Конечно. Ты у насмогила, озлясь, бросил Иг. Это ятрепло. Но раз трепло, значит, мне по литеру положено последние известия народу излагать, и, не дожидаясь реакции брата, заговорил, поворачиваясь к нему спиной:Оказывается, мать наша еще прошлой весной во время наступления была убита. В последний вечер, когда мы после кино пришли, отец нам похоронку показал.
Ник закашлялся, заскрипел стулом. В ответ Иг оттарабанил с нарочитой четкостью, выговаривая каждую букву в слове:
Отец нас жалел, и поэтому мы целый год матери на тот свет письма слали. Вернее, отец так исхитрился, что из военкомата письма наши для мамы ему на адрес училища обратно пересылали. А он почерком материнским нам ответы за нее писал. Почерк мамин отец хорошо в глаза вбил. Дальше как было, не помню. Но, в общем, я повыл, подергался, а этот, Иг неприязненно кивнул на брата, в себя задвинулся и все ему нипочем.
Дурак, не сразу откликнулся Ник.
«Дурака» Иг пропустил мимо ушей. Попросив у Медуницы еще один чайник поставить, Иг продолжал:
Тогда вечером отец сказал, что выпросил в училище два дня свободных и «виллис». Увез нас рано поутру в заповедное место, на Московском канале. Когда бродили там в зарослях, отец про детство свое рассказывал. Как три раза тонул, пока плавать научился. Потом костер развели, картошку в угли печь забросили. Отец сказал, что в военкомате ему адрес госпитального начальника мамы нашей обещали добыть. И будто начальник тот знает, где могила ее. Как отец с начальником спишется, мы втроем на могилу к матери поедем.
Может, хватит сопли разводить, по-прежнему не оборачиваясь к брату, пробурчал Ник.
Я же людям говорю, не кому-нибудь, прищурился Иг. Анды мы? Или как Щава с Харчемкто больше ухватит?
Ник сжался, упрямо сомкнув губы.
Мята кончилась, подвигая Игу полную чашку, посетовала Медуница.
Лето впереди. Наберем, успокоил Медуницу Иг.
Поднявшись и обойдя стол, Иг присел на корточки перед братом, уступчиво попросил:
Доскажи дальше ты.
Нет-нет, замотал головой Ник, устыженный доброжелательностью брата, ты уж начал
Иг, словно прощения выжидая, долго смотрел на ребят, вернулся к своей чашке со слабой заваркой, тихо спросил, глядя на Елену:
Помните, отец с той женщиной приходил?
Галиной Мухамеддиновной, подсказал памятливый Шашапал.
Тебя же тогда не было с нами, удивился Сергей.
Но ты же мне все подробно пересказал. Галина Мухамеддиновна ее зовут?
Встретившись с тревожными глазами брата, Иг заговорил ровно, стараясь подражать знаменитому диктору:
Отец у нас помощи просить стал. Объяснил, что мы без пяти минут взрослые мужики. Потом начал рассказывать про свою смуглую Какая она отзывчивая. Мужа ее в сорок первом убили под Ленинградом. Осталась она с девочкой Иринкой четырех лет. А девчонка болезненная вся и два раза чуть не умерла. Дом у них разбомбили. Оказывается, эта Галина Мухамеддиновна целый год живет без прописки в семиметровой комнате, у подруги своей, у которой тоже дети малышовые. Двое. Все дети друг от друга заражаются и болеют. Теперь вот к ее подруге муж с фронта возвратился Поэтому жить Галине Мухамеддиновне негде.
Сказал, что они с ней стали мужем и женой, вмешался Ник.
Отец попросил, чтобы мы ему помогли. Потому что мы «добрые и с понятием». Но его Галина Мухамеддиновна нас сильно боится и думает, что мы ее ненавидим. Но он ее уговаривает, что она нам понравилась. «Не подведите меня, сынки» А сам трясется и трясется. Того гляди заплачет, не дай бог, до шепота понизил голос Иг. Завтра, говорит, Галина Мухамеддиновна к нам с дочкой своей Иринкой в гости придет, и хорошо бы нам всем вместе поупросить ее у нас жить остаться с дочкой. А глаза Помнишь, Ник, собаку с ногами перебитыми на ташкентском базаре? вдруг обратился Иг к брату.
Что ты развел опять? скривился Ник.
Иг вобрал голову в плечи, вздохнул и, укоризненно глянув на Шашапала, подытожил:
Ясное делопообещали мы отцу помочь. Кто бы отказал?..
