Мой-то продай, вдруг сказала Медуница, я же говорила, что не смогу за платьем после четырех. Мне в больницу, к Веронике Галактионовне. Забыл? Говорила ведь
Все правильно! Говорила! Тетка ждет! Вези ватрушки! заорал, отбивая чечетку, Иг. Кто следующий? свирепел Иг, сверля Сергея шалыми глазами.
Бесноватый напор так оскорбил Сергея, что ему невыносимо захотелось сбежать, зареветь от обиды Пятясь, он путано заговорил, мало что соображая, стараясь любой ценой удержаться, чтобы не завыть в голос:
Я все думал, ты разыгрываешь. Жутко хочется посмотреть, но я же не предупредил никого Мать сегодня рано с работы.
Ха-ха! подскочил вверх Иг, крутя билетами над головой. Форшмак и полные штаны!
Ник, молчавший с тех пор, как Арсен Иванович и Галина Мухамеддиновна застали ребят за чаепитием, подошел к брату, выхватил у того из рук два билета, разорвал в мелкие клочья, небрежно швырнул под ноги Сергею. Сказал с отменной вежливостью, проникновенно, но тихо:
Привет, правильным людям.
Круто повернулся и пошел к дверям клуба, не оборачиваясь Иг ухватил за плечо побледневшего Шашапала, заорал, увлекая его вслед за Ником:
Пойдем, Шашапальчик! Попрыгаем!.. И гори все синим огнем!
Да здравствует Союз Необычайников!
На табличке, что висела на парадной двери квартиры Медуницы, значилось: «Райская В. Г. 2 звонка». Другая фамилия заклеена картонкой, на которой расплывишмися чернилами было кривобоко выведеноПрошин А. Я. Этот Прошин А. Я., со слов Вероники Галактионовны, был аккордеонистом Гастрольбюро и постоянно находился в разъездах. Никто из ребят ни разу не видел загадочного музыканта. Полуторагодовалый сын аккордеониста болел туберкулезом легких. Жена А. Я. медлительная, заспанная и вечно непричесанная Нинила Марковна появлялась в квартире крайне редко, кочуя вслед за ребенком из больницы в больницу.
Не успела растерянная Медуница открыть перед Сергеем дверь, как за ее спиной возник тщедушный остроносый человек в бледно-лиловых кальсонах. Выкатив на Сергея и без того выпуклые базедовые глаза, кривя рот, зашипел:
Кой черт ты как на пожаре трезвонишь?! Видно, мало тебе ноги пообломали!
Сергей остановился как вкопанный, а остроносый сразу же переключился на Медуницу:
Еще хоть один тренькнет, вместе с ним с лестницы спущу!
Медуница схватила Сергея за рукав и увела в комнату.
Ребеночек у них заходится. Заснул только-только, а я вас забыла упредить, чтоб не звонили громко. Им ребеночка завтра с утра в новую больницу везти, вот и мыкаются.
Может, мы к нам? предложил было Иг, но, спохватившись, опасливо зыркнул на брата и продолжать не стал.
Елена, заметив перегляд близнецов, кинулась к буфету в поисках лопатки для перевертывания блинов и котлет, заговорила, как колыбельную запела:
Да у меня вот-вот все готово будет. Я сейчас на кухню прошмыгну, дверь парадную приоткрою тихонько и стану Шашапала выслушивать. А есть мы все за ширмы уйдем. Шашапал сеанс одновременной игры проводить собирался. Потом чай пить будем. А пока меж собой сразитесь.
Подхватив лопатку для переворачивания, Медуница бесшумно выскользнула за дверь.
Ты хоть раз у Шашапала выигрывал? спросил Иг у Сергея, подходя к шахматным самоделкам Шашапала.
Два раза и шесть ничьих, похвастался Сергей. Правда, оба выигрыша, когда мы блиц играли. Раздумывать нельзясразу ходить.
Ты, видно, удачник, надул губы Иг, рассматривая подсвечник-лотос, я только один раз с ним мат сделал.
Сыграем? предложил Сергею Ник.
