Думал-думал, да и решил поклониться Павлу Егоровичу Барумову. Девки подумают, инженер отшил, дескать, Гришку. Вот это дружба! В конце концов сам Гришка виноват. Вечерком сходил в общежитие, пожал руку. Не отказался. А мог бы. Только спросил, что купить в подарок.
О таких вещах не спрашивают, ответил Гришка.
Ладно, засмеялся Барумов.
Гришка возгордился, как в первые дни знакомства. Человеком считает, хотя и не ровня, что по должности, что по грамоте. Не стыдно людям показать такого товарища.
Плохо, что на свадьбу пожалует Тузенков. Гришка попытался запротивиться, да хозяйка Лидия Александровна ударилась в каприз. Человек он обходительный, то да се. Попробуй стать поперек с квартиры вытурит. Черт с ним, пусть будет. При случае Гришка поиздевается:
Угощайтесь, Владимир Анатольевич. Не вы, а я вас угощаю. Обратите внимание, не пропал после вас
Поймет, что Гришка кремень. И работа скоро будет приличная. Пока ученик в вагонном депо. Ничего позорного, учиться никому не возбраняется. Зато потом настоящую железнодорожную специальность заимеет.
Стол возглавляли молодые. У невесты лицо было настолько бледным, что сливалось с белым шелком платья.
Боюсь, шептала она Гришке.
Самого страшного больше неоткуда, тоже шепотом отвечал Гришка.
Тебе бы только смеяться
Гришку было не узнать. Белая рубашка, полосатый галстук подарок Ванька, черный пиджак, синие галифе и зеркальной чистоты хромовые сапоги. Он тоже волновался, но скрывал это задиристыми шутками и настырным с нахальцей взглядом.
Подле Галки вертелась рыженькая девчушка, увешанная завитками, колбасками и еще какими-то замысловато скрученными из волос штучками. Дружком рядом с Гришкой восседал Ванек. Сама серьезность. Полная ответственность за все, что творилось в этом доме. Он впервые на свадьбе; также впервые почувствовал, что в жизни есть вещи посерьезнее Гришкиного зубоскальства.
Галкин отец, как он отрекомендовался гостям Казьмич, невысокий, коренастый, с коротко остриженной седой щетиной усов, сидел рядом с рыженькой девчушкой, но уже с другой стороны угла. Не поворачивая головы, он одними глазами въедливо проверял стол. Бутылки открыты, соленые огурцы есть перед каждым. Девчонки хотели порезать огурцы на узкие дольки. Вот свистушки! Нету, что ли? Есть! Сколько хочешь найдем, ну и пусть гости не боятся обидеть хозяев, пусть едят целиком Мясо на всех тарелках. Хорошо хоть сумели поджарить. Ну, уж если с мясом не справиться, то чему же в поварской школе учат? Щи варить и без школы каждая соплячка в деревне умеет
Матери, Прасковье Филипповне, в самый раз отдохнуть бы. Устала с этой свадьбой. Шутка ли, для невесты за такое короткое время надо сколько платьев нашить, постель справить. Не простое дело! Только шелковых стеганых одеял разного цвета пять штук. Да накидушек, да белья всякого Не простое дело. Кое-что не надо бы справлять, всякие там занавесочки да задергушечки; занавешивать нечего жених дома своего не нажил. Но положено. Не справь село судачить будет.
Большую тревогу вызывал у нее жених. Прасковья Филипповна не сводила с него усталого взгляда. «Ненадежный парень, думала она. Глаза как у конокрада. Вертит ими, как цыган, когда попадется. Неужели во всех Кузнищах лучше не нашла, если замуж захотела? Неужели лучшей судьбы на роду не написано? И за что на семью такое наказание свалилось»
Рядом с матерью невесты почетные гости. И прежде всего Лидия Александровна, напудренная, нарумяненная, с высокой, наподобие колокольни прической. Она сидела с таким видом, словно оказала великое одолжение, присутствуя на свадьбе. Такое общество не для нее, но надо, поэтому она все терпит.
Потом сидел Павел. Ему было весело следить за неискушенными стараниями Казьмича угодить гостям, забавно наблюдать за рыженькой, когда она встряхивала завитками и беспричинно улыбалась, адресуя взгляды необычайно серьезному Ваньку. Вызывала шутливое настроение чопорность Лидии Александровны. Приятно было видеть рядом Лену Вендейко. Она говорила мало, только на вопросы отвечала, а все равно ее присутствие украшало вечер. Платье на ней простенькое, комбинированное. Не бог весть красота какая, а хорошо. На коротких до локтя рукавах по две кремовые полоски. И это хорошо.
