Нет.
Кто за то, чтобы
Да нет же! сказал я.
Что нет? спросил Мацаев.
Нет, и все. Не надо.
Ну хорошо, вам будет потом дано слово, послушаем.
А я право имел, имею и буду иметь!
Возьми себя в руки, сказал Гордеич и поиграл желваками. Марь Санна, налейте ему воды Значит, так
Нет, сказал я. Я не хочу
Я не заметил, в какой момент начался оползень. Такой вдруг пейзаж: где стояли незыблемо корпуса, деревья, все поплыло, все оказалось как из подмокшей промокашки, даже стальной сейф поплыл, где-то полилась вода, наверное, обнажились грунтовые пласты, и я сам скользил, не мог ни за что зацепиться, и нельзя было сморгнуть слезу Это самое отвратительное ощущение в жизни когда нельзя сморгнуть слезу, а она, зараза, выкатывает.
Я говорил: не смейся, потом плакать будешь, сказал то ли Гордеич голосом Мацаева, то ли Мацаев с лицом Гордеича.
Ничего вы не говорили! цеплялся я.
Потом я уперся изо всех сил, но склон накренился еще больше, тогда я рванулся, шаркнул себе по глазам и заторопился:
У вас есть чистый ватман? Не надо, вот листок Смотрите: делим территорию на зоны, тут линейка, дальше спортплощадка, так? (Не останавливаться, не останавливаться!) Трибуну надо, кстати, с линейки выкинуть. Клумба, детские игры Я соблюдаю масштаб? тут я вздохнул, и легче стало. Теперь только не дать себя снова опрокинуть. Кстати, тут идет забор; Гордей Гордеевич, хоть убейте, не пойму, зачем он? Зачем он, Гордей Гордеевич?
Поползла тишина.
Гордей Гордеевич?
Мы раньше территорию делили с домом отдыха
Забор убираем. Смотрите, как сразу просторно. У нас ведь как: какие-то маленькие водоворотики: пятачок перед столовой и во-от топчутся; пятачки перед каждым корпусом и во-от топчутся Не хватает какой-то организующей оси, правда ведь, Лидия Семеновна? Какого-то открытого пространства?
Тишина ползла.
Ладно, сказал я. Не хотите, не надо.
Друг мой, надо же считаться с коллективом, сказала Лидия Семеновна.
А коллективу со мной.
Нет, с тобой иногда решительно невозможно! хватил вдруг Гордеич по столу. Ты даже не хочешь дождаться результата голосования, рта не даешь открыть
Почему, голосуйте. Я подожду.
Он подождет Спасибо, милый. А сразу не мог?
Сразу нет. Результат мог быть неблагоприятный.
Теперь, значит, будет благоприятный?
Теперь да.
Гордеич пошвырял на столе бумажку.
Ну хорошо. Дело с Елуниным всем более или менее ясно. Хочу еще предварительно сказать вот о чем. Наш молодой воспитатель начал работать в трудное время. Сейчас каникулы, дети круглые сутки дома, и дисциплина, конечно, не та, какая бывает в учебный период, тогда нас школа все-таки, так сказать, подпирает, так что работать сейчас с ними нелегко. Ну а теперь, значит, кто за то, чтобы оставить Бориса Харитоновича воспитателем, а за нарушение внутренних правил вынести выговор?
И сам поднял руку.
А Мацаев-то меня удивил. При общем заключительном обходе, когда все уже прекрасно заканчивалось, и все немножко распрямлялись после затянувшегося напряжения, и все начинали друг другу нравиться, он остановился перед маленькой дверью под лестницей это в четвертом корпусе, в малышовой группе Марии Александровны.
Ну вот, не помню! сказал он весело. Забыл!
Здесь у нас горшочки, Виктор Платонович, сказала Марь Санна.
А! Давайте все-таки посмотрим.
Марь Санна отперла дверь и щелкнула выключателем. На кафельном полу правильными рядами стояли горшки, зеленые снаружи и белоэмалевые внутри. В каждом как бы горело по лампочке. А из дальнего угла на нас смотрела собака. Как и все наши собаки, эта тоже была из касты никому не нужных. Эта же была, по-моему, еще и очень старая. Собачья старость в медлительных движениях да вот в глазах.
Дежурный! испуганно закричала Марь Санна в коридор. Дежурный! Ну это прямо беда! Где они только таких находят? Дежу-урный! Ну прямо хоть ключи не выдавай
Мацаев посмотрел на собаку, отвел глаза и, ничего не сказав, пошел по лестнице, в общую и в спальни.
Когда мы уже провожали его и он садился в машину, он сказал:
А помните ту собаку? Сначала я не понял, почему мне так неловко перед ней, а потом догадался. Все мы хорошо знаем, зачем я здесь, а собака не знала, да и не могла знать. Оказывается, я здесь затем, что проверяю людскую добросовестность. Очень было неловко перед собачкой.
