Никто не бунтует. Зачем? После этого тирана придет другой. С тех пор как стоит мир, правили только тираны. Политическая оппозиция и антиклерикализм сводятся к barzeletteанекдотам, и рассказывают их осторожно, ведь и из окон могут следить и улица полна шпиков. Прежде чем что-нибудь сказать, каждый пугливо озирается. Даже камни мостовой имеют уши.
Фашисты усовершенствовали систему доносов. И щедро за них вознаграждают: помпоны, почетные кинжалы, сапоги, значки, дубинки. А неподалеку, на клумбах общественного сада, что на окраине, растут странные цветы Это из них извлекают касторку
А надо всем здешним миром светит солнцеsolleoneпалящее и очистительное. Солнце Средиземноморья.
А что же сегодня? Солнце все такое же. Изменилось Толентино. Главная улица обезображена добрым десятком ремонтно-заправочных станций. (И кто только в Италии может купить такую уйму бензина?!) На площади, где некогда дребезжал почтовый автобус, стоит десяток всевозможных фургонов и десятка два машин. Все заняты делом. Лавочники больше не зевают в дверях своих лавок. Addio, dolce far niente! Лилла волнуется. Я подтруниваю над ней, чтобы скрыть свое собственное волнение. Мы с трудом узнаем эти места. Узнают ли нас люди, среди которых мы когда-то жили? Мы почти бежим в сторону улицы Сан-Николо, чтобы повидать Фудзио, часовщика, который спас нам жизнь, когда пришли немцы. Фудзио работает, в глазу у него лупа. Сначала он не узнает нас, потом вдруг раскрывает от удивления рот. Ilprofessore е la signora! Мария! Его жена спускается с верхнего этажа. Мы падаем друг другу в объятия и чуть не плачем. Часовщик и его жена еле сдерживаются. Мы должны остаться закусить о ними. Никакие отговорки не помогают. Как и когда-то, мы покорены пылким гостеприимством наших хозяев, хотя вид у самого Фудзио мрачный и сердитый. Фудзио постарел не меньше, чем мы, но остался все таким же неистовым Мария, взволнованно сжимая руки, рассказывает:
Он всегда был таким сумасшедшим. Вы помните, как он дал пощечину фашистусвоему партийному начальнику. Это чуть не стоило ему жизни. Так вот, во время освобождения он ухитрился дать пощечину коммунисту, так что его опять чуть не поставили к стенке.
Самое интересное, что и правые его убеждения, и левые были самыми искренними, и, давая пощечины, он вовсе не стремился набить себе цену. Просто ему необходима атмосфера страстей и бури.
Тысячи раз я рисковал своей шкурой
Следует красочная история. Первый из получивших пощечину (то есть фашист) умер в больнице от туберкулеза. Кое-кто пытался приписать эту смерть ему, Фудзио! Мария кусает губы:
Он так силен, вы даже не представляете.
Фудзио нерешительно смотрит на свою руку, затем пускается в беспощадное осуждение христианской демократии.
Это позор! На старости лет я должен взяться всерьез за работу. Во времена дуче Ах! Bei tempi (хорошие времена).
Время от времени муж или жена судорожно включают телевизор, «чтобы посмотреть, что там показывают». Несмотря на искреннюю радость свидания с нами, они очень огорчены вечерней программой.
Они рассказывают, какой стала жизнь в этой стране, «где христианские демократы ведут политику» самоотречения. Муж и жена сменяют друг друга в паузах между глотками. Фудзио, чемпион по части спагетти; он полностью сохранил свой аппетит. Правда, «при этих сволочах фашистах» вся его работа состояла в том, чтобы время от времени менять пружины в кресле, «на котором он помещал свой зад, сидя перед лавкой». А теперьо горе
Деловая лихорадка захватила и его, professо, перебивает Мария.
У меня большие расходы, поясняет Фудзио. Видите ли, мой сын Он учится в Риме. Дочь замужем за чиновником, этому тоже нужно помогать сводить концы с концами перед получкой. А старший сын у меня офицер карабинеров; у него жалованье сами знаете какое.
Мария перебивает.
В 5 часов утра муж уже на ногах, professo, чтобы идти на рынок. И после обеда он все в магазине
Мне некогда как следует поесть. И подумать только, что когда я женился на этой (он имеет в виду свою жену, этот оборот по-итальянски звучит совсем не обидно), меня упрекали, что я женюсь на деньгах.
Он без ума от своего внука. Он подарил ему три велосипеда сразу, для того чтобы у ребенка, пока он будет расти, всегда был подходящий велосипед.
