Может быть, дома у тебя неприятности или какое-нибудь неотложное дело? Скажи, я отпущу. Как-нибудь управимся без тебя.
Гогия забеспокоился: уж не смеются ли над ним? Нет, Хидашели и не думал смеяться. Об этом говорили приветливое выражение его лица и мирный тон. Гогия раскрыл рот и с удивлением уставился на Левана.
Никакой неприятности, начальник, у меня нет, благодарю вас.
Леван встал. Гогия был больше его ростом, но Хидашели так смотрел на него, что верзила присел.
Если ничего не болит и ничего не беспокоит, иди и работай, как подобает человеку! Имей в виду, второй раз я предупреждать не стану.
Помощник сталевара не ожидал такого поворота. Он сразу очнулся, прямо посмотрел в лицо начальнику, но не выдержал его взгляда, опустил голову и вышел из будки.
Васо от удовольствия потер щеку. «А ты думал, что со всеми пройдут твои номера? Не тут-то было!»
Леван, успев узнать от Резо, что за человек был Отар Рамишвили, почему рабочие не любили его, прекрасно понимал, что в первые дни его непременно будут сравнивать с прежним руководителем. И все делал не так, как мог бы в его представлении делать Отар.
Перед пуском шестой печи дал знак рабочему, чтобы тот повременил. Взял у сталевара толстые перчатки и принялся чистить желоб. На стенках присохли остатки магнезистого порошка, Леван тщательно счистил его, выгреб грязь, снял перчатки и вернул их хозяину. Арчил покраснел, зло посмотрел на сталевара, упрекая его за промах. Сталевар, крепкий мужчина, обмяк, как ребенок, решил, что сейчас и начальник смены отчитает его. Но Леван улыбнулся и знаком показал: «Разве так не лучше?» Пристыженный сталевар развел руками, как бы говоря: «Конечно, лучше».
Леван подал знак мастеру, чтобы тот просверлил отверстие.
В мартеновской печи сталь варится при температуре тысяча шестьсот тысяча семьсот градусов. Около печи такая жара, что непривычный человек не сможет подойти к ней ближе чем на десять шагов. А когда хоть одно окошко печи открыто, подле нее сущий ад.
Сталевары привыкают к этой жаре. Все они худощавые, поджарые, ни капельки жира, в их движениях чувствуется сила и легкость, хотя спецодежда их за три дня покрывается солевым налетом. За одну смену на каждого рабочего полагается двадцать шесть литров соленой воды. Когда Леван начал работать мастером в Магнитогорске, он выпивал за смену не меньше сорока литров. Ежеминутно подбегал к будке с газировкой. Потом привык. Он знал, как рабочие смеются над новоиспеченными инженерами, которые не могут подойти к печи. Знал и потому с первого же дня все время крутился около самых стенок. Напрягал волю, терпел ужасающую жару, чтобы, не дай бог, не появились на лицах ребят насмешливые улыбки
Гогия Немсадзе не мог простить себе, что не сумел ответить начальнику смены. Злился, из себя выходил, думал: «Язык я проглотил, что ли, почему не смог ответить ему? Надо будет разузнать, что за парень этот Хидашели! Много воображает. Ничего, я ему воткну».
Вскоре такой случай представился. Из печи взяли пробу для анализа, и в этот момент подошел Леван. Гогия предложил начальнику смены сигарету. Хотя Хидашели только что курил, но, чтобы не обидеть помощника сталевара, сигарету взял. К тому же ему не хотелось, чтобы Немсадзе подумал, будто он все еще помнит недавний их разговор. Гогия подошел к огромной железной ложке и прикурил от расплавленной стали. Рука Левана, готовая достать из кармана спичку, как будто окаменела. Он понял, чего хочет Гогия. Рабочие уставились на начальника смены. И он принял вызов. Достал из кармана черные очки и как ни в чем не бывало взглянул через окошечко в печь. Потом спокойно поднес сигарету к окошку и прикурил. Адский зной ударил в лицо, но он стерпел. Отступил на два шага и дал знак рабочему в будке, чтобы он открыл окошко наполовину. Подозвал Гогию, показал на заднюю стену, сказал, что она плохо починена и небрежно обсыпана доломитом.
В печи кипела сталь. Пламя бушевало на поверхности.
Помощник сталевара не выдержал. Он быстро замахал головой, давая знать начальнику смены, что тот прав, и отпрыгнул назад. Леван не двинулся с места, рукой подал знак рабочему, чтобы закрыл окно.