Что такое?
Устал от них.
Лидия Семеновна сказала, это бывает. Со всеми. У одних это проходит сразу же, у других нет. Сказала, всякому терпению можно научиться, одному нельзя. Нельзя научиться терпению принимать новых, растить, провожать, а потом принимать новых, растить, провожать, а потом принимать новых Вы еще этого не знаете, говорит она и своей маленькой рукой сжимает мою, передавая бодрость.
И хорошо, что вы об этом сказали. Помню, однажды у меня так же началось Проработала каких-то два месяца, и вдруг как заклинило. Все эти милые детские лица, которые уже успела полюбить, превратились в чужие не чувствую, не сочувствую, не понимаю Я испугалась, никому не сказала и очень переживала. Есть такой термин: «Потеря ориентации в мире без логики». Сначала ведь очень интересно не путать странность их поведения с обыкновенной глупостью, но если долго не переводить дыхания, то однажды воспримешь это как кошмар. Не переживайте, у вас просто не наступило еще второе дыхание. Жестокий, нежный, упрямый, чудесный возраст к этому надо привыкнуть. Вы будете еще ошибаться, терпеть поражения, иногда радоваться, но настоящее удовлетворение придет потом, оно у вас впереди. Какое это вознаграждение за все, какая радость: что-нибудь услышать про своего бывшего воспитанника, хотя бы просто фамилию, что живет и все с ним в порядке. Узнать, что Толя Светелкин работает преподавателем в пединституте, на биофаке Господи, Селиванов Мишутка завхоз в каком-то подсобном хозяйстве, а мне уже кажется: все правильно; все так, ведь это самое подсобное хозяйство пропадет же без Мишутки. И ой робею, когда рассказывают по телевизору про моего Вахонина, мастера литейного цеха Пожило-ой уже, совсем дядя, вдруг смотрит на меня: «Спасибо вам, Лидия Семеновна». Помнит Да нет, вам этого не понять.
Ну почему же, говорю я.
Да нет, машет она рукой. Не понять. Это надо пережить.
Жара. Тусклая какая-то, медленно плавящаяся, будто солнце не может полностью пробиться сквозь толщу этой жары и мы все живем в ее вибрирующей тени. Обоняние как-то особенно не защищено: мерещится запах разложения, нагретых недр уборных и выгребных ям. Кажется, вот в такие-то дни где-то над миром встает прозрачный, на тоненьком стебельке атомный гриб чумы, клонится (чур бы, не в нашу сторону) и ворочается его густая больная плоть, и вдруг раскрывается, расцветает чудовищной орхидеей его зев, весь в гриппозных гроздьях Кастелянша рассказывает о дождях в Одесской области. Кто-то там ей пишет, что льет каждый день, помидоры гниют на корню, картошку размывает до клубней, и к тому же холодно. Неужели такое возможно? Нет, сейчас нигде не льет и нигде не холодно.
Работы в поле уже нет, на покосе еще нет, мастерская закрыта каникулы. Вот начнется школа, говорят, легче станет. А там и трудовые занятия. Что вы, говорят мне, потерпите уж. У них же каникулы.
Так еще ничего, но эти запахи. В прихожей, сразу же за тамбуром, налево от уборных и справа от раздевалки, где кучами на полу свалены обувь и носки И в предбаннике, где в уксусном пару тетки собирают белье в огромные узлы, а рядом истопник сжигает, что уже негодно
И я стал себя преодолевать. Вечером поднялся с тазом в спальню: «Так кто тут не любит ноги мыть? Левашов?»
Он высунул из-под одеяла свою большую ногу и внимательно оглядел ее.
А вода холодная?
Нормальная.
А можно я лучше по спальне лишний раз отдежурю?
Нельзя. Будем добровольно или применить силу?
Потом в уборных испортилась канализация, слесарь не подоспел вовремя, я взял шланг, разделся до слабенького своего загара и с тряпкой и шлангом ринулся, стал в тошноте себя преодолевать.
И легче стало.
Но что-то ребята стали со мной вежливы. Я хотел к ним поближе, а они отошли на расстояние вежливости. Это страшно далеко как в перевернутом бинокле. Удивительно, даже ненависть ближе, она в самые зрачки, и дыхание слышно
И тут я обнаружил, что был тогда не прав, когда сказал со злорадством бухгалтерше, что к ней не ходят в гости. Оказывается, ходят. И давно, много лет, разные поколения. Хотя и неприветлива, даже ругается с ними, часто кричит Да замахивается! Я сам видел, велосипедом детским замахнулась на моего Танюшина, кричала, что он велосипед ее дочки сломал, вот она пойдет скажет директору. И Танюшин не улыбался идиотски, а ругался с ней всерьез. Я даже взревновал Причем она кричала то, что я никогда бы себе не позволил, костила его как пропащего, без роду, без племени, как детдомовского хулигана, да так укрючливо, особенно интонацией, о! У нее была богатая клавиатура, от басовых, начальственных, до визга вполне уже сумасшедшей. А через час Танюшин (мимо меня) зашел к ней: «Тетя Вера, скажите кладовщику, пусть ключи даст, нам велосипеды нужны».