У наших бывших квартирных хозяев нас ждет такой же восторженный прием. Фудзио и Мария уже накормили нас до отказа, и теперь мы с тревогой смотрим, как для нас накрывают на стол.
Сколько вы нам дадите времени, чтобы приготовить pasta яиц на пять-шесть!
Мы побывали еще в одном месте. Домик Марио разросся втрое. Мы чуть было не прошли мимо. Марио, едва увидев нас, тотчас узнали вот он уже плачет на моем плече. Такая же сцена разыгрывается между его женой и Лиллой.
Вы уже поели? Я сейчас приготовлю!
Я отдаюсь во власть своей профессиональной любознательности. Мне представляется, что что-то не так в положении этого квалифицированного рабочего с нормальным заработком только в 60 тысяч лир в месяц. Я хорошо помню, его дом был мал. Марио жил тогда с двумя детьми в тесноте. Теперь у него пять жильцов. Прежний домик для одной семьи превратился в доходный дом. Где он достал денег на строительство? На какие средства он приобрел телевизор, холодильник, мебель, кухню новейшего типа? Откуда у него завелись деньги, чтобы платить за обучение сына в университете в Мачерате (100 тысяч лир в год, не считая стоимости учебников)?
На мой вопрос он отвечает, поднимая руки к небу:
Подрабатывал то тут, то там, взял под закладную иногда перепадали комиссионные, очень редко. Вы ведь знаете, саrо professore, мы, бедные люди, умеем изворачиваться, не имея почти ничего.
Я поворачиваю штурвал и перехожу к вопросам об условиях жизни, о событиях, о правительстве.
Как у вас прошло голосование в прошлое воскресенье?
Вся семья, как один человек, голосовала за христианских демократов.
Это вынужденный ход. А что оставалось делать? Голосовать за коммунистов? Совать голову в петлю. Голосовать за правых? Воскрешать фашизм. Бедные мы, бедные. Представьте себе, теперь эти заставляют нас платить налоги!
Далее следует уже хорошо известная нам обвинительная речь против политики самоотречения, нищеты, взяточничества, увеличения прямых и косвенных налогов, которые выросли до того, что самого господа бога в дрожь кидает! И всюду строят и строят! Приходится выбиратьлибо оставаться в пустом доме, либо понижать квартирную плату! А все эти новые домаэто одна декорация, за всем за этим бесконечные долги. Настанет день, когда произойдет катастрофа, все рухнет и
Лилла неожиданно взрывается.
Ну и пусть «это» рушится. Пусть разорятся спекулянты, дома-то останутся! А домаэто народное достояние.
У мужа и жены изумленный вид, как у Колумба, открывающего Новый Свет:
Evero, evero! Это правда! Как подумаешь, пожалуй, мы не такие несчастные! Вы позволите?
И они устремляются к телевизору.
Адриатическая интермедия
Первым сказал нам об этом Пиладэ, нотариус. Ему тотчас стала вторить жена Луиза. Да, у нее было плохо со здоровьем; из-за этого супруги совершили поездку в Чивитанову посоветоваться с Паскуалиной.
Лилла бросает на меня взгляд охотничьей собаки, делающей стойку, и спрашивает как бы мимоходом.
Эта женщинаврач?
Нет!
Знахарка?
Нет. Не guaritrice, она chiaroveggente.
Ясновидящая? Ого! Мы сразу настораживаемся и делаем вид, что не верим, чем немедленно вызываем желаемую реакцию. Муж и жена наперебой стараются доказать нам, что мы неправы. Чтобы доводы казались убедительнее, их подкрепляют звучным междометием «А!». Оно должно убить яд сомнения.
Может быть, вы скажете, что она не впадала в транс, когда исследовала Луизу?
Она даже потрогала меня всюду, чтобы «лучше видеть»!
А потом она повернулась ко мне
Верно, перебивает Луиза. Она посмотрела на Пиладэ и сказала: «Твое положение серьезнее, чем у твоей жены, у тебя смутная голова».
Муж вздыхает и соглашается:
Да, она сказала, что у меня смутная голова.
Луиза вызывающе глядит на нас. Непорядки в голове мужа для нее факт бесспорный.
Она торжествующе бросает:
А Тереза? Тереза-то?
Короче говоря, Тереза, жена бармена, стала, оказывается, «сама не своя», но не хотела ехать на консультацию к Паскуалине.
На этом самом месте Пиладэ перебивает супругу. Он поднимает указательный палец, чтобы привлечь наше внимание.