Осторожно сняв с шахматного поля черную и белую пешки, нарисованные на бумажных квадратиках, поболтал квадратиками в ладонях, развел сжатые кулаки, протянул для выбора Сергею.
Левая, решил Сергей.
Твои белые, разжав кулаки, объявил Ник.
Пожертвовав подряд две пешки, Ник развернул острейшую атаку на королевском фланге.
Сергей так задумался над ответным ходом, что не услышал, как в комнате появились Шашапал и Медуница.
Оба, загадочно улыбаясь, прошествовали в недра лабиринта. Медуница несла миску с солеными огурцами, бутылку с остатками подсолнечного масла и разновеликие кусочки хлебадолю в общий кошт близнецов и Шашапала. Шашапал величаво тащил прикрытую крышкой сковородку с дроченами и проволочную подставку.
* * *
Как родился, выплеснулся рассказ об угоне, никто из ребят не заметил. Возможно, из разговоровкто каких немцев видел.
Шашапал знал врагов по газетам, радио и фильмам. Близнецы встретили эшелон с пленными немцами, когда отец возвращал их в Москву.
какие-то они квелые. Как жухлая ботва от картошки, наморщив лоб, вспоминал Иг.
Впервые живых немцев Сергей увидел прошлым летом недалеко от пустовавшего поселка, где по настоянию врачей семья сняла дачу, чтобы вывезти его на свежий воздух.
Те пленные немцы строили аккуратный городок. Двухэтажные пряничные домики-коттеджи с желтыми цветами и сердечками на фронтонах, что возводили военнопленные, казались тогда Сергею сладкой приманкой для легковерных детей, куда коварные волшебники хитро их заманивали, чтобы навсегда превратить в кроликов-рабов.
Обнаженные по пояс немцы, в тусклых, выгоревших пилотках, никакого опасения у Сергея не вызывали. Вероятно, оттого, что рядом мирно курили трое наших молоденьких солдат с автоматами за плечами. Солдаты с удовольствием принимали от Алены и ее кувалдистой подружки Тамары зеленые яблоки. Смачно хрумкая недозрелые дары июля, перекидывались шутками, охотно помогали девчонкам поудобнее развернуть носилки Сергея, чтобы он мог видеть как можно больше пленных врагов, усердно занимавшихся нормальным человеческим делом.
Второй раз Сергей увидел живых немцев, когда Алена и ее подружка Тамара принесли Сергея к маленькому лагерю для военнопленных. На деревянных столах под открытым навесом, что-то громко меж собой обсуждая, немцы чистили рыбу к ужину. Когда девчонки передали пленным через часового две пачки табака, здоровенный немец, тоже почему-то обнаженный до пояса, подошел почти вплотную к проволоке, отделявшей его от детей, приложив правую руку к волосатой груди, стал смешно кланяться, произнося в нос, должно быть, весьма велеречивые фразы, невольно заставлявшие Сергея улыбаться и кивать в ответ с носилок.
Немцы, с коими судьба свела Елену, в большинстве своем решали все проблемы нажатием на гашетки автоматов.
Каждое из воспоминаний Медуницы, начавшись как неприметная, тихая речушка, взрывалось вдруг осколочной гранатой, разнося в клочья понятный, устоявшийся мир.
Значит, это уже лето сорок второго было? дотошно выведывал Шашапал.
Да, соглашалась Елена. Другое лето подошло. Бабушка Мария ловко на приставной ноге прыгать навострилась. Может, не хуже тебя, ласково посмотрела Медуница на Сергея. А у меня, напротив, ноги, как кисель, сделались. Матрена, соседка наша, присоветовала было
Слушай, ты же обещала про то, как вас лошадь выдала, дерзко перебил девчонку нетерпеливый Иг.
Что ты лезешь! разозлился Ник. Она не успела еще
Я сейчас сумею, сумею, закивала братьям Медуница. Чайку подбавить?
Подбавь, завозил чашкой по блюдцу Иг.
