Смахните сугробы, посоветовал Барумов.
Щиты начнем переставлять. Беги к Матузкову, сказал Зимарин и зашагал дальше по путям.
Он ставил ноги уверенно, будто знал, в каких местах под снегом лежат шпалы. Пока видел его Барумов, он ни разу не поскользнулся, не оступился, хотя в снегу тонули ноги и идти было трудно.
Павел нашел Матузкова, когда он, облокотившись на ручку лопаты, курил. Рядом в такой же позе отдыхал Ванек. У обоих из-под шапок высовывались мокрые волосы, щеки бороздили полосы пота.
Зачем нас пригнали сюда? кривились в усмешке Гришкины губы. Снегоочиститель, это я понимаю. А мы С вилами против танка.
И Ванек и Гришка поработали от души, им было жарко. Рукавицы засунули в карманы.
Идемте за мной, сказал Барумов.
Щиты были выставлены в начале осени. Сейчас их занесло. Напоминая о себе, они показывали торцы верхних планок. Щиты приходилось раскачивать, вытаскивать из-под сыпучего снега, отбрасывать затвердевшие комья. Удивительно, как быстро спрессовалась белая масса! Со всего размаха ударяя лопатой в сугроб, Павел в снежной стенке успевал различить мелкие горизонтальные полоски, похожие на увеличенные годичные слои древесины. Прикрепляя щит к высокой жерди-стояку, услышал за спиной шаги. Оглянулся. Сквозь метелевый вихрь двигалась темная фигура человека. Над ним огромным бумажным змеем болтался на ветру квадратный щит. «Зимарин, узнал Павел. А он молодцом»
Бригада работала молча. Люди, выстроившись цепью, ожесточенно отбрасывали снег, хватались за щиты, вытаскивали их, не теряя ни секунды, опрометью бежали на вершину сугроба. Щитовая линия вырастала снова. Путь снегу к полотну железной дороги был прегражден. Подошел Зимарин.
Три. Левая щека побелела.
Павел бросил лопату, провел варежкой по лицу.
Не сильно. Кожу сорвешь. Вот что, работы осталось не густо. Посмотри, не пронесло ли молодую полосу. Там ни одного щита не ставили, на наши кусты понадеялись.
Павел стряхнул с воротника снег и пошел.
Недолго! Смотри не потеряйся! услышал напутствие.
Идти можно по полотну дороги. Наступать тверже и ровнее. Но Павел, проваливаясь в рыхлых наносах нового сугроба, не сворачивал от щитов. Если ветер сорвет хотя бы один из них, образуется дыра, твердый снежный язык выползет на путь. А это уже занос и перерыв движения поездов. Он так и шел от одного кола до другого, проверяя крепление щитов.
Тишину почувствовал сразу. Позади Павла ветер свистел в широких просветах деревянных щитов, впереди приглушенно гудела в деревьях неугомонная пурга. Со стороны поля шуршащими волнами налезала поземка. Только на пути, огражденном посадкой, было тихо.
Павел по глубокому сугробу обошел кусты боярышника. Стряхнув снег с пальто, выбрался на путь. Посмотрел и замер, словно совершил открытие.
Через железную дорогу ветер тащил нескончаемую массу снега. Завывающая лавина в середине лесополосы отталкивалась от нанесенного ею же белого вала, как от трамплина, и неслась над вершинами деревьев, над телеграфными проводами. Деревья гнулись, тонули в сером кипящем потоке. За ними отвесной стеной вырастал треугольниками, нацеленными в сторону рельсов, острозубый вал. И начиналось желанное затишье.
Мелкие, перемолотые ветром снежинки медленно оседали на путь. Так оседала сухая пыль на летних дорогах, когда десятилетний Павлик Барумов с мальчишками выбегал навстречу автомобилю, нырял в поднятое с земли облако и стоял, жадно нюхая казавшийся необычно приятным запах отработанного бензина
Темнело, когда бригада вернулась в Кузнищи. Уставший, в мокром, затвердевшем на морозе пальто, Барумов остро чувствовал холод. Поднял воротник. Ворс показался ледяным и колол мерзлыми концами.
Посинел, умирать, что ль, собрался? глянул в лицо Зимарин.
Что-то прохладно, зябко повел плечами Павел.
Э-э-э, лечиться надо. Профилактически. Заболеть нехитрое дело, нужна целебная доза.
