Продолжая действовать с прежним пылом, Уркварт, возможно, скоро прошел бы и в парламент, где вновь попытался бы сместить Пальмерстона за предательство и еще более развил бы свою антирусскую деятельность, но постепенно его увлекли другие дела. В конце концов, слабое здоровье заставило главного русофоба того времени перебраться в швейцарские Альпы. И все-таки Уркварт успел немало сделать для того, чтобы восстановить британское общественное мнение против Санкт-Петербурга и углубить растущую между двумя державами пропасть.
Одновременно с этими событиями в соседнюю с Афганистаном страну Персию был назначен новый британский посланникДжон Мак-Нил. Еще до назначения посланником Мак-Нил написал книгу с подробным описанием экспансии России в Европе и Азии со времен Петра I. Опубликованная в 1836 году по настоянию Пальмерстона анонимно под названием «Настоящие и будущие позиции России на Востоке», эта книга надолго стала ярким образчиком литературы о Большой игре. К книге вновь прилагалась обширная складная карта, наглядно иллюстрировавшая пугающее усиление русской экспансии за предыдущие полтора века. Имелась и таблица, показывавшая рост населения России в результате последних аннексий и других приобретений. По мнению автора, всего со времен вступления на престол Петра число подданных русского царя увеличилось едва ли не в четыре раза: с пятнадцати до пять-десяти восьми миллионов. Русские границы придвинулись к Константинополю на пятьсот миль и к Тегерануна тысячу. В Европе русские отторгли от Швеции больше территории, чем осталось в этой некогда могущественной державе, а от Польширавную по площади всей Австрии.
«Все эти обширные приобретения, писал Мак-Нил, сделаны вопреки мнению, желаниям и интересам Англии. Расчленение Швеции, раздел Польши, захват турецких и персидских провинций нанесли ущерб британским интересам». Русские, добавлял он, достигли всего этого втихомолку, добиваясь своих целей «последовательными вторжениями, ни одно из которых не казалось достаточно важным для того, чтобы великие державы Европы из-за него разорвали дружеские отношения с ними». Это оказалось удачным описанием того процесса, который Санкт-Петербург будет вновь и вновь осуществлять в последующие годы относительно Азии.
Хопкирк пишет: «Едва заняв новый пост, Мак-Нил сразу же обнаружил, что влияние России при дворе шаха даже по сравнению с недавним временем значительно усилилось, а в лице графа Симонича, генерала русской армии и представителя Санкт-Петербурга в Тегеране, столкнулся с весьма грозным и далеко не самым щепетильным противником. Однако Мак-Нил был уже не новичком в политическом мире и решил во что бы то ни стало расстроить игру царя Николая. Русские же, между тем, начали скрытно передвигать войска в сторону Герата и Кабуладвух главных ворот в британскую часть Индии. Большая игра, таким образом, вступала в свою новую и более опасную фазу».
Виткевич
Министерство, я знаю, ежели оно от меня отречется, а оно отречется, я за год лишений, лихорадки
Офицер забил себя в грудь.
Я на человека стал непохож, сказал он хрипло и добавил совершенно спокойно: за год командировкинаградой конечная гибель
Непосредственно следом за сэром Робертом Вильсоном тревогу по поводу возможной угрозы Индии со стороны России забил официальный представитель Ост-Индской компании ветеринар Уильям Муркрофт. Во время своих путешествий по отдаленным районам Центральной Азии, где, как тогда принято было считать, еще не ступала нога европейца, Муркрофт вдруг обратил внимание на двух собак явно неазиатского происхождения. Более того, заметив, что одна из них охотно выполняет команды, каковым ее мог научить только пехотинец, Муркрофт сразу же заключил, что здесь побывали русские солдаты, и встревожился не на шутку. Он сразу же посчитал необходимым исследовать пути в Балх и Бухару главным образом для того, чтобы выяснитьвозможно ли протащить по ним артиллерию. Для осуществления такого исследования Муркрофт в компании с Дж. Требеком под предлогом покупки знаменитых племенных ахалтекинцев проник в 1823 году в Бухару.
На обратном пути оба были убиты, но успели послать в Индию собранные ими ценные научные сведения. Но кроме этих сведений, до самой смерти, наступившей в 1825 году, Муркрофт без устали писал в Калькутту взволнованные письма, предупреждая начальство о неизбежности проникновения русских в Центральную Азию и призывая своих руководителей в Калькутте действовать решительнее, чтобы опередить русских.
