Было холодно, Володя промок и озяб до дрожи, долго не осмеливался высунуться из подъезда, а потом махнул рукой и полетел без оглядки домой.
Мамка вернулась следом за ним, злей злющего, как будто разбили зеркало или капнули подсолнечным маслом на шаль. Володя засунул подальше под матрац мокрую майку, и мамка ничего не заметила. Но с того вечера Володя не стал любить летчиков, а Неглинную улицу ненавидел, прозвал ее Недлинной Дулицей, несмотря на то что по ней ходили высокие заграничные автобусы «лейланд» и горбоносые такси марки «Ренаульт», как прочел Мишка, с черными коробками-счетчиками у шоферского окна.
8
Виной всему была тетя Клава. Сережа ее недолюбливал. Она добрая, от ее фартука вкусно пахнет борщом, но у нее не хватает зубов во рту и винтиков в голове. Когда она улыбается, это видно. Спросишь ее, к примеру, что такое «капот» или «бочка» или почему у луны есть глаза, нет ушей, а она улыбается. Еще норовит погладить по головке. Когда взрослые улыбаются? Когда им нечего ответить. Тем не менее тетя Клава была большой охотницей советовать и поучать. Она подстерегала Сережину маму на кухне и с дрожью в голосе бубнила:
Боже вас упаси, хотите слушайте, хотите нет, бу-бу-бу Не пускайте его на Трубную! Бу-бу-бу
Вот почему Сережа взял и пошел на Трубную. С оглядкой миновал шестиэтажный дом, облицованный кафельной плиткой, и напоролся на Вовку Шумакова.
В руке у Вовки торчала рогатка, за его спиной приплясывал, шмыгал носом и хихикал Виляй Хвост.
Ты кто? крикнул Володя.
Ты кто? повторила Маша из-под его локтя.
Сережа ответил:
Я Карачаев.
Володя удивился, сплюнул сквозь зубы и прицелился в Карачаева из рогатки.
Хочешь, прошибу третью дырку меж глаз?
А ты фашист? спросил Сережа, стараясь разглядеть, кто же вертится у крикливого мальчика за спиной.
Володя еще более удивился и для начала пихнул Сережу ладонью в грудь.
Куда идешь, говори
Руки вверх, ложись, ни с места! выпалила Маша разом все Вовкины команды.
Во-первых, не толкайся, пожалуйста, сказал Сережа. А если хотите знать, я никуда не иду, а лечу на самолете вокруг шарика
Маша перестала подпрыгивать и дернула брата за рукав:
Какого шарика, Володя, а? Какого шарика?
Сережа насупился, как положено старшему.
Какого? Обыкновенного! Кругосветный перелет. Предполагаю обернуться за семь календарных суток, если не задержит грозовой фронт в районе Трубной И Сережа поднял руки, как крылья, и внушительно загудел.
Маша ничего не поняла и подпрыгнула, а Володя сбоку ловко наподдал Сереже ногой под зад. Это называлось дать пе́нделя. В футболе пе́ндель штрафной удар, в споре наиболее убедительный довод.
Понятно, сказал Сережа. Хотите меня сбить? Целите по хвосту, да? Все равно мы не бросим самолета! Вот мое мнение И зашагал вниз к Трубной, сильно наклоняясь набок, подобно самолету на вираже.
Но Вовка был другого мнения. Он не уважал летчиков. Прыжок, подножка И Сережа круто пошел на вынужденную посадку, сел брюхом, не успев выпустить шасси, и даже слегка скапотировал, упершись в тротуар носом.
Ле-тел вокруг шарика, сел коло фонарика запел Вовка во все горло.
А вы вредители! сказал Сережа.
Вовка умолк и стал ждать, когда Сережа встанет на ноги, чтобы съездить ему по уху за такие слова. Но им не суждено было подраться в тот раз. Откуда ни возьмись, на месте аварии появился незнакомый дяденька в черной спецовке. Наверно, он спустился на парашюте. Он поднял Сережу с тротуара и сказал мальчику с рогаткой раскатисто-хриплым голосом:
За этого огольца я с тебя шкуру спущу ремнем, вредная твоя душа. Я не Богубёг, я тебя, неслуха, живо достану.
Вовка и Маша притихли, понурились и пошли к своему окну в подвальном этаже. Сережа, однако, возразил:
Во-первых, детей бить нельзя. Дети наша надежда.
Думаешь? Все может быть. Батьку-то своего помнишь?
Кого? не понял Сережа.
Отца, сынок. Отца родного. Или уж открещиваетесь от него?
Сережа не знал, что значит «открещиваться», и постеснялся спросить, а дяденька засмеялся нехорошо, неприятно.