Лена охотно принимала услуги Павла. Горчицу? Можно и горчицу. Салат? С удовольствием. Ей было бы неловко, если бы он сидел истуканом. Он единственный знакомый в компании, не считая жениха и Ванька.
По другую сторону Лены сидел Владимир Тузенков. Вечер для него был настоящей пыткой. Никто не обращался к нему ни с единым словом, будто его вовсе нет. Он уже подумывал улизнуть при удобном случае.
На другой стороне стола в полном составе располагался девишник и два парнишки. Сказали, что вместе учатся. По девишнику постоянно проносился сдержанный смех, как только раздавался крик «Горько!».
Зятек мой дорогой! почесывая мизинцем щетинку седых усов, говорил Казьмич. Такой ты молодой, а пьешь, как штатный колхозный конюх.
В голове у Гришки угарный шум. А все равно уловил укор тестя. «Дорогой тестюшка! хотелось ответить Гришке. Чего ломаться на собственной свадьбе? Невеста меня всякого знает, и пьяного, и трезвого. Не откажется». Не сказал этих слов, сдержался.
Сейчас не пьют одни телеграфные столбы. У них стаканчики вверх дном перевернуты.
Засмеялся Казьмич. Ответ зятя поправился. Не дурак, значит, коль укор вытерпел, не обиделся и нашел что сказать. Складно получилось.
А ты не ошибся? Столбы высоко, до стаканчиков не дотянутся, смотрел на зятя Казьмич и ждал, что дальше будет.
Я никогда не ошибаюсь. Сказать секрет? Дорогой тестюшка, чтоб не ошибиться, надо семь раз отмерить и ни разу не отрезать.
Опять понравилось. И тогда Казьмич схватил бутылку белоголовки, сунул горлышко в Гришкин стакан.
Наливайте, гостечки! зычно скомандовал он. Надо пить да правду молотить.
Девишник запел. Голосочки жиденькие, песня тягучая. О любви, что еще не родилась, о милом, которого еще никто не видел.
«Ох, бойкий! тревожно думала Прасковья Филипповна. Окрутит Галку. Никакого сладу с ним не будет».
Включили магнитофон. Молодежь потянулась из-за стола. Лена тоже встала. За ней вышел Павел и, после раздумья, Тузенков. Остановились у окна.
Вы странные люди, заметила Лена. Вместе учились, столько общего, а будто незнакомые.
Нервы бережем, весело пояснил Павел.
Раньше успели наговориться, с запасом на целый век, хмуро откликнулся Владимир.
Лена замолчала здесь не все просто.
Давайте танцевать, пригласил Павел.
В кругу танцующих он чувствовал себя неуверенно. Ему бы опыт сердцееда, завсегдатая вечеринок танцора. Тогда все было бы трын-травой. А он держал Лену так, словно в его руках сверххрупкое создание, не прикасайтесь! Но их толкали. Павел находил глазами виновников, извинялся и, краснея, смотрел на партнершу. Ему все нравилось в ней. Как наклоняет голову, как напевает для себя, как на ее висках шевелятся короткие завитки волос.
Лене от его долгого взгляда было неудобно. Иногда вопросительно смотрела на него, как бы умоляя: «Хватит! Сколько можно?» Тогда у Павла появлялось ощущение, словно ее ресницы скользили по его лицу. Он почти физически чувствовал их мягкость, опять смотрел на завитки. Лена отворачивалась и тянулась рукой к прическе.
Закончилась песня, невидимый оркестр грохнул, словно над музыкантами обвалился потолок. Лена и Павел вернулись к окну.
Молодые люди, может быть, я помирю вас? Давайте выясним отношения.
Напрасно смотрела она то на Павла, то на Владимира. Оба даже не взглянули друг на друга. Ну, что же вы?
Елена Яковлевна, пожалуйста, не старайтесь. Этому человеку я не подам руки, заявил Павел.
Да, лучше не пытайтесь, тотчас сдержанно сказал Тузенков. С этим человеком лучше всего не водить знакомство. Он умнее всех. Он все знает и умеет. А наше место в передней, на лавке.
Ничего не понимаю! развела руками Лена.
Заиграла гитара.
