Вечером он расскажет Галке. Не поверит. В самом деле, не часто на дороге встречаются такие.
И грустно было Гришке, и весело.
Казалось, что в Кузнищах все лица знакомые. Но Гришка ошибался. Знакомые были только те, что встречались на улицах. А вот столкнулся с осмотрщиками и ни с одним не пришлось бить по рукам при первой встрече на работе. Посмотрели друг на друга, дескать, ничего, поработаем, и пошли.
Южный парк большой. Путей столько, что не перечтешь. Со стороны поселка через весь парк не сразу отличишь на дальнем островке посреди станции, где крыша вокзала, а где багажное отделение. Поезда прибывали с юга один за одним. Вереница вагонов останавливалась рядом с другой вереницей, дощатые стены заснежены, на черных колесных кругах желто-ржавая маслянистая наледь.
На двадцать третий путь прибывает наливной! зашумел вверху по-командирски грозный голос. Гришка поднял голову. На макушке столба наклонился к земле серый конус громкоговорителя. Дедюх, Сероштанов, Бахтин, посыпались со столба по-казенному незнакомые фамилии. И вдруг: Арусев, Матузков будто не его фамилия, а чужая обработать поезд по-скоростному!
И небо замолкло. Оператор где-то у микрофона думал не больше минуты, и опять:
На девятнадцатый прибывает порожняк. Кошелев, Сыромятин
Другой путь, новый поезд, иные фамилии. О наливном уже ни слова. Как важно не прохлопать своей фамилии. Прозеваешь, и тогда не сразу подскажут, какой поезд обрабатывать. Не явишься к составу, и потом будут на тебя собак вешать.
Вышли на двадцать третий путь. Рельсы, как и на всей станции, ничем не отличишь от первого пути или двадцать пятого. Но не отличают лишь непосвященные. А впереди шагающие дядечки Дедюх, Сероштанов и прочие, как только дотопали до карликового светофора, едва показывающего из-под снега черную овальную голову, сразу бросили на утоптанную скользкую дорожку легкие молоточки на длинных деревянных ручках, железные с острыми крючками щупы. Закурили. Значит, вышли к двадцать третьему.
Со стороны Сватовки, огибая ажурные осветительные мачты, светофоры, столбы станционной радиосвязи, входил наливной. Паровоз отдувался как загнанная лошадь. За ним угрюмой цепью послушно катились черные одутловатые цистерны.
Осмотрщики рассыпались вдоль пути, кто с правой стороны поезда, кто с левой. Арусев и Матузков должны осматривать с хвоста. Поэтому они пропустили головную часть поезда, а потом будто вмерзли в заснеженное междупутье.
Рукоятка рычага автосцепки, коротко провисшая цепь, блестящие захваты, выглядывающие из огромного стального кулака между цистернами, все видно с междупутья. Гришка осмотрел, как будто полный порядок. Но этого показалось мало. Нагнулся, подлез к автосцепке. Тяжелая масса замороженного железа обдала глубоким металлическим холодом. Потрогал механизм сцепки, придирчиво ощупал глазами. Да, полный порядок. И только потом начал осматривать колесную пару, сдавленные пластины рессор.
Пока Гришка возился с одной цистерной, Арусев на другой стороне состава закончил осматривать третью. «Этак я отстану!» Стремительно ринулся к следующей цистерне. Вот крышка буксы, вот жидкая, еще не остывшая на стоянке черная смазка, польстер
Как он ни спешил, но Арусев уходил все дальше. Когда нагибался, то с беспокойством смотрел под цистерны на кирзовые сапоги Арусева, размеренно отмерявшие расстояние от одного колеса до другого.
Гришка метался от автосцепок к колесам, от колес к массивным вагонным рессорам, тормозным воздухопроводам, уже не замечая ни далекого Арусева, ни громыхавшие рядом составы. Телогрейка ему казалась распаренным тулупом. Каждый раз, выскакивая из-под очередной автосцепки, он шапкой смахивал пот с лица
Ну и запарился ты, хлопец! донеслось до Гришки. Вылазь, паровоз подают.
А как с остальными цистернами?
Уже осмотрены.
Гришка вылез на междупутье. Перед ним стоял Дедюх. Широкая плоская спина его была сутулой, голова наклонена вперед, будто специально приделана для осмотра колес у себя под ногами.
Слушай сюда, скажу я тебе. Суеты много, понял? А надо поспокойней. Со стороны поглядеть, вроде бы с холодком человек работает. Вот как. А в самом деле с огоньком, но спокойно.