Так-то, малый Не та у вас жизнь без него? Дяденька заложил руки за спину. У нас тоже все кувырком. Что дали бы весной, даем осенью.
Сережа и тут не понял его, но сказал:
Чего же вы тогда смеетесь? и тоже заложил руки за спину.
Смеялось колесо над спицей, сказал дяденька. Ну давай, живи не тушуйся! Будь здоров.
Он усмехнулся криво, будто обиделся, и пошел к Трубной. Сережа долго провожал его взглядом.
Интересно, кто это? Скорей всего чекист. Чекисты всегда все про всех знают.
До позднего вечера он не мог забыть дяденьку в спецовке, и, когда он о нем думал, дяденька все время уходил, криво усмехаясь. Сережа также решил знать все, но не рассказывать маме.
Утром он опять побежал к Трубной, взяв с собой для верности лупу.
Володя и Виляй Хвост со своей шумливой бражкой играли в «Путевку в жизнь». Сережа безбоязненно вступил в их круг и приложил к глазу лупу. Эта непонятная, вызывающая доверчивость на миг ошеломила всех, кроме Вовки. Он разглядел увеличенный лупой глаз Сережи и схватился за живот. Через минуту хохотали все, а Володя причитал скороговоркой, без запинки:
Глаз распух, глаз распух от сопатки и до ух Одноглазый сирота, куриная слепота! Приложил окошко к глазу, вместо глаза ворота
Тщетно Сережа совал в руки мальчишкам свою лупу. От нее не отводили глаз, но отдергивали руки, как от колючки. Ему не давали раскрыть рта. Отныне и до века на нем лежало Вовкино табу, самое грозное в Пушкаревом переулке.
Так началась для Сережи мука, накликанная тетей Клавой. Длилась она всю весну, то есть без малого полжизни.
Для Володи Сережа был находкой. Володя не забыл, какое наказание ему угрожало за этого огольца, но где риск, там и слава, а славой своей мы дорожим.
Пожалуй, ни с кем не было так весело и смешно, потому что Сережа упорно не хотел драться. Его стукнешь, а он рассуждает. И все удивляется, не может понять, для чего Вовка дерется. А что тут непонятного?
Время от времени Сереже снилось, будто он разговорился наконец с Володей о чем-то несказанно интересном Наяву этого не случалось. Сережу гамузом гнали домой, травили неистово, упоенно, как щенки мышь. А его тянуло к Трубной, точно железку магнитом.
Машка Виляй Хвост первая замечала, когда Сережа выходил из дома, и поднимала полундру. Она тоже замахивалась на него из-за Вовкиной спины маленьким черненьким кулачком. Это было всего обидней, потому что ей самой нещадно доставалось от Вовки. Однажды Сережа сдуру встал между ними, когда Вовка отвесил ей подзатыльника с потягом. Это точно, что сдуру. Бывает, что человек поступает просто так! Но с того дня на Машку посыпались щелчки и пинки за здорово живешь и обязательно при Сереже. Она по-прежнему отпрыгивала и пищала: «Сам Барбос», а в глазах у нее стояли слезы.
Этого Сережа не мог видеть, убегал прочь без оглядки. И когда бежал, у него постыдно дрожали губы.
Мама, конечно, поняла, что у него горе, но держалась благородно, не вмешивалась. Она думала, что он горюет по отцу, а его горе было такое низкое, такое глупое. Он презирал свое бессилие, то, что ему не хотелось драться, и стал думать про себя, как думали Вовка и его дружки: трус, рохля На словах только ничей сын.
У ворот своего дома Сережа столкнулся лицом к лицу с дяденькой в спецовке, схватил его за рукав, закричал с ликованьем:
Здравствуйте, я вас сколько искал, где же вы пропадаете? и стремглав убежал, спрятался во дворе.
Дяденька вошел за ним во двор, закурил, сложив ладони яичком, огляделся и пошел назад.
Сережа дрожал от желания побежать, догнать его, но не тронулся с места. Ябедничать не годится. Если он чекист, пусть сам поймет
Неизвестно, чем бы все это кончилось, если бы не Мишка Длинный, или Кощей Всех Тощей.
Мишка не нравился Сереже, потому что был скучный, сонный и любил загадывать стыдные загадки:
Какая разница между кошкой и слоном, знаешь? Кошка может окотиться до трех раз в год и скопом по скольку котят! А слон? Один раз по одному слоненку. Как человек. Отсюда вывод Какой вывод, Мишка не говорил.