С марта, как Вальтер с Куртом ушли, и до лета самого плохо вспоминается, наливая Игу полную чашку, призналась Елена. Вроде как немцы в деревне и не стояли. Про лошадь ты хотел Лошади четыре в деревне осталось. Вот чего вспомнилось. Картошку дядьки лесные с мамашей-теткой из погреба на телегу грузят. Бабушка Мария вокруг с костылем прыгает, хворостиной на земле чертит им чего-то
Одно время у нас тихо все шло. Потом стрелять сызнова принялись. Но от деревни нашей неблизко.
В ту пору Аксютка косенькая ноги мои лечить взялась. Парила, помню, в настоях травяных, потом лопухами вываренными обкладывала. Еще Мазью с запахом мышиным покрывала сперва. Уж после в лопухи заворачивала, а сверху клеенкой желтой, как бумага вощеная, пеленала и лыком обкручивала. Да строго-настрого ходить не дозволяла. Недели три так делать надо было. Тогда только и будет польза ногам моим. Мамаша-тетка меня таскать взялась. Но вот что худо. Припарки свои Аксюта косенькая в самый обед делать заладилась. Иначе, говорит, без толку все, и не возьмусь. Часа по два кряду в корыте с настоями ноги мои мусолила. Пока снадобья наложит, развяжет да сызнова обвяжетеще полчаса клади. На такое дело мамашу-тетку уговорить одна бабушка Мария могла Пока мамаша-тетка меня на другой конец деревни носит, бабушка Мария к ней в избу ковыляетВаська, Шурку да Таиску обедом кормит. Потом обратно, меня харчевать торопится Здесь еще какое дело Мамаша-тетка мать, меня родившую, которая ей старшей сестрой приходилась, страх как невзлюбила Приключилась меж них распря. Мать моя истинная из деревни в город на учебу поехала. А мамаша-тетка заневестилась рано. В пятнадцать годков, как бабушка Мария лесному дядьке раз говорила. Так вот, обозначился у мамаши-тетки жених. Кузнец молодой. Тут возвращается на лето из города моя мать. Уж как там вышло да почемуне знаю Однако со слов мамаши-тетки так получилось, что отбила моя мать у сестры жениха и за собой в город Псков увезла. Там вскорости его бросила, а сама в Ленинград подалась. Где и встретила суженого, отца моего. Дюже грамотного, как бабушка Мария говорила. Мамаша-тетка тоже замуж вышла. Даже на год раньше моей матери. Но у нее муж в финскую войну погиб. Таиске два года было Сколько всего прошло, но мамаша-тетка на старшую сестру зло держала за того кузнеца, что в Пскове поселился. Я, вестимо, не так чтобы понимала все, но чуяла. По всему выходило, что досаждают партизаны немцам крепко. Раз за полночь Матрена стучится. Всполошенная вся. Говоритнемцы Сугробино пожгли. Сугробинские партизан прикармливали, в отместку немцы карателей на них и наслали. Которых поздоровееугнали. Немощных постреляли как есть. Избы спалили до единой
Крышечка от заварочного чайника, рухнув в чашку Шашапала, отколола, выбросила на стол синий кусочек стекла.
Ну ты все-таки с улицы Бассейной! не удержался Сергей, глядя на Шашапала.
С кем не бывает, поспешила замять неуклюжесть друга Медуница, проворно выхватывая крышечку от чайника из треснувшей чашки Шашапала.
У бабушки есть клей для стекла, вспомнив, счастливо засуетился Шашапал, я точно знаю. Она очень здорово умеет все разбитое склеивать. И эту чашку сможет, конечно. Здесь ведь только треугольничек отлетел
Дай дослушать! гаркнул на Шашапала разозлившийся Сергей. Продолжай, Елена.
Немцы пришли, когда Аксюта косенькая меня в корыто с настоями усадила. Мамаша-тетка тесто для хлеба ей замешивать взялась. А сама Аксюта каких-то желтеньких цветочков в корыто, где я сидела, подсыпать наладилась. Тут слышим, мальчишки с улицы орутнемцы! Немцы!
Медуница вдруг зажала руками уши, застыла, глядя в неведомое через стену.