Огромная стальная створка опустилась. Огонь снова заперли в печи. Леван облегченно вздохнул Еще немножко, и эту адскую жару не выдержал бы и он. Затянулся сигаретой, выбросил окурок и перешел к третьей печи.
Пристыженный Гогия отер пот со лба, подошел к огромному вентилятору и чуть не сел на него, рискуя насмерть простудиться.
Из шестой выпускали сталь. Она, казалось, с трудом удерживается в печи, вот-вот вырвется. Ковш наполнялся медленно.
Леван стоял неподалеку от желоба и жадно смотрел на вырывающуюся сталь свою первую плавку в руставском мартеновском цехе. Ему захотелось пить, он подошел к будке. Здесь шум мазутных форсунок был не так силен. Мастер последовал за ним.
Кажется, дела идут хорошо! сказал Арчил.
Леван глотнул газированной воды, прополоскал рот, выплюнул воду, затем поставил пустой стакан на прилавок и небрежно подтолкнул его так, что стакан проехал по стойке и стал на место.
Средне, дорогой Арчил. Что же это за смена? Надо хотя бы шесть скоростных плавок давать.
«Дай тебе бог здоровья», улыбнулся в душе Арчил Хараидзе.
Вдалеке показалась девушка в белом халате. Леван узнал сотрудницу экспресс-лаборатории сегодня он уже третий раз встречался с ней. Девушка кого-то искала. Рабочие указали ей в сторону будки с газированной водой. Она повернулась и направилась прямо к Арчилу. Увидев Левана, она растерялась. По правилам она должна была передать заключение мастеру, но, увидев начальника смены, заколебалась: вдруг Хидашели обидится? Он понял ее замешательство и показал глазами, чтобы она отдала анализ Арчилу.
Хараидзе это понравилось. Он посмотрел на бумагу и сморщился.
Что случилось?
Сера увеличилась! Мастер передал бумагу Левану.
Ничего, улыбнулся Леван, принесите руду, шлак приготовьте до полировки.
В пяти печах дела шли хорошо. Еще до чистого кипения стали удалось выиграть полтора часа. Оставалось наверстать время и провести скоростную выплавку и в шестой печи. Если бы не эта проклятая сера! Леван решил раскисление стали произвести не в ванне печи, а в ковше. В таком случае он мог бы выпустить шесть скоростных плавок.
«Вообще-то и пять неплохо», успокаивал он себя. Потом обратился к мастеру и поделился с ним своим решением.
Арчил понял, что это вежливая форма приказа.
Я пойду проверю ферросилиций!
Куски ферросилиция не понравились Левану. Ему бросилось в глаза множество крупных глыб, а по правилам каждый кусок не должен превышать двух с половиной килограммов.
Леван поднял два больших кома и понес их бригадиру шихтового двора.
Валико Азарашвили сидел за письменным столом. Когда Леван вошел в кабинет, он даже не поднял головы, сидел, уткнувшись в бумаги.
Леван разозлился, бросил на стол, под самый нос Валико, два огромных куска ферросилиция.
В чем дело, товарищ? Азарашвили подскочил и уставился на Хидашели. «Наверно, это и есть новый начальник смены».
Взгляни и поймешь! отрезал Леван. Не заставляй меня вторично приходить сюда. Чтобы за полчаса все было готово!
И Хидашели хлопнул дверью. Ровно через полчаса он подозвал сталевара первой печи:
Борис, прошу ко мне.
Сталевар удивился, что начальник смены так быстро запомнил его имя.
Слушаю, начальник.
Я тебя прошу: иди и проверь ферросилиций, полчаса назад там не все было в порядке.
Сталевар про себя посмеялся, когда увидел, что ферросилиций заменен.
«Ага, наконец-то пробрало! Теперь мы вам покажем!» подумал он и вернулся обрадованный.
Воздух через трубы ввели прямо в ванну печи.
Удалось ускорить варку. Сталь раскислили прямо в ковшах.
Шесть скоростных плавок в одну смену! Сталевары не верили в собственную победу. Поздравляли друг друга. Хвалили нового начальника.
Леван молчал, будто ничего не случилось, не хотел показывать своей радости.
Важа Двалишвили поднялся из разливочного пролета, издалека приветствовал Левана. Потом подошел и обнял друга:
Молодец, браток, крепкую ты нам задал работу!
Обер-мастер Георгий Меладзе зашел к начальнику цеха и крикнул:
Чего ты от него хотел? Он же очень хороший парень, новый начальник смены!
