У вас в Пустой Копани я до сих пор не встречал ни одной некрасивой, даже среди старых женщин.
Семен Матвеевич осклабился и лизнул мундштук своей трубки.
Дед теперешнего князя из нашей Пустой Копани всех некрасивых баб и девок по дешевке продавал другим помещикам, а для наших женихов втридорога покупал красавиц. С той поры повелись у нас красивые бабы.
Прося утащила Северьянова в класс. Лесник опять надел свой треух и следом за ними попытался ускользнуть в дверь. Ромась осадил его за воротник жупана:
Ты еще, Корней, мне понадобишься.
Семен Матвеевич потянул лесника к себе за рукав:
Садись! Князь твой теперь лесу не хозяин.
Ромась положил леснику руку на плечо:
Вот что, Корней Емельянович, завтра пять молодцов заявятся к тебе в лес с пилами и топорами, ну и еще кое с чем. Можешь ты вроде как бы не заметить нас?
Ты за кого меня считаешь?
За самого преданного куракинского холуя.
Лесник вскочил, надвинул в этот раз треух на лоб до самых бровей и рванулся к дверям.
Бай, Ромась, на свой пай, а я раскину на свою половину.
Не торопись, осадил его опять Ромась, записался в прихвостни, вперед не забегай! И не советую со мной умничать: умнее тебя в тюрьме сидят.
Из класса сквозь гомон, смех и шум прорезалось дергающее пиликанье скрипки.
Ромась повернул лесника за воротник лицом к себе.
Завтра в Бунаковское урочище мы к тебе заявимся. А что я тебе сказалэто не просьба, а приказ. Секретный. Военная тайна. Заруби себе это на носу.
Лесник дернул плечами, как конь в хомуте, и выскочил в прихожую. Семен Матвеевич встал, плюнул за порог и закрыл дверь.
Зачем ты, Ромась, назвал ему Бунаковскую пущу?
А затем, что мы ни завтра, ни послезавтра в эту пущу не поедем. Пусть ищут тумари ветру в поле. Ромась снял с гвоздя винтовку и набросил погонный ремень на плечо.
Семен Матвеевич махнул крестообразно трубкой:
Дай слово, Ромась, что без самогона обойдетесь.
В лесубоже упаси! А выедем на долинку, да сядем под рябинку Тут уж никак, Семен Матвеевич, нельзя!
Ромась скрыл от всех, что едет он с компанией вооруженных и преданных ему ребят совсем не за строевым лесом для хаты. С первого дня своего приезда в Копань он связался с бандой дезертиров сороколетовского Шинглы. Никто из этой банды не вступил в военно-революционный отряд и не зарегистрировал в ревкоме свое оружие. Даже пулемет «льюис», который Шингла ухитрился как-то пронести через заградительные зоны, банда укрыла на своей дезертирской базе. Ромась знал все это и назначил Шингле и его сторонникам явку на их базе с целью якобы обсудить совместный план действий против ревкома. На самом же деле он решил напоить банду до положения риз и обезоружить. Ромась сознавал, что задуманное им дело очень рискованно и что сам Шингла и его головорезы с звериным нюхом. Потому и утаил свою операцию от ревкома из боязни, что потребуют обсуждения его затеи на заседании. А это разгласит тайну непременно. Так думал он.
Северьянов возвратился, перетанцевав почти со всеми девчатами. Семен Матвеевич рассказал ему о затее Ромася учинить самовольную порубку леса. Слушая своего приятеля и перелистывая книгу, Северьянов вспомнил рассказ Василя о том, как однажды Семен Матвеевич воровал дрова в княжеском лесу. Нарубил, наложил воз, тронулся из лесу и на радостях по привычке затянул: «Солнце всходит и заходит». Голос пронзительный. Весь лес насквозь прошивает. Ну, лесники и встретили его. Свалили дрова и отняли топор. Неделю потом отрабатывал Семен Матвеевич штраф, наложенный князем.
В классе от топота скрипели половицы, раздавались «ухи», «эхи», горячие звонкие хлопки. Василь отплясывал с Ульяной барыню.
Семен Матвеевич, положил книгу на лежанку Северьянов, я разговаривал с девушками и парняминеграмотными и теми, которые плохо, как ты, читают и пишут. Все согласились по вечерам в школе учиться. Может быть, и ты будешь ходить? Читаешь ведь по складам. А учениесвет, сам мне говорил.