На привокзальной площади недалеко от скользких ступенек пешеходного моста размещалась круглая, отделанная синим пластиком закусочная. Она пользовалась успехом, место подобрали для нее бойкое. Бежишь к поезду обязательно натолкнешься. Идешь в кино или на базар с перекрестка еще не видно вокзала, а закусочная уже лезет в глаза синим блеском.
Поворачивая к закусочной, Павел почувствовал чей-то взгляд. Повернулся. У самой двери стояла Лена.
Во взгляде ее было все, только не собственная виновность в ссоре. Павел слегка поклонился, здравствуйте, мол. Она ответила тем же. Подойти? Но почему она здесь? Видно, кого-то ждет.
Нарядилась-то как! Сапожки с узорами на замшевых голенищах, пальтишко все в завитках, точно из годовалого барашка, воротничок и шапочка серого каракуля. А лицо будто нарумяненное.
Вышел высокий парень, шапка черная, пирожком, бежевое пальто с узеньким черным воротничком, верхние пуговицы расстегнуты, были видны галстук и тонкий шарф. Он открыл пачку папирос, закурил от сверкнувшей в руках зажигалки. Потом уверенно взял Лену под руку.
«Ну и ладно! Ну и ладно!» пригрозил кому-то Павел. Не заходя в закусочную, он быстро зашагал в общежитие
Проснулся в девятом часу. Первое, что показалось непривычным, была тишина. Павел слушал звенящее постукивание невидимого маятника и удивлялся. Никогда раньше не замечал, чтобы в механизме ручных часов позванивало.
Стекла окон расписаны разлапистыми морозными узорами, в них расплывалось оранжевое солнечное пятно. Павлу представился заснеженный путь, утреннее солнце, обозревающее железную дорогу в морозной тишине. А вчера
Нахлынуло радостное чувство. Он вспомнил спокойно оседающую на рельсы снежную пыль, огромный вал снега, остановленный деревьями, и мутный поток, летящий через железную дорогу. Вспомнил снежную лавину у щитов, мокрых уставших Ванька и Гришку, бумажного змея над головой Зимарина.
«Лена!..»
Постель оказалась холодной, матрас не из ваты, а из сплошных кочек, набитых в полосатый мешок. Лежать неудобно было, но и вставать не хотелось.
Объяснялись в кабинете.
Дементьев был доволен. Пришел. Допекло, значит. Не скрывая удовлетворения, он с улыбкой смотрел на Барумова.
При таких условиях план следующего года провалю!
Что ж, сниму с работы
Людей не даете! Как работать?
На всех участках людей не хватает
Возмущается А чего возмущаться? Было даже немного жаль Барумова. Склонился бы хоть немного, небось голова не отвалилась бы. Нет же, гордыню свою показывает, не хочет даже одного шага уступить. А чего на рожон лезть? Молодо-зелено. Учить еще надо, учить И он, Дементьев, прямо сейчас поговорил бы с ним вот так, как думает, напрямую, да уж больно не вовремя пришел. Не до того было сейчас.
На столе перед Дементьевым лежала дорожная газета. Внизу во всю вторую страницу очерк о начальнике Кузнищевской дистанции живой защиты. Явление редкое. Очерки обычно печатают о слесаре, машинисте, о тех, у кого даже в праздники руки не отмываются от мазута и металла. А тут о начальнике. Выходит, достоин, заслужил, чтобы другим для примера показывать. Если бы из-за имени Дементьева, тиснутого не так давно в газете, разразился бы скандал, тогда очерку не видеть света. В управлении тоже читают газеты. Информацию «Вперед смотрящий» там, конечно, видели. Ничего, прошла. Ни единого замечания, что Дементьев бит-перебит, а вы его поднимаете на высоту. Иначе бы редактор не посмел выступить с очерком. А это уже все! О нем трубят: значит, реабилитирован.
Не вовремя пришел ты, Барумов. Еще разочек прочитать бы очерк, эту долгожданную отдушину. После стольких волнений. После стольких безвозвратно утерянных нервных клеток.
Я напишу официально. Посмотрю, что ответите насчет людей!
Пишите. Ваше право. В ответ получите заверенную выписку из приказа о плане работ
Вашу выписку пошлю куда следует!
Не поможет
Рядом с газетой лежала телеграмма из управления. Твердая, желтая, вытянутая перфокарта счетной машины. Рядки цифр. Кое-где вместо цифр проклюнуты круглые дырочки. И на всю длину перфокарты наклеена телеграфная лента. «ПЧЛ Дементьеву явиться управление дороги. Н. Осипов». Подпись самого начальника дороги. Это много значит. Пустячную бумажку не подпишет. Снимать Дементьева больше некуда и пока не за что, а чтобы наложить взыскание, не обязательно вызывать в управление. Что же остается?