Он неоднократно предупреждал, что русские могут захватить не только весь Туркестан и Афганистан с их огромными закрытыми для европейцев рынками, но, вполне вероятно, и британскую часть Индии. Он был убежден в намерениях Санкт-Петербурга захватить огромные нетронутые азиатские рынки и требовал, чтобы Ост-Индская компания решила наконец, будут ли коренные жители Туркестана и Тибета «одеваться в тонкое черное сукно из России или из Англии» и покупать «железные и стальные орудия, изготовленные в Санкт-Петербурге или Бирмингеме». В одном из писем он объяснял, что под руководством всего лишь небольшого числа английских офицеров местные иррегулярные войска вполне смогут остановить всю идущую на юг через перевалы русскую армию, просто закидав ее огромными глыбами с окружающих высот.
Но в середине 1820-х годов русофобы Индии и Великобритании составляли меньшинство, пользовавшееся слишком слабой поддержкой со стороны правительства и руководства компании, а чаще и вовсе не имевшее поддержки. У руководства компании тогда и в мыслях не было, что Санкт-Петербург, все еще официальный союзник Британии, имеет какие-либо коварные намерения относительно Индии. К тому же первой и достаточно дорогостоящей задачей Британии на тот момент являлась консолидация и защита уже завоеванных земель, а не захват новых, к чему настоятельно призывал Муркрофт. Поэтому, полагая предупреждения ветеринара плодом чрезмерного рвения, а не трезвых оценок, начальство не обращало на них внимания, и его страстные письма оказались погребенными в архивах.
Но за Муркрофтом последовал Александр Бернс, проделавший в 1832 году путешествие от Кабула до Бухары.
Кроме него в экспедиции участвовали французский хирург Джеймс Джерард, окончивший колледж в Дели индиец Мохан Дал и индийский топограф. Джерард вернулся в Индию через Герат и Кандагар, Бернс возвратился в Англию через Иран, а в 1836 году, как мы уже видели, снова отправился в Афганистан, получив назначение на пост торгового агента в Кабуле. В своем отчете Бернс описал важнейшие пути через Памир и сообщил ценные для того времени сведения географического и экономико-политического характера о странах Центральной Азии; в этом труде опубликована и получившая большую известность карта Центральной Азии и путешествий в Бухару. Книга вызвала большой интерес и была переведена на русский, французский и немецкий языки.
Бернс также предупреждал английское правительство о вполне реальной возможности вторжения русских армий в Индию. И с середины 1830-х годов, дабы лучше понять намерения России, ряд английских агентов, несмотря ни на какие затруднения, начал проникать в Среднюю Азию, причем некоторые из них возвращались в свое отечество через Россию. С этого же времени англичане, под видом евангелических миссионеров, утвердились было целой колонией в Оренбурге; но когда в России заметили, что эти миссионеры имеют совсем другие, а отнюдь не благотворительные намерения, им предложили покинуть пределы страны. Тогда, потеряв надежду к распространению своего влияния на Среднюю Азию и исследование ее из самой России, англичане стали проникать туда преимущественно из Индии через Персию.
Неизвестно, чем бы закончились все эти разыскания английских агентов, если бы к этому времени в Афганистане с новой силой не разгорелись междоусобные смуты. Афганистан постоянно оставался в центре интенсивной и непрекращающейся борьбы за власть с того самого времени, как пала великая Дурранийская держававторая великая афганская империя Дуррани, основанная в 1747 году после смерти Надир-шаха его телохранителем Ахмад-ханом, который принял имя Дурре-Дуррани«жемчужина жемчужин». Эта империя простиралась от Сырдарьи до Арабского моря и от Мешхеда до Дели и просуществовала до 1818 года, когда была сменена династией Баракзаев. И вот теперь один из потомков Ахмад-хана, Камран, дал обет восстановить владения своей семьи, свергнув сидящего в Кабуле эмира Дост-Мухаммеда, а персы в свою очередь решили попытаться вернуть когда-то принадлежавшую им восточную провинциюГерат. Дост-Мухаммед также поклялся не только вернуть Афганистану его былые славу и величие, но и отобрать у Ранджит Синга, с которым англичане заключили дружественный договор, богатую и плодородную провинцию Пешавар.