Длилось это секунд десять. Вернувшись в естество жизни своей, Елена виновато пошевелила губами, сказала тихо:
В ухо как гвоздь вбили. Прошло Значит, как услыхали мы про немцев, мамаша-тетка руки в ведро с водой сунула, тесто сбросила кое-как, меня голую под мышку да на улицу. Хорошо, Аксюта ей платье мое бросить успела Кинулась мамаша-тетка за своими перво-наперво. А навстречу нам полдеревни с детишками малыми. Гляжу, соседка мамаши-тетки, Груня, тоже мимо нас бежит. Как увидала мамашу-тетку, кричать стала: «Твоих, Верка, Мария в лес увела! Успела!..» Верой мамашу-тетку зовут А Груня пробежит, пробежит, остановится и дальше кричит. Мол, немцы с нашего края идут. Поворачивать надо, прятаться. Немцы в тот раз и впрямь не с большака пришли, а с того конца деревни, где изба мамаши-тетки стояла. Мальчишки, которые на колокольне сидели, все ж немцев за поворотом углядели и тот край деревни упреждать кинулись. Бабушка Мария через огород с внуками прямиком в ельник ушла. Думала, поможет бог беду пересидеть. А кто в лес не успел, в церковный подвал кинулись. Он такой громадный был, хоть десять стад упрячется. Ну и мамаша-тетка со мной под мышкой вслед за Груней в подвал побегла Раза два уже бывало так. Проходящих немцев с тракта как видели, то вся деревня в подвал бежала. Двери замыкали изнутри да затаивались, как мыши. Проносило В тот раз народу, как никогда, сбежалось. Мы с мамашей-теткой в самую глубь забрались. А люди все вниз по ступенькам катятся. Две бабы лошадей с собой привели. За ними и закрыли двери вскорости. Темень. Стихло все. Шептался кто редко. Тут, как нечистый ее дернул, лошадь одна ржать принялась. Да громче раз от разу. Хозяйка ее и уговором, и лаской, и кулаком. Лошадь будто сглазили. Ржет и ржет. А как с ней в темени справиться? Поржала-поржала, смолкла. Чую, мамаша-тетка крестится, пришептывает чего-то. И опять тишь. Сыростью пахнет Лошадь фыркнула и снова ржать. За ней и вторая. Надрываются одна перед другой. Тут по дверям немцы и забарабанили: услыхали лошадей. На первый стук так тихо сделалось, как бы живою закопали меня. Немцы пуще прежнего загрохотали да вслед по дверям из автоматов палить начали. Детишки-несмышленыши в крик от страха. Ну и открыли двери. Куда деваться Туточки мамаша-тетка меня схватила да за мешки какие-то поволокла. Шепчет мне на ухо жарко: пишкни, пишкни Народ наверх гонят, а мы затаилисьни живы, ни мертвы Ждем Как всех вверх вытянули, двое солдат с фонарями в подвал спустилисьпо стенам, по углам светом вышаривать принялись. Один солдат порыскал, порыскал да и убежал вскорости. А другой, мордастый, с валуем схожий Валуи зачастую на место боровиков вылезти норовят. Да все спутать. Обманные грибы. Негожие. С виду ну самый что ни на есть белый. Крепкий, ладный. А наклонишьсяскользкий. Дурной гриб. Так и люди вот. Одни боровики. Добрые. А другиевалуи. Тот солдат мордастый самый валуй и был. Выскреб он нас фонарем все ж. Заулыбался. Мамаша-тетка по простоте душевной тоже посветлела надеждой. На ноги мои немцу показывает. Кранкен, говорит, зер шлехт. Больные, мол, ноги. Плохие очень. Ходить не могут. Мордастый смотрит, кивает. Сочувствует вроде. Мамаша-тетка, что от Курта да Вальтера по-немецки запомнила, стала теми словами солдата упрашивать, чтоб не гнал он нас из подвала. Немец внимательный сделался. А сам все ближе. Подошел. Пальцем по щеке моей провел. Сощурился. Потом мамашу-тетку по плечу погладил. Чую, она замерла вся. Немец вплотную встал. Мылом пахнет. Начал мамашу-тетку по руке гладить. Вижу, она сумраком наливается, назад пятится и на немца глядит нехорошо. Должно быть, и он это смекнул. Лицо сплющил. Да как мамашу-тетку в живот сапогом жахнет! Так мы и отлетели с ней. Мордастый автомат с плечадерг. Шнель, орет, шнель! Быстрее, значит
Наверху поделили народ. Старых в одну сторону. Крепких, посильнейв другую. Мамашу-тетку, что меня с рук так и не спустила, к молодым определили. Немцы с двух сторон встали. И погнали нас из деревни.
