Веди собрание! бросил Вордак Стругову, не спуская взгляда со «своры», и сел.
Разрешите вопрос дать! поднялся Корней Аверин.
Тебя только тут недоставало! дернул его за локоть Семен Матвеевич. Вытянув из-за пазухи армяка письмо, лесник приседающей походкой подошел к трибуне и отдал Северьянову письмо. Северьянов разорвал пакет и, быстро прочитав про себя вынутую из него записку, объявил:
Ультиматум князя Куракина. Читать?
Читай! загудел зал.
«Ревкому и первому съезду депутатов волостного Совета Красноборской волости. Предлагаю»
Ого! Предлагает? выкрикнул кто-то из депутатов.
Обнаглевшая гидра! процедил сквозь зубы Вордак.
«Предлагаю, повторил Северьянов, для удовлетворения нужд бедноты и семей фронтовиков на вырубку и вырезку древесины безвозмездно Сороколетовскую и Высокоборскую дачи. Остальные мои лесные угодия считать неприкосновенными. В случае нарушения вотчинных владетельных прав моих я вынужден буду обратиться за содействием к командующему войсками Западного фронта генералу Балуеву. Князь Куракин».
После минутной могильной тишины Северьянов сказал леснику:
Передай его сиятельству, что ревком и Совет лесными угодиями на территории волости распорядятся по-своему. Бедноте и семьям фронтовиков будем возить лес бесплатно на куракинских рысаках.
Зал отозвался громовым треском хлопков и разноголосым гулом. Семен Матвеевич с одним открытым глазом поднялся с места, подошел к Аверину и в замершем зале слегка хлопнул треухом по затылку своего друга:
Всю жизнь, аспид, ради князя, где бочком, где ползком, где и на карачках
Отвяжись, Сенька! дернул плечом лесник. Чей хлеб ем, того и песенки пою; революция в пятом году была, а сколько нашего брата мужика перевешали да на каторгу отправили, забыл?!
Дверь с выразительными надписями распахнулась: к леснику прошагал продовольственный комиссар Красноборской волости лавочник Салазкин.
Милый Корнюша, дай я тебя расцелую за твои золотые слова! оттолкнув Семена Матвеевича, Салазкин стал лобызать Корнея. Один ты не сошел еще с ума. А этого Салазкин повел дрожащую руку на Северьянова этого расстрелять как немецкого шпиёна, как смутьяна, подрывщика законной революции и власти!
Хо-хо, какой ты, оказывается, злой! переставил свою папаху Вордак. Только в народе говорят: от сердитой свиньи визгу много, а шерсти нет. Перевел взгляд на толпившихся у противоположной стены земцев, и странным ему показалось, что ни на одном лице среди них не увидел он сочувствия ни Куракину, ни Салазкину. Подумал: «Не прочь, подлюги, протянуть лапу к жирному куракинскому пирогу!»
Из толпы земцев кто-то укорил Салазкина:
За себя не можешь толком дело делать, а кричишь за всех!
Вас до одного всех расстрелять надо! гаркнул Салазкин.
Со скамей депутатов ему отвечали уже с веселым смехом.
Патронов у тебя не хватит, толстозадый!
У него хватит: он на ветру блох ковал.
Салазкин разъярился.
Не признаю вашей бандитской власти! Снимаю с себя продовольственного комиссара! Подыхайте с голоду, гольтепа несчастная!
Иди лучше тухлыми селедками торгуй! бросил спокойно Вордак. Силантий Матвеевич, укажи ему выходную дверь!
Салазкин яро сверкнул желтыми глазами и рванулся к выходу. Кто-то под гомерический хохот зала бросил ему вслед:
Дуй, Салазкин, по пеньям, черт в санях!
Из комнаты рядом с продотделом вышел в шинели с погонами поручик Орлов, за нимтрое учителей, тоже в офицерских шинелях, и Нил. Все чинно сели на скамье у стены за президиумом.
Разреши вопрос, товарищ Стругов? поднялся в третьем ряду молодой парень с забинтованной шеей. Правда ли, что есть постановление уездной управы сажать в тюрьму членов крестьянских большевистских комитетов?
Стругов кивнул Северьянову: «Отвечай!» Северьянов распахнул шире полы своей шинели.
Вождь эсеров нашего уезда Салынский, он же председатель уездной земской управы, предлагал принять такое решение. Оно было принято, хотя и не единогласно. Северьянов взглянул на Баринова.
Парень с забинтованной шеей уставился на Орлова.
А нельзя ли этому Салынскому самому пеньковый ошейник на глотку?
Баринов поднял руку, прося слова для справки, и, получив разрешение, встал.
Президиум уездной управы действительно по предложению председателя Салынского, при двух против, принял в начале августа такое решение. Но оно было отменено губернской земской управой как опротестованное голосовавшими против. В числе голосовавших против был и ваш покорный слуга.