Потанцуем, опять предложил Павел.
Подождите Очередь Владимира Анатольевича Тузенкова.
«Произнесла так, словно знакомы десять лет. Чтобы его настроение поднять. Считает, что у Павла все в порядке, с ним можно попроще. Правильно считает, жаловаться не приходится. Пусть этот Вовочка жалуется на свою судьбину»
Павел неотрывно следит за танцующими. Вовочка преобразился. Оживленность в лице. Говорит, говорит Ни улыбочки, ни вольности в танце. Как вначале обнял за талию, так и держал Елену все время. Расстояние почтительное, осанка точно выступает на конкурсе. Это он может. Не только во время танца
А с Леной что-то произошло. Подошла и ни слова.
Вас обидели? спросил Павел.
Лена посмотрела со вниманием.
Павел Егорович, я сочувствую.
Чем же я вызвал сочувствие?
Многим.
Отвечает так, словно Павел сделал ей неприятное. Голос повышен, улыбка вялая, искусственная.
И все же?
Да вам-то не все равно? Ну, хотя бы утечкой информации о вашей биографии.
О-о-о Разве я что-то скрывал от вас?
А почему вы должны откровенничать? Мне ваша откровенность не нужна. Немного досадно. Вела себя, как девчонка, равная с равным. А вы, оказывается, семейным человеком уже побывали. Вы действительно все знаете и многое умеете.
Павел смерил тяжелым взглядом Тузенкова.
Спасибо, Владимир Анатольевич, за услугу.
У Павла закипело, загорелось в груди.
Да, уважаемая Елена Яковлевна, считался женатиком. А для вас что обидного?
Лена стиснула губы.
Ничего, и направилась одеваться.
Ты сказал правду, процедил Павел.
Я хочу остаться одна, в темноте обронила она.
Павел шел сбоку, ожидая смягчения.
Мне совсем не нужно ваше провожанье
Слышит, не глухой. И все равно топает и топает, не отставая. У дома загородил собою калитку.
Я не хочу, чтоб вы ушли с таким настроением.
С каким? Вы говорите так, будто у нас какие-то интимные отношения.
Не знаю, как их назвать. Но не простые же!
«Да что я прилип! Влюбился? Самолюбие? Чепуха все это»
Спокойной ночи, сухо откланялся Павел.
В доме Лидии Александровны свадьба была в разгаре. Гришка плясал. Он дробной чечеткой наступал на Казьмича, тот притопывал ногой и шлепал ладонями. Плясунов окружил весь девишник. Девчушки в такт магнитофонным звукам пели, слова песни сливались в разноголосый шум.
У самой двери встретилась Лидия Александровна. Рядом стоял раскрасневшийся Тузенков. Наверно, только что танцевали. Лидия Александровна с удовлетворенной улыбкой смотрела на партнера. Совсем по-юному, с кокетливым полуоборотом обратилась к Павлу:
Проводили? Раздевайтесь.
Я зашел попрощаться, пожелать молодым счастья.
Это благородно Виден опыт зрелого человека.
«И эту посвятил!» понял Барумов. Он отошел от Лидии Александровны и стал ждать конца пляски
Гришка метнулся в сторону, кинул в чьи-то руки пиджак. Широкие рукава белой рубашки, похожие на расправленные крылья большой птицы, дрогнули, словно на них дунул ветер. Гришкины глаза радостно заблестели.
Послышался дробный стук сапог, сначала еле заметный, потом усиливавшийся до того, что звонкая мелодия пропала. Он стоял на месте. Не посмотришь на ноги и не догадаешься, что танцует. Глаза смотрели куда-то над головами, на лице блуждала счастливая улыбка.
Вдруг он качнулся влево, вправо и, словно защищаясь от магнитофона, поднял над головой руки. Гришка будто вырос. Казалось, Лидия Александровна, Ванек, распарившийся в пляске Казьмич все стали маленького роста и над ними, усиливая музыкальные приливы, сейчас могли господствовать только эти руки и веселое лицо танцора.
Магнитофон гремел все громче. Когда в звоне оркестра исчезло четкое постукивание сапог, музыка вдруг оборвалась. Будто кто-то невидимый резанул по ленте. В наступившей тишине слышались только ритмичные удары каблуков о крашеный пол и шелест поднятого к электрической лампочке ослепительного шелка. Потом, раздвигая рассыпчатую чечетку, начал прорываться тихий прозрачный вальс.