Дело в том, что она видит все. Абсолютно все Вот так
Соединив большой и указательный пальцы, он проводит ими в пространстве идеальную вертикальную линию, без малейшего искривления. А Луиза улыбается, наклоняется вперед для большей конфиденциальности и простодушно подкрепляет сказанное:
У нее глаза как рентген.
Она продолжает рассказывать.
Итак, в Чивитанову отправился поездом Карло, бармен. Паскуалина его приняла
Тут Пиладэ сражает нас самым сильным доводом.
И не то, чтобы она нуждалась в деньгах; приемная у нее была полна вот так
На этот раз кончики всех пальцев сходятся, расходятся и снова сходятся, изображая движение толпы.
Луиза подхватывает:
Денег-то у нее предостаточно. Один раз она даже отказалась принять епископа.
Словом, в тот раз ясновидящая закрыла глаза и начала жестикулировать. Ее мимику бармен объяснил так: она как будто встает и направляется на станцию, садится в поезд
Руками она двигала, как поршнями паровоза, подчеркивает Пиладэ, чтобы непосвященным легче было понять.
И вообще, недовольно замечает Луиза, нельзя было перепутать, ведь губами она изображала также шум поезда: фу фу фу фу фу фу Короче говоря, душа Паскуалины путешествовала, тогда как тело продолжало сидеть на стуле. Гора шла к Магомету дух Паскуалины направлялся к упорствующей больной. Наконец, открыв глаза, она объявила.
Сейчас твоя жена с маленьким черномазым, курчавым, немного горбатым, и ее разбирает смех.
Взволнованный и смущенный Карло поехал домой, уплатив положенные за консультацию деньги: две тысячи лир. Всю дорогу он задавал себе вопрос: кто мог быть этот маленький, черномазый, курчавый и немного горбатый, который так смешил Терезу? И он отвечал себе: «Кто, как не Дзангаретти, фармацевт из соседней аптеки?»
Лилла не выдерживает:
И Тереза подтвердила?
Пиладэ и Луиза торжественно склоняют головы.
Дзангаретти зашел выпить эспрессо и рассказывал неприличные истории.
Нам не суждено узнать, почему Тереза стала сама не своя, ибо Пиладэ уже оседлал Пегаса и, щедро рассыпая превосходные степени, повествует о злоключениях Эрнесто, механика, у которого была болезнь сердца.
Так что он даже был от этого сердечником, уточняет Луиза.
Эрнесто побывал у всех докторов, профессоров и знахарей, какие только есть на свете. Каждый раз приговор врачей был один и тот же: «Готовься к смерти». К Паскуалине обратились, когда никаких надежд уже не оставалось, но она сказала совсем другое: «Пусть тебя оперирует профессор такой-то, и ты выздоровеешь». Тогда Эрнесто отправился в Рим. Он попал на осмотр к ассистенту, который опять сказал: «Готовься к смерти». Но механик уж решил добиться своего; он подстерег профессора при выходе из клиники и, обратившись к нему, рассказал о своих мытарствах, а в заключение сообщил:
Меня направила Паскуалина.
Профессор широко раскрыл глаза:
Вот оно что Ну, если Паскуалина.
Двумя неделями позже Эрнесто, здоровый, резвый, как capretto, уже работал.
Но самое вкусное Луиза приберегла на десерт:
А когда Эрнесто пошел благодарить профессора, тот отсчитал ему 50 тысяч лир, потому что он сто раз пробовал делать такую операцию, а удалась ему только одна и выжил только один такой больнойЭрнесто.
Да, повторяет Пиладэ с проникновенным видом, она таки заработала денег, эта Паскуалина
Она не лечит, предупреждает нас Луиза, она не исцеляет
Разве что дает иногда травы.
Или лекарства, но это бывает редко. Ее специальностьдиагноз.
Конечно, нам захотелось увидеть такой человеческий механизм, у которого глаз как рентгеновский аппарат. Лилла завела провокационный разговор о своих желудочных спазмах, я ей вторил. Никто никогда не мог установить точно, чем она больна. Но наши хозяева не знали адреса Паскуалины. Впрочем, они уверяли, что в Чивитанове дорогу покажет первый встречный.
И в самом деле, не доехав с километр до этого городка, я остановился и стал расспрашивать старика, который, сидя на откосе дороги, грелся на солнце.
Per favore, где живет Паскуалина?
В белом palazzo, за железнодорожным переездом.
Палаццо оказался всего-навсего небольшим буржуазным особняком, свидетельствующим о довольстве. Нероскошный, но основательный, он стоял у дороги, опаленный солнцем. Слева от него находился довольно обширный сад, справа поле, по которому, поклевывая, бродили куры. Другое поле было напротив; по нему лениво передвигались женщины. Они подбирали колоски. Таковы владения Паскуалины.
