
Все было ясно. Этуги набил свою трубку, несколько раз пыхнул ею и, покачав головой, пошел назад по своему следу.
Продолжать поиски не было смысла. Коой унесен в море на обломке припая. Только счастливый случай мог спасти его, только благоприятным ветром может подогнать льдину к берегу, а берег ведь большой. Быть может, мальчик уже умирает где-нибудь от истощения и холода. Сурово нахмурив брови, Этуги подходил к поселку. Его еще издали увидели ребята из пионерского отряда и гурьбой бросились навстречу. Этуги остановился, ожидая ребят, они его окружили шумной требовательной ватагой.
Обняв за плечи маленького Оямабрата Кооя, Этуги постоял несколько мгновений, потом молча, наклонив голову, пошел дальше. Притихшие, забыв шалости, ребята шли за ним. Вопросов не задавали. Выросшие у моря, они сразу поняли в чем дело; тем более что бывали случаи, когда уносило на льдине охотников.
Этуги направился в поссовет. Ребята отстали от него только у самых яранг поселка и понуро разбрелись в разные стороны.
Этуги отлично понимал настроение ребят, но что он мог им сказать, когда надежды найти Кооя почти не было? Только случайный каприз ветра мог вернуть его к берегу. Сказать им, что искать нет смысла? Или что Коой погиб и следует о нем забыть?
Вот почему Этуги молчал, а его суровое лицо было обращено к растоптанному под ногами следу. Но он все же решил отправиться на нартах вдоль берега, как только задует юго-восточный ветер.
Земля! Самая настоящая земля виднелась сквозь туманную дымку. По горизонту тянулась цепочка возвышенностей и ниточка отлогого берега. Лед шумел в непрерывном движении. Льдины терлись одна о другую, и Коою казалось, что он быстро несется к земле, как на байдаре с подвесным мотором. Ветер все крепчал, заходя к югу. Становилось теплее, и снег уже не шуршал, а беззвучно кружился, переносимый по льду отдельными струйками. Полоска берега становилась отчетливее и резче. Уже можно было различить отдельные детали и черные пятна скал. Коой то бегал и прыгал по льду, исполняя какой-то немыслимый танец, то начинал плакать в отчаянии, что лед плывет недостаточно быстро, то хлопотливо метался около своей хижины, собирая Тюжитки.
Прошло несколько часов, показавшихся Коою целой вечностью. Берег уже был близко, и казалось, что весь массив льда уперся в него. Но лед продолжал двигаться. Льдины, уплотняясь, налезали одна на другую, кругом все было наполнено их шумом.
Коой жадно вглядывался в берег, стараясь найти знакомые очертания. Вот выступ скалы, напоминающий косой парус. Такой скалы он нигде не видел. Берег был чужой. Но Коою было сейчас все равно, лишь бы ступить ногой на твердую почву.
Но что это? Вдоль берега у самого льда появилась движущаяся темная точка. На некотором расстоянии за ней тянулась целая цепочка таких же точек. Нарты! Люди!
Эгей гей гей!.. Нет, голоса не слышат!.
Коой схватил карабин и выстрелил подряд три раза. Выстрелы хлестнули резко и отчетливо. Первая точка. остановилась и покатилась обратно к нартам, потом бросилась опять вперед и начала метаться по берегу. Коой выстрелил еще раз. Собака на мгновение замерла на месте, потом кинулась на лед и исчезла среди льдин, потом появилась снова на вершине тороса, скатилась вниз, и до Кооя долетел захлебывающийся лай. За собакой кинулась на лед и вся упряжка. Коой видел, что человек, сидящий на нартах, делал отчаянные попытки остановить собак, но те мчались за незапряженной собакой, оглашая воздух многоголосым звонким лаем. Нарты прыгали по льдинам, как мячик. Коой влез на ропак и, стоя на нем, махал руками и малахаем. Собаки немного успокоились и бежали, уже выбирая дорогу между льдинами. Сидящий на нартах увидел Кооя и замахал ему рукой.