Поколебавшись недолго, доразъяснил:
Я обещал Ник молчал, а я обещал за себя и за него. Вечером она и явилась в цыганском платке расписном. Зато дочка у нее доверчивая Иринка
Сразу к Игу прилипла, жестко прокомментировал Ник.
Зря ты на девчонку, попытался смягчить непреклонность брата Иг. Девчонка не виновата.
У девчонки мать есть.
Мать есть, согласился Иг. И больше никого.
Теперь ты будешь, усмехнулся Ник.
Ладно. Про девчонку наговорились
И про мать ее все ясно, нахмурился Ник, помолчал и напомнил:Про орехи позабыл?
Помню. Галина Мухамеддиновна мешочек с орехами лесными как гостинец нам принесла. Веревочку с мешочка развязала и все орехи на стол высыпала.
И ты сразу хапнул! напомнил Ник.
Хапнул, невозмутимо согласился Иг. Хапнул и зуб раскрошил.
Сморщился, дурак, прерывисто вздохнул Ник. А девчонка, на него глядя, заревела. Успокаивает, гладит его, а сама ревет.
Ну ладно, отвернулся от ребят Иг.
Конечно. Опять ты хороший! исподволь свирепел Ник. Зачем девчонке рожи корчил? Всем понравиться охота?
Лучше, как ты, крысами пугать? огрызнулся Иг.
Я не девчонку пугал, а этой чернявой ответил.
Какой чернявой? удивился Шашапал.
Галине Мухамеддиновне! рявкнул на него Ник. Слишком шустро она продуктами отцовскими нас пичкать начала. Увидела, как этот ее «сыночек будущий» девчонке голову морочит. Та ведь маленькая и не понимает. Льнет к петрушке. Он же клоун у нас знаменитый!
Гад ты и дурак, хладнокровно парировал Иг. Девчонка что тебе плохого сделала!
Ты знаешь, я про кого! заорал Ник. Спасибо-спасибо. Вы тоже попробуйте. Давайте я вам положу»«Ах, мальчики, кушайте! Без витаминов вам расти трудно» А сама на отца так и зыркает! «Счастливая семейка»!..
«Только Ника ничем не купишь, съязвил Иг. Ему говорят, что же ты ничего не кушаешь? А он оккупантам гордо в лицо: «За меня крысы все дожрут. Их у нас тут много!..»
Зато девчонка как веселилась! неожиданно засветился Ник.
Как не веселиться! засмеялся Иг. Посмотрел бы ты на себя тогда! Точь-в-точь крыса недовольная. У которой кусок отнимают
Вы знаете, я такую крысу видела, вдруг заговорила Медуница. Я их много всяких помню. Но с обидой котора, только одну. Я у монахинь тогда жила. С едой негусто. А у Беаты бутылочка с клеем в келье стояла. Из крахмальной муки клей был. И сверху пробкой заткнуто. Мы как-то к Беате в келью тихо вошлиглядим, на бутылочке крыса сидит. Пробку прогрызла, но в горлышко ей не пролезть. А бутылка в гильзе тяжелой стояла. Не свалить. Так крыса хвост в клей макает и слизывает. Так и кормилась. Беата ее погнала. Крыса обернулась. И морда у нее в сильной обиде была
Слова Медуницы внезапно всех примирили. Заставили примолкнуть. Устыдили даже.
Ник отвернулся ото всех, нахохлившись, вобрал голову в плечи, бесшумно ушел за ширмы. Шашапал, неловко сглотнув слюну, принялся поспешно растирать по лицу непрошеные слезы. Вырвав из кармана платок, Сергей, не глядя, протянул его Шашапалу.
У мести пустые глаза
Подобного приступа обжорства Шашапал не знал никогда. Возможно, оттого, что бабушка ни разу не варила таких щей из молодого щавеля. Обжигаясь и захлебываясь, Шашапал съел две полных тарелки подряд. А когда довольная Вера Георгиевна отправилась к подруге «понаслаждаться стихами Вийона», ненасытный Шашапал налил себе третью порцию еще неостывших щей, съел все до капли и даже вылизал тарелку.
Расплата пришла во время сна.
Сначала Шашапалу привиделась разбрызганная клякса величиной в двухэтажный дом. Постепенно клякса стала оживать, стягивая и сшивая зазубренные лучевидные осколки. Задышала, заколыхалась. Стала обрастать по краям мохнатым ворсом, похожим на иссиня-черных гусениц. В центре кляксы-паука вздулось белое пузырчатое пятно. В нем появились длинные печальные глаза. Нос хищной птицы. Рот с грязно-острыми бесчисленными зубками.
Вылупившись из кляксы, лицо тоскливо уставилось на Шашапала.
И тут он понял, что новоявленное существо не что иное, как сама Ночь.