Слова Баринова были последним гвоздем в крышку гроба, под которой сами красноборские эсеры упрятали себя, став на сторону князя Куракина. Деревенским же богачам сейчас не было охоты больше воевать против бедноты за князя. Они до сих пор рычали и ревели на красноборских большевиков за то, что те оттесняют их от власти, но выступлению большевиков против князя и других помещиков большинство из них втайне сочувствовало. Только Орловы, Емельян и Маркел, решили сейчас защитить честь своей знаменитой в Красноборской волости фамилии. Емельян, распахнув полы армяка, подошел вплотную к последнему ряду скамеек и с вежливой ехидцей обратился к Северьянову:
На каком основании требуешь распустить нашу земскую управу?
Земская управа защищает не трудовое крестьянство, а помещиков и небольшую кучку деревенских богачей. Это контрреволюционная власть, поэтому я и предлагаю ее распустить.
Неожиданно и разъяренно выскочил молчавший до сих пор Маркел:
Товарищ председатель данного собрания, прошу ответ дать: как надо поступать с тем учителем, который школу превратил в бардак, у которого ежедневно в школе ночуют солдатки?
Прошу назвать фамилию этого учителя! потребовал Стругов, уставив немигающие серые глаза в Маркела.
Этот учительего фамилия вам известна! сейчас с трибуны проповедует нам новую красивую жизнь.
Северьянову бросилось в глаза побледневшее лицо Гаевской. В голову ему горячей волной ударила кровь. Ромась Усачев с сочувствием и досадой взирал исподлобья на покрасневшего до корней волос друга. Весь зал, казалось, глядел одним огромным глазом на Северьянова. Баринов, опершись локтями о свои колени и стиснув виски ладонями, покачивался медленно из стороны в сторону. Дьяконов, задрав голову, насмешливо глядел на Северьянова из-под тусклых стекол. Гедеонов вертел свое пенсне на черном шнурке, который он то наматывал на указательный палец, то разматывал. Близорукие глаза его болезненно щурились. Губследователь поднял плечи и еще сильнее надавил красными ладонями на свой портфель. На его лице лежала печать спокойного удовлетворения дополнительными уликами против субъекта, у которого, по его мнению, «что ни шаг, то криминал».
С напряженным усилием мысли встал необычно медленно Вордак.
Миллян! окинул глазами он старшего Орлова. Как, по-твоему, надо поступать с тем отцом, который спит по очереди с женами своих сыновей?
Мстительный и торжествующий хохот почти всего зала разрядил обстановку.
Вот это в точку!
Завертелся небось снохач, как вор на ярмарке.
Емельян Орлов, пригнувшись почти к самому полу, поворачивался то вправо, то влево, ища упавший из его рук треух. Наконец выпрямился и, к удивлению всех, набросился на Маркела:
Дуралом! На себя плеть начал вить! и поспешно пробился локтями в сени.
Слово имеет товарищ Северьянов, выговорил жестко, с расстановкой Стругов.
Маркел, сбитый с толку неожиданной выходкой старшего брата, на мгновенье потерялся, но, услышав фамилию своего лютого врага, приосанился. Северьянов, глядя на него с напряженным спокойствием, сказал негромко:
На днях я этого субъекта выгнал из школы.
За что? бросил Маркел.
За попытку применить насилие к женщине.
Какой женщине? наступал Маркел.
К моей сестре, встал, пошатываясь, Ромась Усачев. Товарищ президиум, разрешите же наконец хоть этого младшего травкой накормить!
Маркел, тихо бросил поручик Орлов брату, немедленно удались отсюда!
Ты мне не указчик! Ты сам себе, я сам себе.
По рылу видно, что не из простых свиней! заметил спокойно Кузьма Анохов, сидевший рядом с Ромасем.
Все время неподвижно каменный Шингла ворохнулся, встал спиной к президиуму и поправил длинной рукой давно нестриженные и нечесанные желтые волосы. Редко мигая тусклыми зелеными глазами, прохрипел одичавшим голосом:
А ну, Маркел, пулей отседова! Не то при всем честном народе одену тебе сейчас пеньковый галстук. Ну?!
Маркел вышел тупым, ленивым шагом. Стругов обратился к депутатам:
Вопросов больше нет?
Все ясно.
Кто имеет что сказать по предложению докладчика о роспуске земской управы?
Разрешите мне! встал поручик Орлов. Я предлагаю вопрос о роспуске волостной земской управы обсудить на совместном заседании уполномоченных управы и депутатов Совета.
Вы ревкому предлагали это, возразил Стругов, ревком отклонил ваше предложение, а сегодня мы управу положим в гроб и крышку приколотим трехдюймовыми гвоздями.
Я прошу мое предложение поставить на голосование, настаивал Орлов.
Хорошо, проголосуем, процедил сквозь зубы Стругов. Голосуют только депутаты, с мандатами. Прошу тех поднять руки, кто поддерживает мнение ревкома!
Над скамьями взметнулись белые квадратики тетрадной бумаги в косую линейку с текстом, написанным от руки, и с печатью, в середине которой виднелся фиолетовый силуэт церкви.
Отвергли единогласно ваше предложение, объявил Стругов Орлову.
Правильно сделали! крикнул Семен Матвеевич. Дай волю этому осоту, и огурцов на белом свете не станет.