Вот может так быть, что ты отродясь мой внук? Сам ты чучело! У нас в деревне есть мужик, ему сорок лет, у него у самого детишки, борода А мать говорит, что я ему родной дядя! Кто же кого ро́дил?.. Отсюда вывод.
Но однажды Мишка сказал так:
Серьга. Раз ты много понимаешь, сделай одно умное дело Утри ему нос!
Как? пробормотал Сережа. Прямо так? Ничего не говоря?
Зачем так? Ничего не так! А чтобы красные сопли пустил. Понятно теперь?
Нет, и теперь непонятно. Неужели Мишка не шутя думал, что Сережа сумеет то, чего сам Мишка не мог? Смех сказать. Смех подумать! Но Мишка не смеялся.
Уныло глядя на свои длинные руки и ноги, он вздохнул:
Отсюда вывод
Сережа отошел от него, тяжко озадаченный. Пошел домой, забился в угол и стал ковырять ногтем обои около печи.
Вот, выходит, как Выходит, так нужно. Раз ты много понимаешь, это твой долг. А что такое долг Сережа знал. Долг это когда человек готов умереть.
Откровенно говоря, Сережа сравнительно мало пожил, мог бы еще пожить. Но что поделаешь!
Мама, пожалуйста, скажи, спросил Сережа за вечерним чаем, только не спеша, подумавши: драться нужно?
Мама подумала и сказала:
Отец считал, что нужно, Сереженька.
Всегда?
Отец считал, что всегда.
Ну, тогда ты помни, что сказала
Хорошо, обещала мама. И не улыбнулась.
А ты ничего не спрашиваешь у меня?
Нет Ничего.
Сережа деловито кивнул. Это его не удивляло. Мама не тетя Клава!
На следующий день, как только мама ушла в школу, Сережа достал из шкафа и надел новую ковбойку, подобно моряку перед гибелью корабля. Вымыл руки с мылом, до локтя. Драться так чистыми руками. И вышел на улицу.
Утро выдалось ясное, тихое. Первым встретился Мишка.
Где он? спросил Сережа.
На поле. А что?
Уйди, сказал Сережа, и Мишка почтительно уступил ему дорогу.
Полем называли большой пустырь рядом с Володиным домом. Оно соединяло Пушкарев переулок с соседним. Здесь играли в футбол, волейбол и лапту, чаще всего с тряпичным мячом. Оно казалось пепельно-рыжим от пыли и от битого кирпича, затейливо кудрявым от завитков ржавой жести.
Еще из-за угла Сережа услышал голос Володи и замялся у края поля, не смея поднять на Мишку глаза. Ему было стыдно. Все-таки подойти ни с того ни с сего и ударить Неужели так нужно?
Но Вовка издали заметил его и ястребом кинулся на Машку. Схватил ее за косички обеими руками:
Ех! Тачанка-растопчанка!..
Второпях он, пожалуй, перестарался, потому что Машка взвизгнула не своим голосом и закатилась судорожно-беззвучным ревом.
В тот же миг Сережа пустился бегом на поле, к Вовке, и как ему стало хорошо и легко в ту минуту! Он и не подозревал, что бежать изо всей мочи для того, чтобы ударить, такое удовольствие. Руки его, презренные, ватные, никчемные, окаменели.
Вовка ждал его с недоуменьем. Сережа с разбегу развернулся и
У-ух, ма-зи-ло провыл сквозь зубы бежавший следом Мишка, в сердцах сплюнул и отвернулся.
Будем справедливы: первый Сережин удар был страшен. Если бы он достался тогдашнему абсолютному чемпиону по боксу Николаю Королеву, вряд ли тот устоял бы на ногах. Но Володя слегка уклонился вбок, такой маневр в боксе именуется нырком, и Сережа, потеряв опору, крутнулся вокруг самого себя и бесславно повалился на землю, в колючую пыль. Володя тут же оседлал его, дернул за ворот новой ковбойки и поскакал, понукая.
У Вовки всегда получалось складно, ловко и смешно. Со всего поля, улюлюкая, сбегались мальчишки. Машка перестала реветь, подпрыгнула и с визгом полезла на спину Сереже, сзади брата.
Сережа ослеп от ярости, от того, что промахнулся. Багровый туман наплывал ему на глаза. Тряся головой, плюясь, он стряхнул с себя седоков, встал на ноги под свист и смех, но не застеснялся, как бывало. Теперь ему было не стыдно. Вовка, расплывчато-розовый, возник перед его глазами, качаясь из стороны в сторону, словно маятник. Сережа бросился на него почти на ощупь. Вовка исчез, а Сережа получил два сильных метких тычка прямо в зубы. Во рту стало солоно и больно, дважды отдалось в ушах, но Сережа только облизнулся.