* * *
Сначала чужие, подламывающиеся ноги Медуницы оплели бросовыми солдатскими портянками. А вскоре мамаша-тетка из раздобытого куска брезента исхитрилась соорудить девчонке чулки-чеботы. В тех чулках-чеботах Медуница упрямо поднималась с четверенек и всякий раз пыталась без посторонней помощи освоить хоть несколько метров пути.
В белом обшарпанном доме с высокими колоннами и лепными потолками, множеством комнат и еще большим количеством дверей их продержали пятеро суток. В каждой комнате на полу лежало по несколько десятков изорванных тощих матрасов. Мамаша-тетка сразу заняла место посередине, строго-настрого запретив Медунице отползать от нее дальше, чем на два шага. Из прорезных створок белых дверей два раза в день появлялись черные плоские котелки с зеленоватой баландой и раз в два дня буханка темного хлеба с номером, начерченным мелом на верхней корке буханки. На каждом из черных котелков был вытиснен четырехзначный номер. Вылизав баланду до капли, Медуница как зачарованная гладила тисненые цифры с двух сторон, пока мамаша-тетка, стукнув ее по рукам, не отбирала плоский котелок.
В один из вечеров, когда мамаша-тетка забылась в тяжком сне, Медуница боком да ползком пробралась в дальний угол огромной комнаты, где над жестяной миской с водой сидела женщина с деревянным лицом. Женщина вяло расчесывала широким гребнем свалявшиеся волосы. Медуница подползла так близко, что смогла рассмотреть, как волосы женщины, по которым та проводила гребнем сверху вниз, светлели на глазах, становясь из серовато-грязных бронзовыми. Оживали, казалось, начинали переливаться в глухом, тусклом свете крохотной лампочки. С густых волос сыпалась в жестяную миску с водой какая-то шевелящаяся труха.
Неожиданно погас свет. Вокруг все беспокойно заерзали, зашуршали. Медуница едва не закричала от накатившего на нее страха. Во тьме она потеряла ориентир и не знала, в какую сторону ползти. Попробовала двигаться наугад и сразу же получила несколько острых тычков и слепых ударов локтями и каблуками. Последний удар под ложечку лишил ее чувств. Когда Елена очнулась, свет снова горел и женщина, что монотонно счесывала с волос живую труху, оказалась еще ближе. В животе у Елены жгло, и невыносимо хотелось пить. Но даже приподняться на локти сил не осталось. Носоглотку оплела липкая, удушливая паутина. Дурман отчаяния подсказывалспасение Медуницы в разгадке тайны пепельной кашицы, что шевелилась в жестяной миске. Напрягшись, Елена попыталась из последних сил рассмотреть странную труху. Сначала она ощутила знакомый, терпкий запах, а потом сокрушительный удар по затылку снова выбросил ее из дотлевающего мира. Когда в себя пришла, услышала яростный шепот мамаши-тетки:
Хочешь, чтоб мы от тифа сдохли? Вшей тащишь! Чадишь едва, а туда же, в шкоду!
На одном из проселков поредевший этап обогнала колонна мотоциклистов. Рослый фельдфебель, притормозив мотоцикл, сунул в руки Медуницы кулек с пахнущими одеколоном конфетами.
И ты взяла? И ела? в который раз возмутился Сергей.
Я тогда чего хочешь есть могла. А уж конфеты устало отвечала девчонка, вновь соскальзывая в страшные дни.
А по сторонам лесных дорог, за безразличными купами лип и кленов, все чаще проглядывали вылизанные, застегнутые на все пуговицы хутора. Ветер изредка доносил обрывки округлой чужой речи.