Калитка была открыта, дверь тоже. В приемную можно войти, словно на мельницу. Старые крестьянеон и онасидят на краешках стульев, напротив них мужчина лет сорока, у окна сравнительно молодые муж и жена. Лилла садится, я тоже; некоторое время мы ждем. Ничего не происходит. Все молчат. По прошествии двадцати минут отворяется дверь и появляется хорошо одетый господин. До порога его провожает magaчародейка! Ей лет пятьдесят, она не очень высока ростом, не толста, но и не очень далека от этого. Черты лица мягкие, взгляд строгий.
Я очень устала, говорит она, и не знаю, смогу ли сегодня продолжать прием.
Молодая чета устраивается поудобнее, словно повторяя молча фразу Мирабо о штыках. Я же завожу разговор о долгом путешествии, предпринятом из Парижа с единственной целью получить совет Паскуалины. Чета крестьян не раскрывает ртов, но, поднявшись, наступает с твердой решимостью на лице, плечом к плечу, тяжело дыша. Паскуалина с улыбкой пропускает их. Одинокий мужчина спешит успокоить нас: он всего-навсего сопровождал крестьянскую чету. Он не пришел показываться. В прошлом году Паскуалина вылечила ихего самого и его жену. Молодые тоже вступают в разговор. И они тоже бывали здесь раньше. Молодая женщина два года назад избавилась от воспаления вен, которое не смог обнаружить ни один врач. Теперь они опять обращаются к Паскуалине по поводу какого-то другого заболевания.
Я задаю вопрос, кажущийся мне вполне естественным: неужели у Паскуалины не бывает недоразумений с врачами. Итальянцы удивлены. Конечно нет! Почему бы? Напротив! Врачи, когда они не знают, как им быть, посылают больных к Паскуалине и затем безоговорочно доверяются ее диагнозу.
У нее глаза как рентген.
Она видит даже то, чего не могут заметить рентгеновские аппараты. Какие там недоразумения, per Вассо. Врачи в трудных случаях направляют больного в palazzo чародейки, а сама чародейка после осмотра направляет пациента к самому подходящему специалисту. И она никогда не ошибается. В общем, это братский обмен добрыми услугами.
Через полчаса крестьяне удаляются с радостными лицами. Паскуалина с той же застывшей грустной улыбкой приглашает молодую пару. Прием длится ровно полчаса. А мы? Захочет ли она нас принять? Ведь говорят, она выпроваживала и генералов. А однажды даже знаменитого епископа.
Слава богу, барометр показывает «ясно», и наш жребий более завиден, чем жребий епископа. Паскуалина вводит нас в свою «консультационную»голые стены, выбеленные известью, некрашеный стол, четыре плетеных стула. Закрыв дверь, она разглядывает нас обоих как бы для того, чтобы определить, который из нас пациент. Так как случай затруднительный, Паскуалина не спешит высказываться, тяжело садится, указав нам на стулья, скрещивает руки на животе и ждет. Ее лицо выражает доброту и усталость. Ввиду того что молчание грозит никогда не закончиться, я сдаюсь первым.
Моя жена нездорова.
Призванная к выполнению своей роли, Лилла тотчас принимает страждущий вид. Паскуалина поворачивается на стуле на четверть оборота, чтобы оказаться лицом к лицу с больной; ее ресницы трепещут, ее веки поднимаются и опускаются. Она глубоко вздыхает, крестится и закрывает глаза. Немедленно у нее на лице появляется выражение страдания, которое должно казаться нестерпимым, однако не выглядит особенно убедительным. Губы дрожат. Паскуалина ощупью ловит запястье Лиллы, чтобы послушать пульс. Потом, не проронив ни слова, терзаемая какими-то пытками, она выпрямляется и приглашает мою жену встать. Обеими руками Паскуалина прикасается к лицу Лиллы. Она ничего не пропускает: волосы, уши, затылок, лоб, глаза, щеки, нос, шеявсему свой черед. Дойдя до каких-то точек, кончики ее пальцев возвращаются обратно, затем они следуют вдоль спины, плеч и груди. Она становится на колени, чтобы перенести пальпацию на бедра и ноги, и при этом наивно щурит близорукие глаза, я думаю, для того, чтобы лучше рассмотреть подробности. Ничуть не стесняясь, она садится на корточки на полу, чтобы ощупать ступни вплоть до пяток и пальцев ног.