Верно, говорил, только в том смысле, что умные люди учатся для того, чтобы знать, а глупые для того, чтобы их знали. А вот мать Ариши третьего дни говорила мне: «Я свою Аришу четырем классам выучила и выдам только за образованного. Чтоб моя дочь, говорит, да с ее красотой, да нашу мужицкую грязь месила?!. Пропади же она пропадом, жизнь такая!»Семен Матвеевич затянулся табачным дымком, закашлялся хриплым стариковским кашлем. Я вот об чем сейчас думал, Дементьевич. Ты холостой, а холостойчто бешеный, как бы не опутали тебя. А опутают, тогда ты для мирских дел плохой ходатай.
Не опутают, Семен Матвеевич. Покопавшись на лежанке, Северьянов вытряхнул из своего походного мешка серебряный перстень с изображением головы Мефистофеля. Он этот перстень после встречи с Усовым хотел выбросить на дороге, но раздумал и запрятал в сумку. Сейчас гадал, что с ним сделать, и, подняв с лежанки, подбрасывал его на ладони. Семен Матвеевич увидел перстень и даже трубку уронил под стол.
Кольцо с чертом?! Любую цену назначай!
Не продаю, Семен Матвеевич.
Ну, тогда подари, а я в какую хошь погодув ночь, в полночьв город возить тебя буду по гроб моей жизни.
Дорого ты оценил
Мне не до барыша, была бы слава хороша. А перстень твой Ты ему цены не знаешь! Мелькнувшие искорки в глазах Семена Матвеевича на мгновение даже испугали Северьянова. Что-то суеверное, буйное, разбойничье блуждало во взгляде пустокопаньского ведьмака.
Да зачем тебе этот перстень?
Старик не слышал вопроса, любуясь изображением оскалившего зубы коварного нерусского черта. Он почесывал загнутым ногтем блестящие рога, ожидая, казалось, что тот оскалит еще шире зубы и захохочет. Старик думал: открыть или не открыть учителю свою тайную мысль, которую породил перстень? Взглянув исподлобья на учителя, он наконец убежденно выговорил:
Я с ним свою монашку теперь покорю. Не пойдешь, скажу, за меня, вот ему душу продам и собственной кровью расписку в том дам, как Федор Клюкодей. Баба да бесодин у них вес. Бога она боится, а черту покорится Ты собирался в понедельник в город? Вот и едем! Только давай во вторник.
Почему во вторник, а не в понедельник?
Потому в дорогу отъезжать надо либо во вторник, либо в субботу: такой у нас обычай. Договорились?
Договорились.
В каком часу запрягать?
Часа в три.
Семен Матвеевич надел перстень на палец с потрескавшейся темной кожей.
Ну, друг, бесстыжего гостя и пивом не выгонишь. Спокойной ночи! Смотри, не поддавайся на пчелкин медок: у нее жальце в запасе.
В классе раздавался только один голос Проси: она командовала парнями, которых принудила расставлять на прежние места парты. Скоро все затихло, а через минуту в прихожей послышались торопливые шаги Проси и ее веселый голос: «Спокойной ночи, учитель!» Хлопнули двери, и все затихло. Школа опустела.
На улице, удаляясь, зазвучала веселая песня:
Я не столько нагуляла,
Сколько начудесила
Троим голову вскружила,
Семерым повесила.
Северьянов оглядел уныло свою каморку и с горечью и насмешкой подумал о себе: «Круглый ты бобыль и сверху и снизу. Тебя не только опутать, а стреножить ничего не стоит». Вздохнул и добавил вслух:
Живешьне с кем покалякать, помрешьнекому будет о тебе поплакать.
Глава VII
В мрачном коридоре земской управы на длинной скамейке у стены, против зала заседаний, сидели Гаевская, Даша и поповичи Нил и Володя.
Вот черти лохматые, выругалась Даша, сверкая светло-голубыми глазами, второй день заседают, на учителей навалили гору дел: третий раз списки избирателей составляем, а окаянную учредилку опять отложили и жалованье учителям не прибавляют.
На войну, Дарья Кирилловна, денежки копят, заметил Нил, улыбаясь и посматривая на Гаевскую.
Гаевская проговорила в раздумье:
Зачем он просил слова? Ведь знает же, что большевику они не дадут говорить.
Северьянов с Орловымдва лаптя пара, вставил Нил, оба власть любят и на виду быть.
Ну уж и сравнили! кокетливо, притворяясь сердитой, глянула на Нила Гаевская. Северьянов говорит и действует, не помня себя, а Орлов ни на минуту не забывает о собственной персоне.