И девочки что-то в гости ко мне больше не приходят.
Что-то не приходят, что-то не заходят
В последние дни столяр Алексей Сергеевич стал как-то очень предупредителен со мной. Еще издали сияет. Вдруг днем с удовольствием делает вид, что забыл, и здоровается второй раз, трясет руку. Молча мной восхищен: о да! да! Молодец! Какой молодец! так он смотрит. Я ничего не понимаю. Все его конечно же совсем нелегкие шестьдесят с лишним лет нисколько его не согнули. И постоянно он ко всем с чем-нибудь цепляется восхищением, шуточкой, вопросом, просьбой или советом и немножко утомителен. Но все это шуточки, и советы, и то, каким они голосом сказаны, зависит не от его собственного настроения, а от настроения случайного встречного. И все на бегу. В столярке у него по всем шкафам рассыпаны тюбики масляной краски; любит копировать знаменитые картины. В столовой висит его огромная копия шишкинской «Ржи», и в каждом корпусе Перовы, Левитаны. Копии очень точные, только мешает какой-то странный вазелиновый блеск. Весело жалуется, что нету грамоты, никакой школы, все сам. Целый день его швыряет между людьми, и к вечеру он, немного обалделый, домой не идет, а где-то еще толчется у чайной, у магазина или у кого-нибудь во дворе.
Сегодня зачем-то я заглянул к нему его не было. Заглянул за дверь инструменталки, сейчас открытой, а всегда запертой, и увидел там Мишу Елунина. Он ел суп из столовской металлической миски. На его пробивающихся усиках блестели капли пота. Прибежал столяр, пряча что-то под фартуком, оказалось стакан с компотом.
То, что Миша вернулся и, главное, прячется от меня, неожиданно сильно как-то меня пригнуло.
Ну, и сколько же ты тут прячешься?
Вот и я ему тоже говорю: зачем? Ты же у себя дома. Чего бояться? Борис Харитонович тебе ничего не скажет, это же свой человек. Иди-ка ты, брат, в столовую, нечего тебе тут.
Столяр, кажется, понял, какое у меня настроение. Миша отодвинул миску, достал папиросу и размял ее.
Да, Сергеич, я ведь зачем пришел. Надо просить местную школу, чтоб дали нам парты ремонтировать, придумал я на ходу. Чтоб занять ребят.
Лоб столяра тотчас нахмурился заботой.
Дело! Дело!
Значит, с завтрашнего дня здесь начнем занятия. Так что, Миша, придется тебе тайник этот менять. Если хочешь, можешь пока прятаться у меня.
Миша пустил в потолок дым, встал и спокойно вышел. И пошел по территории к своему корпусу он был у себя дома. А я почувствовал себя отвергнутым.
Столяр опечалился.
Ай-ай-яй Какие мы, а! Гордые!
Сергеич, почему они со мной так, а?
Что ты! Они тебя уважают.
Ты не знаешь?
Не знаю, простодушно вздохнул Сергеич. Да ты плюнь. Ей-богу, плюнь, лучше отца-матери не будешь. Будь моя воля, я бы ремень взял
А сам компот носишь. А?
Так ить!.. Власьевна! крикнул он кому-то в окно. Ты чего ходишь не заходишь, а приходишь не уходишь? Как оно, ничего?
Я ревновал к столяру, поэтому и не спросил его, что там случилось у Миши. Конечно же Миша все рассказал столяру. И конечно, ничего уж особенного не случилось, просто Елунин-старший все же сорвался
Сергеич, смешной пугливый старикан, принесу тебе рембрандтовского «Блудного сына» скопируй. Особо постарайся над многострадальными Мишиными пятками, а в одной руке старика изобрази ты, слышь, стакан компоту
А чем действительно не семья у нас? Вот уж и свой блудный сын есть
Но почему? почему?.. Я же ведь ездил с ним домой, меня никто об этом не просил, мне даже вкатили выговор из-за него Неужели у бухгалтерши и у этого столяра есть что-то такое, чего нет у меня?
Наверное, говорить о том, что где-то я дал промашку, не приходится, просто я к этому делу не гожусь.
Уйду, уйду, не беспокойтесь. Только совсем не потому, что нарушил ваши внутренние правила.