Элизбар ответил не сразу:
Ты, наверное, не раз слыхал: «Новая метла по-новому метет». Дорогой Георгий, он прекрасно знает, как много значит первое впечатление. Ночью он явился в цех за три часа до начала смены и всем руководил сам. Но долго ли это будет продолжаться? Элизбар задумался, потом сказал: Дай бог, чтобы он продолжал в том же духе.
На оперативной летучке начальник цеха не смог выдавить из себя ни слова похвалы. «Пока рано, время покажет, что ты за птица», подумал Элизбар, хотя в душе радовался успехам нового инженера.
Что, трудно ему было хоть одно слово сказать? искренне злился Важа Двалишвили.
Эй, дорогой Важа, с беззаботной улыбкой ответил Хидашели, вспомни Макиавелли: «Неблагодарность это вежливость королей». Садись-ка лучше в машину, довезу тебя до дому.
2
Леван возвращался домой. На стоянке такси заметил младшего Хараидзе, спорящего с таксистом, остановил свою «Волгу» и подозвал Васе.
Садись! Леван открыл дверцу.
Васо сел.
Чего ты с ним торговался? спросил Леван.
В деревню собираюсь завтра. День рождения ребенка, вина надо привезти.
А он что, не хочет?
Конечно, хочет, но так дорого, что
Машину умеешь водить?
А как же, в армии служил в авточасти.
Очень хорошо. Я должен остаться здесь у товарища, а ты возьми мою машину и езжай в деревню.
Что вы, начальник! вырвалось у Васо.
Говорю, бери. Не люблю, когда мужчина ломается.
Леван свернул на узкую улицу и остановил машину у маленького домика.
Когда поедешь?
Раз так, вечером сегодня.
Тогда я сейчас выдам тебе доверенность. Поднимись в милицию. Дежурит мой друг, подашь ему, он заверит.
На другой день Васо вернул Левану вымытую, сверкающую «Волгу». Поблагодарил, но все не уходил, мялся, что-то хотел сказать и не решался.
Ну, чего ты хочешь, выкладывай смелее, подбодрил его Леван.
А вы не обидитесь? Мне хотелось, чтобы и вы пришли на день рождения моего мальчика.
Почему же нет, обязательно приду! смеясь, ответил Леван.
Хидашели приехал с опозданием. Братья уже потеряли надежду и сели за стол.
Старший Хараидзе был тамадой. Увидев Левана, все встали.
Садитесь, садитесь, если вы так будете беспокоиться, я немедленно уеду! сказал он.
Сели.
Радости Васо не было предела. Его полненькая, краснощекая Анета тоже смотрела на Левана влюбленными глазами. Муж все уши ей прожужжал, хваля своего нового начальника.
Вначале Васо обижался, что Хидашели вмешивается в его дела. «Не доверяет, наверное». Думал об этом без конца, и было обидно до слез. «При Рамишвили мы отставали, может быть, он думает, что в этом виновен я?!» Молча мучился, но своими сомнениями не делился даже с братом.
На третий день работы к Левану пришли из руставской газеты. Леван заставил корреспондента упомянуть в статье обо всех без исключения сталеварах. Особенно хвалил братьев-мастеров. А о себе сказал: отложим похвалы в мой адрес до следующего раза. У Васо рассеялись все сомнения. Он облегченно вздохнул и с еще большим усердием взялся за дело.
«Когда человек тебе доверяет, надо в лепешку расшибиться, не подвести его», думал Васо.
Леван подарил маленькому имениннику настоящий футбольный мяч. Арчил наполнил стакан и протянул его Левану. Вначале он хотел, чтобы Леван выпил штрафной, но передумал а вдруг обидится! и не решился.
Этот бокал давайте выпьем за опоздавшего! провозгласил Арчил.
Мастер уже успел подвыпить и набрался смелости.
Все встали, встал и Леван.
Я приношу извинения за свое скромное красноречие, но все же разрешите сказать два слова, начал Арчил. За твое здоровье! Да здравствует твой приход на наш завод. Кто подведет тебя, пусть отсохнут руки! Он опорожнил стакан.
За начальника смены выпили единодушно. Леван поднял стакан и ответил Арчилу:
Благодарю, что вы выпили за мое здоровье. Об одном только я хочу вам сказать. Завод любит честного человека. Как в окопах солдат не может изменить солдату, так и сталевар не должен подводить сталевара. Давайте выпьем за то, чтобы мы никогда не изменили друг другу.