Андрей Петрович водил пальцами по телеграфной ленте, как бы убеждая самого себя: вот она, телеграмма! лично Дементьеву! от самого́! И не просто телеграмма, а вызов! Чего же стоят угрозы твои, глупец ты этакий, дорогой товарищ Барумов?
Гадко, противно было на душе Барумова. Что сделать с этим человеком? Что сделать Но что-то можно же сделать!
У выхода стояла Лидия Александровна, высокая, надменная, готовая ринуться на всякого, кто посмеет вывести из равновесия Дементьева. Не успел Барумов переступить порог, как она дернула за ручку обратно, и дверь стрельнула вовнутрь конторы дрожащим выхлопом.
«О-от сопляк! И надо было выслушивать! Настроение только портил!» негодовал Дементьев. Он забыл о кнопке, сам вышел в коридор и спросил:
Командировочное удостоверение?
Все выписано, аванс получен, сейчас принесу. Какие указания будут, Андрей Петрович?
Я ненадолго, какие уж указания.
Не скромничайте, Андрей Петрович, может быть, навсегда. Кое о чем догадываюсь. Сам Осипов Это не просто.
Ну, мало ли что отнекивался Дементьев. А было приятно. Хоть обнимай эту женщину. Догадывается. Сбылась бы ее догадка! Нерассмотренную почту передайте Зимарину. Если Барумов жаловаться будет, то никто из дистанции не должен участвовать в любой комиссии по жалобе. Никто, кроме меня.
Я вас поняла, Андрей Петрович. Все сделаю!
Ну, пожалуйста. И подал руку и готов был расцеловать. Сколько раз она просила похлопотать насчет квартиры. Надо что-то сделать. Надо Пусть продаст свой дом.
В радостном возбуждении Дементьев шел с поезда домой. Остановился у витрины книжного магазина. Все знакомо. Даже цветные лампочки, бросающие красный, зеленый, желтый свет на обложки. По-прежнему ли работает здесь глазастая красавица продавщица? Правда, в последнее время она слишком раздобрела. Приятно смотрела искристыми глазами и спрашивала:
А кто автор?
Помнил, конечно, автора. Но на этот случай обязательно забывал. И начнет. С десяток разных книжек предложит. А из-за чего? Не надо иметь такие глаза. Отлично догадывалась обо всем, но таскала и таскала книжки привередливому покупателю и смеялась лучистыми глазами.
Раиса Петровна заранее приготовила самый лучший мышиного цвета костюм, купила новую полосатую рубашку, галстук с искрой. Осипов любил, когда подчиненные одеты с иголочки. Все сделала
5
Управление У входа всегда толпятся люди. У подъезда стоят машины, как и в прошлые времена, «Волги» черного и белого цвета.
Встретилось знакомое лицо, инженер грузовой службы. Бледный, будто неделю не кормили. Кивнул еле-еле головой в знак приветствия. Ничего, может быть, через денек-другой не так запоешь.
Вестибюль. Направо книжный киоск. За прилавком торчит та же низенькая, с пышной сединой старушка, божий одуванчик. Рядом с киоском за темной дубовой перегородкой гардероб. Налево аптечный киоск. Горчичники, примочки, таблетки И второй гардероб.
Андрей Петрович мог раздеться где угодно. У любого заместителя начальника дороги, у начальника секретариата, у начальников служб. Но никаких одолжений. Его вызвал сам Осипов, к нему первый шаг Дементьева. Разделся в общей гардеробной рядом с книжным киоском. Перед зеркалом причесался, поправил галстук. Можно идти. Но в запасе было около десяти минут. Что он будет делать в приемной?
Остановился у стенной газеты. Черт те что пишут! Советы врача. Кто их читает? Сообщение библиотеки о книжных новинках. Будто стенная газета информационный листок. Если все сбудется как задумано, он вызовет ответственных за это дело и отвесит что положено за такую работу.
Приемная. Мебель обновили. Книжные полки во всю стену отделаны дубом. Светло, приятно. На полу широченный бордовый ковер. Раньше лежал серый с темными квадратиками по краям. Теперь покоится небось в кабинете начальника хозяйственного отдела. Стулья, журнальный и письменный столы у секретарши тоже светлые. Стиль!