И я написал заявление об уходе.
В комнате вдруг потемнело, и уши заложило; я выглянул: шест с пустым скворечником нагнулся, потом нагнулся еще ниже; как-то стремительно-медленно пролетела над крышей старая длинная доска, а! это летела она быстро, а переворачивалась при этом медленно. Тут звуки вдруг прорвались, но я услышал только тишину, где-то далеко простучала чистым железом электричка, которую никогда прежде не было слышно Молния сделала белым все, мир запульсировал, стал как бы взбухать и треснул, пошел дождь, потом неясно полетел град, видно было только, как градины выпрыгивали из травы на полметра. Стекла запотели.
Немного утихло, и я услышал, как на крыльце разговаривали и смеялись мужчина и женщина, спасались там под навесом. Потом голоса начали удаляться.
Через полчаса прибежала дочка Гордеича, сказала, что отец зовет к себе.
Ну, начинается
Дверь открыл сам Гордеич, ничего не сказал и поплыл обратно в незашнурованных ботинках. Я тряхнул куртку над порогом, повесил. Грязные туфли снимать не стал.
У него оказались гости, женщина и мужчина, обоим лет под пятьдесят, они сидели на кухне и пили чай. Я перехватил промелькнувший вопрос в глазах женщины, обращенный к Гордеичу: кто такой? Вопрос промелькнул, но не загас, она все смотрела и смотрела, пока Гордеич, занятый самоваром, не догадался и не представил меня:
Это наш воспитатель Так что ничего.
Бывший, сказал я. Так что ничего, правильно.
Так вот, Борис Харитонович, нажал вдруг Гордеич. Эти люди хотят усыновить мальчика. Как ты думаешь отдадим?
Но все-таки странно
Да, бывает, знаешь ли. Прибивает к нам иногда эдак градом. Ничего странного нет.
Я не об этом, вы же знаете.
Знаю. Правильно, обычно берут из детприемника или прямо из роддома. У нас же самые маленькие в школу ходят.
Мы на этот раз решили взять как раз чтоб в школу сказала женщина. У нас уже есть девочка из детприемника, ей теперь восьмой пошел, так ей одной скучно, надо мальчика.
Кажется, мне надо было что-то сказать, но того завода говорить, с каким я пришел, уже не было. К тому же два дня уже, как я считал себя со всем тут разочтенным.
Пускай берут, сказал я.
Гордеич внимательно посмотрел на ладонь, потом сжал в кулак и не менее внимательно осмотрел кулак. Очень вышло выразительно.
Какой сильный град, сказал я. Не побил бы чего в поле.
Гордеич вышел в другую комнату и оттуда поманил меня пальцем. Я подошел; он положил руку мне на плечо и задумался, глядя на свои незашнурованные ботинки. Наверное, он не знал, с чего начать.
«Готовых воспитателей не бывает», подсказал я ему.
Не он, а только рука его собрала у меня на плече рубашку в кулак, было слышно, как он дышит, и как думает, тоже было почти слышно.
«Это дело долгое, и надо иметь терпение».
Он думал, и я ему немножко мешал.
«Никуда я тебя не отпущу», сказал я еще за него.
Сейчас он выведет меня на прямой руке и столкнет с крыльца. И вслед выкинет куртку. Потом отряхнет руки.
Но он сделал хуже. Он старательно поправил на мне воротник, разгладил помятую рубашку на плече, нагнулся и зашнуровал свои ботинки. И ушел обратно на кухню. Тогда я пошел за ним и сел на прежнее место.
Мужчина и женщина, притихшие, смотрели на нас вопросительно и даже испуганно. Гордеич не догадывался извиниться
Между прочим, они были совсем разные, она этакая маленькая крепышка с круглым лицом и вцепчивыми глазами, а он если встанет, вот окажется, наверное, фитиль, весь как-то вверх, без малейшего наклона вперед к столу, узкий, с прямой спиной и прямой же длинной шеей и узкой головой, еще зауженной и завышенной немодной прической. Немного сонный. Не сонный, а какой-то неприсутствующий. В отличие от жены, которая настолько присутствовала, была тут, что малейшее наше движение тотчас тенью отражалось на ее лице. И в то же время они были в чем-то очень одинаковы. Мне кажется, что не так делают серьезный шаг люди, которым к тому же под пятьдесят. Легкомысленно они выглядели все-таки. Вроде как с прогулки: случился град, они забежали, попали как раз к чаю, выяснилось, что можно взять мальчика, а чего ж не взять? возьмем. Потом я понял, что это совсем не легкомыслие, а легкое дыхание, здоровье, смех, постоянно клокочущий в них, они были веселые люди, вот что. Такие совершают поступки, не замирая ни перед, ни после, и все им ну, не то чтобы смешно, а весело.