Англия, естественно, попыталась использовать эти внутренние усобицы в своих интересах, намереваясь посадить на кабульский трон послушного Британии владыку, а поскольку Камран и Дост-Мухаммед были не единственными претендентами на власть в Афганистане, то англичане решили поддержать еще и Шуджу-уль-Мулька, шаха, сидевшего до того времени изгнанником в британской части Индии. И Дост-Мухаммед, ввиду всех этих обстоятельств, вознамерился в 1834 году попытать счастья в России.
Посланец Дост-Мухаммеда добрался до Оренбурга только к 1836 году. Оренбургский генерал-губернатор, молодой и талантливый генерал Перовский, сразу же написал в Министерство иностранных дел письмо, в котором говорил, что если мы не поддержим Дост-Мухаммеда, то англичане подчинят себе Афганистан, а затем и другие народности Средней Азии, которые будут снабжены оружием, порохом и деньгами и превратятся в опасных наших врагов. Николай I одобрил соображения Перовского. В результате было решено послать в Афганистан некоего Виткевича с предметами обмундирования и снаряжения для афганцев, а также группу инструкторов-офицеров с оружейниками под видом мирных путешественников. Поскольку именно эта миссия Виткевича и послужила началом Первой англо-афганской войны, рассмотрим эту историю несколько подробнее.
1
Молодой поручик литовского происхождения Ян Виткевич в 1837 году был вызван из Оренбурга в столицу для получения инструкций на самом высоком уровне. Ему предстояло отправиться в Персию в распоряжение нашего посланника в Тегеране Симонича. Граф Симонич, первоначально Гра-Симонич, серб родом из Иллирии, поступил на французскую службу, когда его родина после заключения мира в Шенбрунне (1809 г.) отошла к Франции. Молодым, в чине капитана, он принимал участие в походе 1812 года и во время отступления французов попал в плен у Красного. Будучи больным, Симонич остался в Казани, встретил у местного дворянства дружеский прием и благодаря своей красивой внешности, образованности, живости характера и славянскому происхождению, сделался всеобщим любимцем. После заключения Парижского мира (1814 г.) Иллирия снова отошла к Австрии, и так как Гра-Симонич не пожелал быть подданным этого государства, он поступил на русскую службу и попросился на Кавказ, чтобы сделать там карьеру. Ему присвоили звание майора и послали служить в Грузинский гренадерский полк. Здесь под командованием генерала Ермолова, который его очень высоко ценил, Симонич участвовал во многих экспедициях против горцев. Затем он с попустительства начальства переделал свою приставку «Гра» на «граф», хотя на самом деле никаким графом не был, и женился на восемнадцатилетней вдове, княгине Орбелиани, женщине необычайной красоты.
В битве с персами при Елизаветполе (сентябрь 1826 г.), ведя свой батальон в штыковую атаку, Симонич был тяжело ранен в левое бедро и остался хромым на всю жизнь. Позднее, в 18281829 годах, он принимал участие в походах против турок в Азии. После заключения Адрианопольского мира Симонича произвели в генерал-майоры и по рекомендации его покровителя, князя Паскевича, назначили в 1833 году посланником в Персию, где он завоевал большое доверие тамошнего правителя Фатх-Али-шаха. Граф находился в дружеских отношениях с английским посланником Эллисом, и после смерти Фатх-Али-шаха (1835 г.), благодаря их совместным энергичным действиям, была предотвращена гражданская война между многочисленными сыновьями шаха (который, к слову сказать, имел гарем из полутора тысяч жен). Оба правительства (русское и английское) добивались от персов того, чтобы в будущем престол занимал только ближайший наследник, и таким образом законным престолонаследником был признан в 1833 году Мохаммед-Мирза, старший сын умершего Аббаса-Мирзы (последнему мы обязаны войной 18261828 годов, приобретением двух бывших персидских провинцийЭривани и Нахичевани, смертью Грибоедова и двадцатью миллионами серебряных рублей контрибуции). Мухаммед-Мирза и вступил на персидский трон под именем Мохаммед-шаха. Мак-Нил был тогда всего лишь врачом в английском посольстве. Но после отзыва из Персии Эллиса лорд Пальмерстон назначил Мак-Нила его преемником, что, естественно, несколько задело самолюбие графа Симонича, так как новоиспеченный английский министр, игравший ранее лишь второстепенную роль в Персии, теперь вдруг занял положение, равное русскому полномочному министру.