Это как же?
А вот так. Чего ты одно и то же по десять раз подряд щупаешь?
Надо как следует смотреть.
Правильно. Если увидел все исправно, чего ж одну и ту же цистерну лизать. Двигай дальше. И делай все по порядку, одно за другим, чтобы не суетиться.
А я не спешу.
Слушай сюда, чего ты ершишься? Тебя уму-разуму учат, а ты
Да я просто так. Обидно, отстал
Ничуть не отстал. В первый день захотел нас обогнать? Ну, зачем? На этом деле мы зубы проели. Наловчись, а потом соображай.
Где Арусев?
Курит небось. Или смылся к приятелям. Дело сделал, чего отираться у цистерн.
А если не услышит?
Обязательно услышит. Радио по всему парку имеется.
Дедюх протянул пачку папирос. Гришка отказался не было настроения. Посмотрел на деревянный столб с устремленным к земле громкоговорителем, словно спрашивая: «Когда следующий?» Дедюх поймал его взгляд и хрипло засмеялся:
Повесь голову в нормальное положение. Оператор свое дело знает, передышку дает.
Опытный мужик, предсказал как гадалка. Выкурил папиросу, поднял с дорожки молоточек, щуп, и в эту минуту в усилителе громко щелкнуло.
На шестнадцатый путь прибывает грузовой поезд. Дедюх, Сероштанов, Бахтин в прежнем порядке сыпались на землю теперь уже знакомые фамилии. Дедюх и Матузков направились на шестнадцатый.
Весь день поезда прибывали беспрерывно. Будто невидимый чародей открыл за Кузнищами подземелье, вытаскивал оттуда состав за составом и без устали швырял ими в прокопченный паровозным дымом железнодорожный узел. Другой чародей на зависть первому не мог насытиться. На противоположном конце станции он принимал отдохнувшие, осмотренные и подремонтированные в Кузнищах поезда и засовывал их в бездонное зево, обрамленное снежными навалами и серыми безлиственными посадками.
Перед вечером к Гришке из-под вагона выполз Арусев.
Кончил? спросил он, кося глазом по междупутью.
Кажется, успел.
Я просил одного малого доски привезти. Надо голубятню сварганить новую. Привез.
На чем же?
На поезде, на тормозной площадке. Ехал на работу, ему в ночную, и приволок. Помоги оттащить с путей.
Успеем?
От чудак! Да тут пустяковое дело Разговор длиньше, чем работа.
Он повел Гришку поперек путей. Пришлось то и дело ползти под вагонами. На последнем междупутье лежала горка досок. Как видно, по-хозяйски к делу приготовлены. Каждая досочка одна в одну, что по длине, что по ширине, что по толщине. Краешки выбраны, поверхность гладко отфугована. «Как же он вез? Им поперек вагона не уместиться», мелькнуло в голове Гришки.
Взяли! скомандовал Арусев.
Ого! Штук шесть досок, положенных одна на одну, оказались тяжелыми. Пришлось половину столкнуть. Гришка за один конец, Арусев за другой подняли, снесли с путей.
Под откос! крикнул Арусев. Потом оттащим.
Первая доска с мягким шипеньем скользнула по снегу. Внизу у плетневой изгороди она ткнулась в хилую из фанеры калиточку. Следом поползла еще одна. Вскоре все доски прижались к плетню. Потом побросали их за низенькую фанерную калитку. Арусев через огород сбегал в дом хозяев усадьбы. Вернулся быстро, и они заспешили к новому, только что прибывшему поезду.
Темнело. Загорелись прожектора на вершинах высоких мачт. В потоке зеленовато-синего света метались редкие снежные светлячки. Они сверкали, обещая Гришке елочное счастье. Он верил, что жизнь станет лучше. К работе привыкнет. А если работа станет спокойной, то и настроение портить нечем.
Опять из-под вагона раскосым чертом вывернул Арусев.
Как дела? Приобвык? Знаешь что? С тобой можно так вот душа в душу?
Нельзя, ответил Гришка.
Арусев удивился. От искренности еще никто не отказывался. Сказки, что ль, этому человеку сочинять?
Ды нет Чтоб душа в душу! Понял?
Ну, нельзя, говорю.
Перестань! Можно ведь душа в душу
Со мной не выйдет.
Почему?
По кочану! Если можно, ты бы не спрашивал.