Вы правы, Сима, поддержал Гаевскую Володя, обычно мало принимавший участия в разговорах, я согласен с вами: Северьянов способен на сильные движения души, а Орловпотомок Чичикова, выросший из лаптя. Вообще, все эсеры страшные подхалимы и идолопоклонники. Во что они превратили свою Брешко-Брешковскую? Как на богородицу молятся
Ого, Володя, воскликнул Нил, какой у тебя прогресс! А собирался вступить в эсеровскую организацию.
Места своего в вашей организации я не вижу.
Ну, тогда иди к большевикам!
Володя под пытливым взглядом Симы и Даши пожал лениво плечами и ничего не ответил. Все вдруг услышали за стеной настойчивое, громкое и самоуверенное:
Прошу слова!
«Опять он! заметалось в голове Симы. Чудак, чудак, чудак!»
Шум, выкрики, лошадиный топот ног, гневное рыдание колокольчика, рев и свист заглушили голос Северьянова. Потом внезапная тишина и повелительный и вместе с тем визгливый голосок на высокой ноте: «Земство должно защищать старые вековые устои! А вы их взрываете и растаптываете солдатским сапогом!»
Молодец Салынский! не утерпел Нил. Блестящий ораторский талант. Я слышал Керенского. Салынский ему не уступит. Далеко пойдет, а ведь всего только восемнадцать лет.
Молодец среди этих лохматых овец, возразил Володя под аплодисменты Даши. Попробовал бы он среди солдат с такой вот красивой речью о вековых устоях выступить.
Нил погладил густые длинные каштановые волосы:
Вам, Володя, определенно надо податься к большевикам.
В зале опять послышался голос Северьянова:
Вы обвиняете нашу ячейку в том, за что крестьяне нам говорят спасибо. Ваши разъяренные глаза убеждают меня, что в Красноборской волости мы действуем правильно!
Демагог! бросил, кисло кривя губы, Нил.
Господа! истошно закричал кто-то в зале. Я ничего не понимаю. Этого молодца за решетку надо, а вы терпите его здесь!
Опять шум, рев, выкрики и рыдание колокольчика. Когда же волнение улеглось, Салынский на прежней высокой ноте:
Теперь вы, гражданин Северьянов, убедились, что вас здесь не хотят слушать?! Прошу соблюдать порядок, иначе я вынужден буду удалить вас с заседания.
После выкриков и требований выслать карательный отряд в Красноборскую волость уездное земское море наконец успокоилось, а полчаса спустя хлынуло через две двери в коридор. Над сюртуками, бобриковыми пиджаками, суконными поддевками и дублеными шубами клубился пар. Расходились, как из бани, не хватало только веников.
Больше почет, больше хлопот, говорил земец с огромными свислыми усами в длиннополой серой поддевке на сборках. Его сосед в бобриковом пиджаке кровавого цвета заламывал снизу вверх бороду:
Это справедливо: сегодня ты в чести, а завтра тебе свиней пасти!
Да, ваша милость, Евграф Тимофеевич, тянул нараспев, обращаясь к одному из своих сермяжных спутников, городской земец с зачесанными набок тяжелыми волосами, в захлюстанном черном сюртуке. Мужику на своем веку всяких щей приходится хлебать.
Наконец вышел в коридор сияющий Орлов Анатолий. Подойдя к Нилу, который встал ему навстречу, наклонил голову:
Азанчевский и начальник гарнизона обещали Салынскому выслать казаков в самое ближайшее время. Казаки сейчас заняты, разоружают проходящие эшелоны украинцев.
Нил испытующе посмотрел на Гаевскую:
Вы остаетесь здесь?
Нет, нет, быстро поднялась Гаевская.
Мы с Анатолием немного задержимся в кабинете Салынского.
А нам можно зайти с вами?
Нил подхватил под руки Гаевскую и Дашу и, вопреки желанию Орлова, повел их следом за ним в темный конец коридора.
Северьянов вышел в сопровождении Баринова. Старый земец отечески распекал бывшего своего ученика:
Надо ж таки, до чего достукался. Стрелялии куда? Прямо в башку. Покажи шапку! Баринов приостановился, взял из рук Северьянова папаху и посмотрел внутрь:Навылет, а? На фронте бок продырявили, так ведь то ж за Россию-матушку, а тут за что?!
За новую Россию-матушку, рабочую и крестьянскую!