Рядом с Барумовым Ванек держал под руку рыженькую и тоном обреченного человека объяснял:
На тот год в армию. Жениться нельзя. Если б не служба
Гремел магнитофон, звенели голоса
3
Приехал корреспондент. С блокнотом, торчащим из кармана пальто, он прошел в общежитие и спросил Барумова. Сели за стол. У корреспондента бледное худощавое лицо, толстые круглые очки в черной оправе. Скулы выпирали так, что казалось, вот-вот кожа прорвется. Зрачки сквозь выпуклые стекла устремились на Павла черными остриями.
Признаться, не ожидал найти живого человека.
Это почему же? спросил Павел.
Такие письма обычно пишут анонимщики. Резко очень. Скажите, на вашей дистанции уже посажены полосы для защиты будущей контактной линии?
Это не полосы, а убожество!
Корреспондент уставился в глаза Павла; голос у него приятный, нежный басок, голос умного взрослеющего мужчины. С таким человеком хорошо сидеть в купе дальнего поезда или с удочкой на берегу реки. Но что для него Кузнищи? Побыл день-другой, да и помахал ручкой
Но все же посадили. Теперь насчет лекций Дементьева. Он их действительно читает? Вы не ошиблись в письме?
Читает. Только этим занимается, основная работа на втором плане.
Спасибо. Это очень интересно.
Куда уж интереснее! Поедем на перегон, и увидите. Никакой защиты не будет!
Я не специалист. Поеду, посмотрю, а все равно ничего не пойму.
Вот и загадка. Зачем же приехал? хотел спросить Павел.
Понимаю вас. Надо бы разгромную статью. Правда? А если поступим так: письмо ваше дадим на заключение специалистам
Только не в Кузнищах!
Разумеется. А потом вместе с вами решим. Идет?
Признаться, не нравится мне. Договориться о специалистах можно по телефону. Коль приехали, надо бы дело делать.
Я же сказал: не разберусь, потому что не специалист. А приехал именно по вашему письму. У нас на дороге тишь и гладь с подготовкой к электрификации тяги. Понять нетрудно только приказ появился. А в Кузнищах нашлись дальновидные люди. И лекционную пропаганду наладили и кое-какие конкретные дела свершили. Газете важно отыскать ценные крупицы. Особенно в самом начале предстоящей огромной работы. Чтобы все люди на дороге знали, как надо приступать к новому делу, поучились. Я убежден: в данный момент от показа ценного опыта Дементьева будет больше пользы, чем от критики его недостатков.
Значит, хвалить собираетесь?
Ну, зачем так Проверяю факты. Если подтвердятся, дам информацию. Хорошо бы очерк. Но это как редактор скажет.
Значит, хвалить, с грустью и досадой сказал Барумов.
Корреспондент засунул палец под оправу и протер очки. Сначала одно стеклышко, затем второе.
Вы обижаетесь, а напрасно. Лекции Дементьева и его посадки это правда? Разве погрешу, если дам информацию? Ну-с, как пройти в партком?
«Какой же я идиот!» в душе клял себя Барумов.
Думал, что беспокойство исчезнет вместе с риском. Нет! Оказывается, сейчас самое начало. Разве большой риск опередить события? Но как поступить сейчас, когда затрачены средства, занята земля и уже ничего не изменишь? Ведь проекты полос положено утверждать, как и проекты любого строительства. Это, видимо, уже известно Барумову. Не потребовал ли он проверки законности проектов Дементьева? Вот где настоящий риск подобрать оправдание. Но чтобы оправдываться, надо знать обвинение
Был бы Андрей Петрович на прежней высоте, вызвал бы редактора дорожной газеты. Приказать прессе не в его власти, но потребовать разговора начистоту А сейчас даже корреспондент и тот не посчитал нужным зайти в кабинет. Видно по всему добра не жди. Когда готовится хвалебный материал, тогда писаря не прячутся.
Жаль, раньше не сообразил. Надо бы настроить того же Тузенкова. Направить корреспондента к нему, а тот сумел бы показать товар лицом.
Что же теперь? Ждать, когда нагрянет комиссия? Оказаться медведем, настигнутым в собственной берлоге? Не вызвать ли Барумова? Нет, он не скажет, какую пищу отыскал корреспондент. Ясно одно: огонь загорелся с Барумова. Откуда в дорожной газете узнали о нем? Написал, конечно.