Когда Виткевич прибыл в Тегеран, шах отсутствовал: он неспешно двигался со своей армией к Герату, чтобы овладеть им. Шах, по его понятиям, имел на то полное право, потому что этот важный город ранее принадлежал Персии, и персидские правители от него никогда не отказывались. Кроме того, тогдашний правитель Герата Камран-Мирза (называвшийся также Камран-шахом), афганец, часто совершал набеги на пограничные персидские районы, грабил города и деревни, уводил с собой жителей и тысячами продавал их в Бухару и Хиву. Русский и английский посланники отговаривали шаха от этого похода. В особенности старался граф Симонич, убеждая шаха через первого министра Мирзу Хаджи-Агасси сначала привести в порядок расстроенные финансы государства, улучшить управление, а затем уже думать о возвращении прежней собственности. Однако эти дружеские советы не имели ни малейшего успеха.
В июле 1837 года Мохаммед-шах выступил с армией из Тегерана, чтобы вернуть Герат, в котором сходились дороги из Бухары, Туркмении, Мешхеда, Йезда, Кермана и Кандагара. Это был действительно очень важный пунктне зря англичане считали его ключом к Индии. Английское правительство, полагая, что за походом шаха на Герат стоит Россия, очень неодобрительно относилось к этому предприятию и пыталось любыми средствами сорвать поход или по крайней мере помешать его осуществлению. Всем английским офицерам, находившимся на персидской службе, было запрещено следовать за армией; исключение составлял лишь полковник Стоддарт, который должен был подробно информировать министра Мак-Нила о продвижении войск.
Русская же сторона решила воспользоваться этим походом дружественного правителя, чтобы отправить в Кабул своего представителя с письмом от Николая I, подтверждавшим дружеское расположение к Афганистану. С этой целью Виткевич и прибыл в Тегеран, откуда отправился вслед за неспешно продвигавшейся персидской армией. На этом своем пути он случайно натолкнулся на еще одного странного путешественника.
Именно с этой исторической встречи Хопкирк и начинает тринадцатую главу своей книги «Загадочный Виткевич»: «Однажды осенью 1837 года молодой британский субалтерн, путешествуя по отдаленным приграничным областям восточной части Персии, едва поверил своим глазам, вдруг увидев в степи движущийся к афганской границе отряд казаков. На вопросы о том, что они делают в этих глухих местах, казаки отвечали весьма уклончиво и неохотно».
Встретил казаков сэр Генри Кресвик Роулинсон (18101895) британский офицер и ориенталист, человек весьма замечательный. Он расшифровал клинопись Дария, благодаря чему был назван «отцом ассирологии». В 1827 году он приехал в Индию как кадет Вест-Индской компании и в 1833 году с другими офицерами был послан в Иран для реорганизации шахской армии. Там он заинтересовался персидской стариной и занялся расшифровкой клинописи Бхистуна. Через два года Роулинсон опубликовал свой перевод двух первых параграфов клинописи.
И вот теперь он как бы случайно прогуливался в районе пути от Тегерана к Герату и, по-видимому, для красоты истории, назван субалтерном, то есть младшим лейтенантом. Да, на тот момент он, конечно, еще не был полковником, но чин майора все-таки имел, а кроме того, являлся политическим советником сэра Джона Мак-Нила. И вот этот молодой «субалтерн», несмотря на то что по ответам казаков (не следует забывать, что казаками англичане называли также киргизов), ничего однозначно понять было невозможно, естественно, сразу же заключил, что они пытаются тайно проникнуть в Афганистан. А раз так, значит, этот визит не сулит англичанам ничего хорошего.
«Их командир, писал впоследствии Роулинсон, весьма подвижный молодой человек, с необычайно белым цветом лица и ясными глазами, выглядел очень оживленным». Когда англичанин подъехал поближе и вежливо взял под козырек, русский учтиво поклонился, однако промолчал, приглашая гостя заговорить первым. Сначала Роулинсон обратился к нему по-французски, как было принято среди европейцев на Востоке, но тот только покачал головой. Не зная русского, Роулинсон попробовал заговорить по-английски, а затем и по-персидски, но вновь безуспешно. Наконец, русский заговорил на туркменском, который Роулинсон знал очень поверхностно. «Я знал его лишь настолько, писал он позднее, чтобы уметь объясниться, но недостаточно для того, чтобы удовлетворить свое любопытство. Совершенно очевидно, что именно этого и добивался мой приятель».