Они смотрели друг на друга до тех пор, пока Шашапал не почувствовал, что сейчас Ночь попросит его о таком, чего он выполнить не в состоянии.
От страшной рези в животе он проснулся!..
Сквозь коридорную темень Шашапал помчался к спасительному туалету. Длинными шлепающими прыжками. Монументальные часы в комнате соседей-молчунов зловеще пробили дважды, когда Шашапал покинул обитель индивидуальных размышлений.
Теперь ему нестерпимо хотелось пить. И хотя глаза давно привыкли к темноте, в ванную Шашапал идти не рискнул, предпочел вымыть руки и напиться из кухонного крана.
Середина короткой июньской ночи была завешена туманом.
Ноги сами повели Шашапала к окну. В том месте, где Черниговский переулок шел на изгиб, в плотной толще тумана высветились две точки. Медленно расширяясь и накатываясь, бесшумно поплыли по невидимому ущелью проулка, устремляясь в спящие недра двора. Вслед за первыми раструбами приближающихся фар вспыхнули, засветились вторые.
Шашапал вжал лицо в прохладу стекла.
Две машины, не издав ни единого звука, остановились посреди двора. Фары первой выхватили из темноты вход в подвал Щавы. Фары второй скользнули по парадному пятиэтажного дома, где жил Сергей, и погасли.
От машины отделились быстрые тени. Очень скоро они обрели реальную плоть. Глаза Шашапала постепенно выделили перетянутых, ремнями милиционеров и трех людей в штатском. Низкорослого в кургузом пиджаке, поджарого и плотного в сером костюме. Одни, как показалось Шашапалу, окружили подвал. Другие исчезли в доме Сергея.
Нехотя вступало в свои права июньское предрассветье.
Первые звуки пришли к Шашапалу через двойные стекла, когда застучали в обутую ржавыми кусками железа, дверь подвала Щавы.
Из парадного дома Сергея выскочил сутулый милиционер. Подбежав к штатскому в сером костюме, что-то быстро и растерянно заговорил, кивая на высветившиеся изнутри окна полуподвала.
Шашапал вспомнил, что в полуподвале живет «морской пехотинец» Мотя, но он так сосредоточился на разговоре сутулого милиционера с плотным человеком, что упустил момент, когда открылась дверь подвала Щавы и несколько милиционеров ссыпались вниз по лестнице.
Не сразу заметил он и появление из блеклой полутемени однорукого домоуправа, истопника Горячих в замусоленной ушанке и коренастой, кутающейся в платок женщины, что жила в деревянном флигеле близнецов.
Троица покивала плотному в сером костюме и сразу поплелась вслед за ним и сутулым милиционером в парадное Сергея.
Окна домов и флигелей оставались по-прежнему темными. Где-то за двумя полусгнившими заборами, в конце «Постройки», взлаяла и сразу стихла невидимая собака.
Трое, сопровождаемые сутулым милиционером, вышли из парадного дома Сергея и, пройдя несколько шагов, направились в подвал Щавы.
Вышедший вслед за ним поджарый подошел к неподвижному плотному, притулившемуся у кабины первого «воронка», протянул тому портсигар.
Двое милиционеров вывели из подвала мужчину в черной шинели морского офицера, державшего руки за спиной. Приглядевшись к скошенной челке, Шашапал узнал Акима.
Откуда у Акима шинель морского офицера? Зачем она ему в июньскую жару? Суетливо завертелись липучие вопросы в голове Шашапала.
Стоявший около первой машины плотный распрямился, двинулся навстречу Акиму, что-то отрывисто сказал ему. Аким отвернул голову, шагнул вовнутрь «воронка».
Поднялись из подвала еще несколько милиционеров, с трудом таща два ящика, прикрытые мешковиной.
Поджарый приподнял край мешковины, накрывавшей первый ящик. Из-за спины к нему подошел тот, кто говорил с Акимом. Тоже заглянул. Оба, сосредоточившись над ящиком, скрылись за мешковиной на несколько томительных секунд. Широко открылось парадное пятиэтажного дома Сергея. Быстро выбежал третий штатский, низкорослый в кургузом пиджачке. Пружинистой походкой подоспел к коллегам, что изучали содержимое ящика. Подхватив под локти, увел во вторую машину, на ходу что-то тревожно втолковывая.
Выбрались из подвала Гордей Егорович, старый истопник и женщина в темном платке. Пока понятые нерешительно топтались на месте, не осмеливаясь подойти к начальникам, скрывшийся за второй машиной коротконогий милиционер вывел во двор Щаву, крепко придерживая его за плечо. Кроме солдатского белья, на Щаве ничего не было. На какой-то момент Шашапалу показалось, что Щава срывает мелкими кусочками кожу с лица.