А-а-а Вымудряешь Слушай. Только, понимаешь, мы двое, и могила. Понял? Слышь, Григорий, недалеко от откоса видел полувагоны? Отцепили их, больные. Вот-вот в депо угонят, пока не поздно, давай десятка два досок еще скинем.
Да ты что?!
Ничего. Как нецелованная девочка. Я быстро сработаю и за тебя и за себя. Не бойся, успею. А ты в это время накидаешь, вместе перетаскаем и загоним. Монеты завяжутся. А то, понимаешь, жена совсем остервилась, хоть пропади без денег.
Это же воровство!
Спасибо А я не знал, что это такое. Не хочешь? Так и скажи.
Да ты думаешь, чего захотел? Не жди, чтобы я полез
Арусев замолк и отвернулся. Вдруг захохотал.
Ну и напугал тебя! Дай-ка, думаю, испытаю новичка. Сразу побежит от страха штаны менять или погодит? Ну, кончай болтовню. За нас никто работать не будет.
Он широко расставил ноги, перешагивая через рельс под вагоном, и скрылся. Гришка озадаченно посмотрел вслед. Арусев, ловко ухватив молоток за конец ручки, громко стучал по колесу. Как ни в чем не бывало. «Конечно, пошутил, чего это я распсиховался», подумал Гришка. Тут же вспомнил мягкое шипенье досок, сползающих по снегу. «Как умещались они на тормозной площадке поперек вагона?»
Доложить! Но кому? Дедюху? Он такой же рабочий, как и Арусев или Матузков. И Дедюх должен будет сообщать кому-то повыше? Зачем устраивать затяжку. В милицию? Но Гришка вообще не нюхал, как с милиционерами обращаться в таких случаях. Топыреву? Это подходяще
На междупутье рядом со стеллажами тормозных колодок, рессор и прочих железок стояла узенькая переговорная колонка. Гришка открыл дверцу, вынул телефонную трубку. Голос Топырева был совсем рядом.
Это Матузков! Да, новенький. Для кого новичок, а для кого старичок Начинаю о деле. Шутка такая вышла Я, кажется, помогал Арусеву доски воровать. После работы? Ладно, подождем.
И побежал к еще неосмотренному вагону.
Вскоре пришла ночная смена. Арусев собрался уходить. Он криво повел губами, глянув на Гришку.
Ты чего? спросил Матузков. А сам с беспокойством смотрел на дорожку в сторону конторы пункта технического осмотра. Время шло, а Топырева не видно.
Ничего, подмигнул Арусев. Молодец! Далеко пойдешь.
Из-за одиноко стоявшего на соседнем пути «больного» вагона вывернулся Топырев. Он спешил. Черный полушубок расстегнут, в правой руке зажаты шерстяные варежки.
Погоди, Арусев. Домой успеешь. Ну, рассказывай, обратился он к Матузкову и засунул варежки в карман.
Чего рассказывать Доски с ним воровали Я не знал, что они ворованные.
Глянь-ко прошептал Арусев. Глазки блеснули злым огоньком. Да за такое дело, за такие наговоры знаешь как бывает! Знаешь, говорю! В морду и под суд.
Не кипятись, холодно остановил Топырев. Толковее можешь?
Чего ж толковее Он с какого-то вагона накидал, а потом вместе под откос потаскали.
А ты зачем помогал?
Не знал я! Он говорил, приятель на поезде привез.
Какой приятель! Кто говорил! закипал Арусев. Молодой, новичок, а какой вонючий. Ну и челове-е-ек втерся к нам
Топырев пристально смотрел то на одного, то на другого. С чего бы выдумал новичок такую напраслину?
Пойдем все вместе, куда покидали.
Никуда не кидали!
А я говорю под откос
Торгуются, как бабы. Идем!
Гришку не удивило вранье Арусева: шкуру защищает. Но как ловко повернул, когда вздумал испытать новичка. Чуть не поверил
Удивило другое. Когда по заснеженным путям подошли к откосу, то внизу, у фанерной калиточки, не виднелось ни одной доски. Даже следов не осталось. По самому откосу, где проползали доски, снег был взмешан и стоптан, будто ватага мальчишек изъелозила горку на салазках.
Ну, показывай! задиристо наскочил Арусев.
Топырев выжидательно посмотрел на новичка.
Придется во дворе поглядеть, спрятали. У них небось заодно.
За оскорбление знаешь чо?! В нарсуд вытащу!
Двор надо проверить, твердил Гришка.
А кто разрешит? спросил Топырев. Погляжу я на вас: право слово, хуже баб. Ну, не поладили. Но нельзя же так наговаривать. Посмотрел на озадаченного Гришку, на воинственно торжествующего Арусева и приказал: Расходитесь.