Вовкины дружки покатывались от хохота. Вовка стоял, как столб, а Серьга Куриные Рога (это потому, что у него две макушки) размахивал кулаками рядом, будто метил в его тень. Лопнешь, глядючи
Постепенно красный туман рассеялся, Сережа прозрел. Он не стал при этом намного ловчее, по-прежнему мазал, лупил в белый свет. Но странное дело: он шел за Вовкой неотступно, вплотную, как бульдог. Вовка прыгал, нырял, вертелся волчком, строил рожи и говорил наперед, куда сейчас вмажет. Сережа упорно шел за ним, стиснув зубы, не грозясь и не ругаясь, не распаляя себя и словно не чувствуя ни боли, ни насмешек. И всякий раз нелепо размахивался сплеча, будто дал зарок потешить увертливого Вовку. Однако Вовка отступал, Сережа наступал.
Широкий круг ребятишек с гомоном полз за ними по полю. Набежали из соседнего переулка, с Трубной, поглазеть на Вовкино искусство. Собралась толпа. Трое-четверо взрослых городошников сперва издали вполглаза следили за пушкаревскими петухами. Потом заинтересовались, подошли поближе. Драка-то необыкновенная. Один кочеток другого клевал, а другой гнался за тем, кто его клюет
Время шло. Дело затягивалось. Смутная тревога заползала в душу Вовке. Он покрикивал реже и реже. Он уже не смеялся. И другие перестали смеяться. А осмеянный и освистанный Серьга все так же терпеливо и тупо пер напролом.
Вовка устал изворачиваться. Ему надоело. Так ему было лень и неинтересно. По закону давно пора Сереже пустить слезу. Он не пускал Тут был явный подвох.
Все молчали. Ходили следом, как привязанные. Чего они ходят, чего ждут? Вовка почувствовал себя обманутым и Сережкой, и дружками-болельщиками, для которых он себя не жалел, и этими ухмыляющимися чурбанами-взрослыми. Он обозлился, со злости стал мазать.
Устал и Сережа, но долбил и долбил, как дятел, и теперь промахивался редко. А норовил наподдать по-своему, обязательно сплеча, чисто молотобоец. Кабы не поле, ему бы и не развернуться
Настроение на поле изменилось. Мальчишки поняли Вовку-то бьют И кто бьет? Додумался наконец Серьга, как поговорить с Вовкой.
А-а!.. крикнул Мишка.
А-а!.. закричали хором мальчишки: здесь многие любили Шумака, как мыши кота.
Вовка задохся от гнева, от страха. Оскалился и натужно, истошно завопил на Кощея:
Это ты его, ты! До башки три версты!
Кощей Барбос, плаксиво завела верная Машка.
Но вышло не складно и не смешно. Вовка заикался, грозя Сереже:
Вспомнишь у меня, поплачешь Кто твою мать бросил, кто-о?
Вот тут-то Сережа шагнул к нему и с размаху безжалостно ударил его, как велел вчера Мишка.
Вовка взвыл от боли, схватился за нос обеими руками, заметался в кругу ребятишек и не выдержал, сорвался поднял с земли обломок кирпича.
Лучше бы ему уж поднять лапки кверху или удрать. Все, кто был на поле, и малые, и взрослые, заорали в один голос:
Брось камень! Бро-ось!
Володя выронил кирпич. На поле стихло.
Кольцо людей сжалось, сузилось. И Володя совсем пал духом, согнулся, прикрыл локтями лицо, а Сережа стал скучно молотить его по шее, потому что больше было не по чем, а он не знал, как поступить иначе.
Потом Сережа почувствовал, что его оттаскивают прочь, и увидел себя в руках дяденьки в черной спецовке. Сережа с разгона замахнулся и на него.
Ну, ну! Карачаев! проговорил дяденька добродушно. Прорезаются батькины зубки
Сереже это не понравилось. В ту минуту он был горд и ни в ком не нуждался. Он был сам по себе, ничей сын! Теперь он мог уйти дальше того моста за Виндавскими башнями, насовсем, как отец.
Сережа вывернулся из рук дяденьки и, заправляя сбившуюся ковбойку за пояс штанов, пошел с поля своей дорогой.
«Уйду думал он. И никто не узнает»
Мишка побежал за ним, радостно, жарко бормоча ему что-то сверху, из-за спины. За Мишкой длинным гусиным клином тянулись мальчишки со всего Пушкарева переулка.
Дома Сережа обнаружил, что у него смят уголок зуба под щекой сверху. Этот зуб выпал через пятнадцать лет.