Не найдя глазами старшего брата, Щава заскреб ладонями по груди, выпятив нижнюю губу, задергал головой, что-то требуя у старика Горячих. Милиционер, должно быть, так сильно сдавил плечо Щавы, что тот, взвившись, цапнул зубами руку милиционера. Вырвался, отскочил и скатился в черный зев подвала.
Вольт Щавы ошарашил милиционера. Он присел, часто затряс укушенной ладонью, пытаясь стряхнуть въедливую боль.
Машина, в которую посадили Акима, внезапно тронулась, круто развернувшись, выехала со двора.
К понятым подошел сутулый милиционер, повел за собой в сторону домоуправления.
Штатские начальники сели друг за другом во вторую машину.
Шашапал обессиленно отлепился от кухонного окна, на цыпочках поплелся досыпать к себе в комнату.
А в душный полдень, когда в квартире не осталось ни души, до Шашапала донеслись обрывки истерики Щавы
а потом сожгут живьем! Отравы из Москвы-реки нахлебаетесь! И глазищи всем заживо выклюют! В кишках пауки запляшут!..
Распахнув окно, Шашапал увидел зев кошелька в руках сизой от ненависти Окурьянихи.
Сироте на пропитание, воздайте! голосила мать Харча.
Двор орал и требовал. Шашапал не успевал реагировать, вертя головой налево и направо Запомнилось:
Голос очумевшей от ужаса Розы:
И мне Мотя потроха вырвет?
Застегнутые, непробиваемые лица Домны Самсоновны и Вити Буроличевых, уплывающие в черноту дворовой арки
Блудливый голосок разрумянившейся Евдокии Васильевны:
А мать Моти, говорят, мышьяк приняла На «скорой помощи» увезли ее часов в восемь
Поперек всему гулкий смех Валентины. Ласковые выспрашивания:
Ирисочку хочешь? Ну?.. Хочешь ирисочку?..
* * *
Недолго поплутав по задворкам рельсовых тупиков, Иг вышел к потемневшей от паровозной гари, обрызганной ветрами водокачке. Прислонившись к забитой двери, стер с лица пот, в который раз развернул тетрадный лист со схемой пути, начертанной рукой Медуницы, найденный в условном тайнике. До водокачки все сходилось. Пожалуй, лишь два нескончаемых ангара следовало обходить слева. Так и есть. После желтого глухого сарая надо было сразу сворачивать. Вот и на рисунке стрелочка. Проглядел. На память понадеялся. Черт!.. Опять набойка на правом ботинке стесалась. Ладно, новую примастырим. Что у нас там дальше по схеме?.. Так. Справа свалка железа. А это что?.. Ага. Четыре брошенных барака. Проем в кирпичной стене, в лопухах. Смешно она лопухи рисует. Как заячьи уши Сточная канава. По курсу домик обходчика. Пустырь, который надо пересекать по меловой дорожке, поперек. Что-что? Ограда, как у них на кладбище. Затем под откос, через узкоколейку. Повернуть, за облупившийся вагон-времянку. Островок из кустов черемухи. Длинный поперечный забор. Лаз под корявым словом «Коля». «Буквы белой краской нарисованы. Больше моей руки». Так Пролезть под «Колю». И «угодить в рощу, где зенитчики стояли». Окопчики, две воронки, лебедой заросшие «Сразу увидишь за кустами сирени спину больницы». Идти надо прямо на сирень. За ней «всякие разбитые памятники и задний ход в пищеблок. Там меня каждая знает».
Уже трое суток Медуница дома не появлялась, прямо поселилась в больнице. Как получила толстое письмо с двумя зелеными марками на конверте для Вероники Галактионовны, так и канула. А здесь такое наворачивается. Ник совсем закрылся. Шашапал по архивам да военкоматам носится, а спросишьтолько руками отмахивается, чтобы не сглазили. У Сергея один разговорчто его на новой даче ждет
Трепыхающимся зигзагом промелькнули две капустницы. Снизу вверх и сверху вниз вдоль диспетчерской будки. Простуженно заскрежетал товарняк, сворачивая на сортировочную. Кривые, мощенные булыжником улочки за насыпью напоминали о себе голубиным клекотом, запахом каустика. Прозвенел невидимый трамвай. По гребню пустыря, начинавшегося за насыпью, бежала навстречу ветру девчонка-худышка. Спешила к двум усталым женщинам, что несмотря на июнь, упрямо сажали картошку в каменистую, наспех взрыхленную землю.