Дежурила Анна Ивановна, полная, довольная жизнью и собой сорокалетняя женщина. Черные глазки ее заблестели, она мягко вышла из-за стола навстречу Дементьеву. «Не забыла!» с удовлетворением подумал Андрей Петрович. Остановилась напротив и не знала, подать руку или нет, большой человек, заместителем Осипова был. Но гость не поставил секретаршу в неловкое положение. Он протянул обе руки, и она расцвела.
Можно? кивнул Дементьев головой в сторону тяжелой дубовой двери в кабинет Осипова.
Сейчас. Анна Ивановна в ворохе телефонов на специальном столике взглянула на белый аппарат, где вместо цифр по кругу была начертана одна лишь буква «Н». Под этой буквой красным светофориком горел огонек. Подождите, разговаривает.
Что ж, Дементьев подождет. Было бы чего ждать. Прошелся по приемной. Богатеют. У секретарши сбоку письменного стола многоклавишный приемник. По вечерам, когда нет начальства, а дежурить все равно приходится, коротает время, забавляясь музыкой.
Идите, почему-то шепотом сказала Анна Ивановна. Понимает, не для простого разговора вызвал начальник дороги. Светофорик погас. Дементьев решительно шагнул к высокой двери.
Осипов сидел за просторным столом и в упор смотрел на подходившего Дементьева. Осталось два-три шага. Он встал, через стол протянул руку. Доброе начало! Андрей Петрович благодарно пожал ее.
Садись.
В голосе появилось старческое дребезжание. Не удивительно. Слава богу, за шестьдесят, а выглядит холеным молодчиком, на пятьдесят и то с натяжкой. Только лысина расширилась и лицо округлилось. Он всего на пустяк уступил в росте Дементьеву. А из-за этой округлости казался ниже, чем в самом деле.
Вижу здоров, хорошо чувствуешь себя, поэтому ни о чем не спрашиваю.
Спасибо. Чувствую себя неплохо.
Что кроме ответишь на такое замечание? Однако постарел все-таки. Даже на периферии на рабочих столах не увидишь чернильных приборов. А у Осипова перед глазами прозрачное плексигласовое нагромождение, чей-то подарок в день железнодорожника. Если подарок дорог, то можно бы взять домой или, в крайнем случае в комнату отдыха, куда ведет узенькая дверь в углу кабинета. Но самое главное Осипов пользуется этим прибором. В левой чернильнице налиты синие чернила, в правой красные. Рядом с прибором стояла черная шариковая авторучка, последний всплеск моды. Не ручка, а узенький с корявой шляпкой гвоздь. Но это дань времени. Ее Осипов не брал в руки. Привычка осталась прежняя. Стареет, коль привычку не осилит.
Присмотревшись, Дементьев отметил полудужья синеватых оттенков под глазами Осипова. Этого раньше не было. А щеки стали обрюзгшими. Они дрожали, когда Осипов разговаривал. Глаза прежде были светло-голубыми. Сейчас стали просто светлыми, словно былую голубизну разбавили водой и она потеряла цвет.
Дела такие, Андрей Петрович. Об электрификации ты знаешь. Работы столько, что никому на дороге не снилось. А мне заместителя по этой части до сих пор не прислали. Предлагали одного, но пусть исправляется там, где провинился. Понял?
Нет Пока ничего
Не хитри! Все ты понял. Сиди и слушай. Я должен согласовать. Осипов отвернулся от Дементьева, твердо сжал телефонную трубку, будто готовился кого-то ударить. Так вот, заявился, у меня он. Я по-прежнему настаиваю. Пойми, зачем мне кот в мешке? Пока присмотрится, раскачается, разберется в людях А у меня задание: через полгода на Кузнищевском участке пустить электровозы. Некогда раскачиваться! Мы обсудили в управлении с товарищами, все согласны насчет Дементьева.
Потом долго слушал. Лицо его побагровело. Он терпел возражения того, кто был на другом конце провода. Терпел потому, что приказать ему не имел права. Терпел, но не соглашался. Выдержал и начал снова:
Я настаиваю на нашей кандидатуре! Понимаю, не ангел он. У нас с тобой грехов не меньше. Найди идеального, попробуй. Есть ли такие на свете? Я знаю слабости его. Буду закручивать гайки. Но я знаю и сильные стороны. Энергичен! Опытен! Сильный характер! Он в Кузнищах уже начал работы по электрификации. Без всякой раскачки. И без моей подсказки. Газеты об этом гудят.
Опять прервался. Но ненадолго.
Я тоже долго не решался. Но больше тянуть нельзя! Работы по горло. Ладно, вернемся еще к этому разговору. Вот именно, мне работать с ним, а не тебе.