Гришка не уходил. На свой риск он хотел все-таки заглянуть во двор. Арусев тоже не уходил. Он понимал намерение Матузкова и готов был костьми лечь у него на пути.
Расходитесь, кому говорят! прикрикнул Топырев. Подеретесь! Еще этого не хватало.
Ну, знаете промычал Гришка. Засунув руки в карманы телогрейки, пошел в сторону вокзала, к пешеходному мостику.
Арусев подождал, не вернется ли, и тоже пошел. Миновал осветительную мачту и спустился вниз на первую же улицу.
Лишь тогда Топырев направился к своей конторе.
2
Обеденный зал в столовой по трафаретам на стенах, по росписи на потолке точная копия вокзального ресторана в Кузнищах. На каждой стене местный маляр вывел красноватую луну, заходящую в седловину гор. Внизу радужные полоски отражение луны в озерной глади. На потолке из каждого угла тянулись к середине виноградные ветви.
На полу скользкий линолеум из разноцветных квадратиков в глазах пестрит. У широкого раздаточного окна вытянутый никелированный прилавок. Получил тарелку поставь, чтобы пальцы не обжечь. В конце прилавка на возвышении кассирша. Она работала так быстро, что не разобрать, кто жужжит: машина, выбивающая чек, или сама кассирша, подсчитывающая вслух стоимость обеда.
К окну извилистая очередь. Гришка прикинул: половина перерыва уйдет на тупую стоянку в затылок друг друга. Обрадовался, увидев у блестящего прилавочка сутулую спину Дедюха. Подскочил к нему, хлопнул по плечу:
Не опоздал? С вагоном провозился, и подмигнул. Дескать, понимать надо, чтобы позади стоящие бузу не затеяли. Что брать будем?
Выбирай сам. Дедюх двинул по скользкому никелю меню на папиросной бумаге.
А то как же! Выбирай! выскочил из-за спины Дедюха свирепый Арусев. Он без очереди, а я должен терпеть! Я должен стоять!
Постоишь, огрызнулся Гришка. Огрызнуться сумел, а все равно стало неудобно. Нет, не от Арусева, а от тех, кто за Дедюхом стоит и слышит.
Я вот те постою! Я постою!
Гришка мельком кинул глазом по очереди. По взглядам видно не одобряют хитрость, раскусили.
Дрянь ты, а не человек, в отместку шлепнул Арусеву и пошел в хвост очереди.
Из-за такой ерунды обидно стало. Понимал, что неправ, а обидно. Придрался бы Дедюх, все было бы на месте. А то вор Арусев выставился стражем порядка. Облил грязью при народе, и получилось, что защититься нельзя. И за каким дьяволом нацелился на Дедюха! Люди-то стоят, ждут, и ничего. У них тоже перерыв на обед. И тоже времени жаль.
С обидной злостью смотрел Гришка на Арусева.
Что-то сказал тот в окошко, и, пожалуйста, перед ним задымилась полная тарелка. Еще что-то языком бомкнул, и нате вам отбивные. Как барин! Приказывает. Жабу рогатую сунуть бы в тарелку!
От окошка Арусев с подносом в руках медленно шел вдоль очереди, будто хвастал заказным блюдом. Глаз вроде бы не сводил с горячих тарелок, а курс держал по цели точно на Гришку. Матузкову понятно все: дескать, смотри, я получил и уже времени даром не теряю, а ты стой как телеграфный столб. Нет, что-то другое. За Гришкиной спиной ни одного стола. Где тарелки свои поставит? Напрямую. Ага-а-а, думает, что Гришка из слабонервных, шарахнется от лобовой атаки. Выкуси!
Но Арусев тоже не из трусливого десятка. Как сорока напрямую. Отлично видел, что Гришка готов упереться лоб в лоб, и все-таки пер. Десять шагов осталось, пять, три Ускорил ход, нагнул голову, будто бы ничего не видит. По-бычьему ткнулся Гришке в живот, тарелка поползла вниз, и тогда Арусев выронил поднос. Чай, суп, котлета с гречневой кашей все потекло с костюма Гришки. На квадратиках линолеума рядом с подносом жалобно задымились кухонным влажным теплом белые осколки тарелок.
Ты что, не видишь! Растопырился на дороге! Не видишь, да? Вот заплатишь за тарелки!
А ты куда с тарелками? На улицу?
Куда хочу! Не твое дело!