За твое здоровье! крикнули за столом.
Леван выпил и перевернул пустой стакан.
Счастливо! крикнул Арчил.
А теперь покажите мне юбиляра! крикнул Леван.
Васо вскочил и привел мальчика.
Леван подбросил ребенка.
Сколько исполнилось?
Шесть, сказал Васо.
Как тебя зовут, маленький?
Мальчик впервые видел Левана и застеснялся.
Каха! Скажи, сынок, свое имя.
Леван опустил ребенка и наполнил стакан.
Если тамада разрешит, этот бокал я выпью за Каху. Да здравствует Каха, пусть растет большой и радует сердца родных. Пусть будет умным и добрым.
Кто-то затянул застольную. Но вторые голоса не поддержали, только кое-где раздались робкие басы. Запевала упорствовал и знаками просил всех петь. Леван закусил и, когда потерявший поддержку запевала собирался замолкнуть, начал вторить. Басы тоже осмелели, и песня полилась. Радость и счастье переполняли Васо.
Арчил молчал, но его глаза сверкали. Мастер был не в ладах с песней и потому не пытался подпевать. Только временами восторженно выкрикивал:
Ну, живее, веселитесь, ребята!
Гогия Немсадзе своим ревом мешал петь остальным, и поэтому главный в хоре замахал на него руками. Но Гогия продолжал свое. Тогда Леван взял с тарелки куриную ножку и воткнул ее Гогии в рот.
Леван заметил, что сталевар третьей печи Лексо Арчемашвили молчалив и уныл. В глазах его была печаль. Леван не знал, всегда Лексо такой тихий и замкнутый или что-нибудь сейчас беспокоит его.
Что скучаешь, Лексо? весело крикнул ему Леван.
Вдруг неожиданно наступила тишина. Леван оглядел людей. У всех стали грустные лица.
Сегодня он не в духе, вряд ли пришел бы сюда, но он крестный моего сына и поэтому не мог не прийти, с какой-то особой нежностью сказал Васо Хараидзе.
А что случилось?
Жена у него тяжело больна, снова сказал Васо.
Что-нибудь серьезное?
Не знаю, подозревают опухоль. Врачи до сих пор не могут поставить диагноз, нехотя проговорил Лексо.
Дети есть?
Мальчик и девочка.
А опытные врачи смотрели ее?
В Рустави осматривали, все советовали везти в Тбилиси в больницу.
Давно болеет?
Вот уже полгода жалуется.
Ты знаешь мой телефон?
Откуда мне знать?
Леван на бумажной салфетке написал номер своего телефона и передал Лексо.
Завтра мы выходим в вечер. Позвони мне утром, я ее устрою в больницу, где работает моя мать.
Лексо положил в карман клочок бумаги, потом с трудом улыбнулся и сказал:
А теперь не скучайте, друзья!
Выпили еще два-три бокала, Леван извинился, провозгласил тост за общий стол и ушел. Почетного гостя проводили Васо и Анета.
Вот это человек! сказал Арчил, когда за Леваном закрылась дверь.
Не то что плешивый Отар.
Да, ты прав, из-за того паршивца мы забыли вкус премиальных.
Дело не в этом, перебил его Арчил, главное, человек настоящий!
Ты прав, Арчил, сердце у него золотое! согласились остальные.
Если у него золотое сердце, то и мы не должны остаться в долгу.
И не останемся! крикнул от дверей вернувшийся Васо.
А теперь песню! приказал тамада.
3
Хидашели получил самую отстающую смену. И вдруг Ребят как будто подменили: почти каждую смену они делали по пять-шесть скоростных плавок.
Михаил Георгадзе с трудом скрывал свою радость. Он любил, когда его избранник и выдвиженец оправдывал доверие. «По полету узнаю любую птицу», повторял он.
Леван всегда приходил за два часа до начала работы. Стоял над душой у сталеваров предыдущей смены. Давал почувствовать всем: знайте, с кем имеете дело. Если замечал, что кто-нибудь хочет сдать следующей смене холодную или плохо загруженную шихтой печь, сейчас же бил тревогу.
За загрузку печей, за плавку и за другие операции сталеварам ставят отметки в журнале. С Отаром Рамишвили другие смены не считались, шихтой заправляли кое-как, наскоро, в холодную печь вливали жидкий чугун. Сами выполняли план, а Рамишвили терял время, исправляя огрехи предыдущей смены.