Сядем-ка, посидим! предложил Баринов. Сели в коридоре на той самой скамейке, где только что сидели красноборские учителя. Проходивший мимо Гедеонов учтиво поклонился Северьянову, бросив на него защищенные стеклами пенсне проницательные глаза.
Был дома, у матери? обратился к Северьянову Баринов.
Нет, не был. Северьянов, сосредоточенный на какой-то неприятной мысли, провожал взглядом Гедеонова.
А она там бьется, как рыба об лед, продолжал Баринов. Батя твой детишками обсеменил ее, мал мала меньше, а сам по белу свету шляется. Матери деньги посылал?
Вот получил жалованье, пошлю.
Смотри, гусар! Проверю и, если подтвердится, что ты действительно вместо того, чтобы матери помогать, деньги на солдаток тратишь, прогоню из школы! В отделе уже и так кипа заявлений на тебя Салынский требует выгнать тебя немедленно, Дьяконов уже и решение состряпал. На какого дьявола понадобилось тебе это куракинское сено?
Не мнекрестьянам, которые его косили, гребли и в стога метали.
А ты читал их договор с князем?
Не читал и читать не буду.
Вот как? Ну, тогда я поддержу предложение Салынского и Азанчевского послать в вашу волость казаков, обезоружить организованную тобой шайку разбойников, а тебя, Ковригина и других сеятелей произвола отдать под суд.
Эх, Алексей Васильевич! А я-то думал, вы революционер. Договор князя с крестьянами составлен ведь по царским законам.
Хватит, перебил Северьянова Баринов и встал. Из зала, закрывая за собой дверь, вышел Салынский. По-прежнему в гимназической шинели, с пушистой черной бородкой и вьющимися баками. На ходу почтительно кивнул Баринову:
Смотрите, Алексей Васильевич, как бы вас товарищ Северьянов не распропагандировал.
Баринов не удостоил его ответом. А когда Салынский скрылся, сердито плюнул в корзину с мусором.
Ласковая рыбка, про которую говорят: уснула, да зубы не спят. С ним пришлось больше всех эти три дня воевать за себя да еще, видно, придется. Умен, за словом в карман не лезет, из молодых, да ранний.
Я вам кровно обязан, Алексей Васильевич, но в политике драться буду с вами, как и с Салынским. За каждый клок мужицкого сена.
Сумасброд, весь в батю. Выть тебе волком за твою овечью простоту.
Уж лучше выть, чем плакать по издохшему коту, как ваши земцы.
Я тоже земец! Гляди у меня, чтоб твои первачки к рождеству все читали. А сейчас присылай своего извозчика на склад, получишь новые, буквари и тетради.
Вот это по-родственному, подхватил радостно Северьянов, и разрешите вам, старейшему в нашем уезде непоследовательному последователю Николая Гавриловича Чернышевского, руку пожать!
Вот как! Видно, лесть да месть рядом ходят. Баринов махнул рукой и встал. Эх, молодежь: утром вас не разбудишь, вечером не найдешь! И, весь прямой и как-то нескладно подтянутый, зашагал в глубь коридора. Северьянов проводил его с добродушным сожалением. Он прощал старику мешанину его взглядов на происходившие тогда события в селах и городах проснувшейся России.
* * *
По пути в железнодорожный садик Северьянов зашел на монастырский двор. Семен Матвеевич под навесом задал корм и ухаживал за своим Гнедко. Под дырявой крышей навеса были аккуратно сложены высокие штабеля саней. На стенах висели хомуты с ременными шлеями, приятно пахнувшие чистым дегтем. Монастырский конюх, древний евнух, смахивал пыль кисточкой с войлоков. Гнедко без обыкновенной лошадиной жадности жевал овес, насыпанный на дерюжку, разостланную в телеге. Семен Матвеевич горстью свежей соломы обтирал спину коню. По шаловливо-легкомысленному выражению черных глаз своего друга Северьянов догадался, что сватовство продвигается успешно. «Неужели действительно мой перстень помог?» Северьянов передал старику записку на получение букварей и тетрадей в складе земства и, рассказав, как найти склад, ушел в железнодорожный садик доложить Усову о результатах своего выступления на собрании уполномоченных земства.
Проходя по центральной дорожке садика, который теперь назывался Политгородком, Северьянов заметил в раковине Для летнего оркестра выставку большевистских плакатов и диаграмм на тему «Кому нужна война?». Вся территория садика была старательно очищена от мусора. Заборы починены. Бараки, в которых помещались госпитали, а теперь разместились комитеты различных политических партий, были тщательно побелены или выкрашены.