Среди земцев кто-то, покоряясь судьбе, вздохнул:
Времена, братцы, ноне шатки, берегите ваши шапки!
Земцы зашевелились. Многие из них действительно потрогали свои треухи, будто проверяя, крепко ли они сидят у них на головах.
Мы люди темные, притворялись самые осторожные из них, не знаем, в чем грех, в чем спасенье.
Богу угождай, бормотал кто-то тихо, а черту не перечь.
Сколько кобылке ни прыгать, а быть в хомуте.
Разрешите мне слово! встал Баринов. Стругов кивнул ему доброжелательно головой. Я, как член президиума губернской земской управы, категорически возражаю против роспуска Красноборского волостного земства.
Скоро и вашу губернскую земскую управу распустят, вставил с насмешкой Вордак.
Этот вопрос, объявил Стругов, не подлежит теперь дискуссии. Товарищи депутаты, приготовьте мандаты! Сейчас будем голосовать предложение о роспуске Красноборской волостной земской управы.
Баринов беспомощно развел руками и взглянул с печальным укором на Северьянова. «Наделал ты делов, говорил его взгляд, а впрочем, плетью обуха не перешибешь». И сел, отмахиваясь от Гедеонова, который, смеясь, обращал его внимание на мандат, лежавший на коленях самого близкого к ним депутата:
Да взгляни, взгляни! Большевистский мандат, а печать с изображением церкви.
Голос Стругова сурово прозвучал:
Кто согласен распустить Красноборскую земскую управу, прошу поднять руки! Принято единогласно.
Северьянов покинул наконец трибуну и занял свое место в президиуме рядом со Струговым.
С сегодняшнего дня, поднялся, радостно блестя глазами, Вордак, в Красноборской волости существует только одна законная власть, избранная народомСовет крестьянских депутатов, который поведет нас по стопам рабоче-крестьянской революции.
Все депутаты встали; от перекатного гула, выкриков и грома работящих ладоней звенело стекло в окнах. «Разбушевалася божья погодушка!»прозвучало в груди Северьянова. Он отчаянно аплодировал вместе со всеми депутатами. Орлов Емельян, укрывшись в сенях, шипел своему соседу:
Видишь? Пришла честь и на свиную шерсть, а?
Сосед в армяке, подпоясанном старым чересседельником, высокий, худой, с редковолосой сизой бородкой, снял шапку, как бы для отдания чести новой власти, и проговорил:
А по-моему, дай теперь, боже, чтобы все было гоже.
Переметнулся?
Это, Миллян, ты мечешься, а я смотрю обнакновенно. При вашей управе ночью по дорогам ни ездить, ни ходить было невозможнограбеж, разбой. А как ревком заступил, я безо всякой опаски по любой дороге хоть днем, хоть ночью, хоть на коне, хоть пешком. Самая, значит, подходящая нам власть, потому она у трудящих совета просит, а ваша управа ни с кем не считалась. Мне эта власть на радость, а у кого совесть не чиста, тому и в ясный деньдождь.
Над утихшим залом опять голос Вордака:
Красноборская ячейка сочувствующих большевикам вносит предложение: всех членов ревкома и штаба военно-революционного отряда ввести в состав волисполкома и послать делегатами на уездный съезд Советов.
Предложение приняли единогласно. Стругов поставил на обсуждение вопрос о Крупенине Ефиме, или, по-уличному, Шингле. Докладывал Ромась. Вместе с ним поднялся со своего места и губследователь.
Господа! начал он и поперхнулся. Простите граждане! Предлагаю арестовать этого Крупкина, а его дело передать в губпрокуратуру.
Чтоб года два он у вас там на казенных харчах пробавлялся? бросил губследователю Вордак. Мы именем революции в полчаса решим дело Шинглы.
Я прошу, я настаиваю, господа! переступая с ноги на ногу, продолжал губследователь. У меня тут ваша тяжба с князем Куракиным! губследователь стукнул трясущейся ладонью по портфелю.
«Господа»! передразнил его Вордак. Говорить по-нашему не научился, а суешься разбирать наши дела. Садись, господин! И не мешай нам! Если тебя в Смоленске не научили балакать по-рабочему, так поучись у нас в Красноборье. Слушай и на ус мотай!
Стругов молча уставился на губследователя и, пока тот не сел, не спускал с него въедливого взгляда, ничего хорошего не обещавшего представителю губернского правосудия.
Докладай, Ромась!
Усачев, все время терпеливо стоявший в рядах депутатов, высоко вскинул красивые брови и сказал:
Мы, группа бойцов военно-революционного отряда, вооруженные тремя четвертями самогона и пятью винтовками, пробрались в дезертирскую базу к Шингле. С помощью зеленого змия я убедил Крупенина, что все мы покинули революционный отряд и желаем влиться в его банду.
Шингла повернулся в сторону Ромася, тряхнул широкими плечами:
Ты масляным блином хоть кому в рот влезешь.
Ромась пропустил мимо ушей реплику Шинглы.
Пьяненьких всех обезоружили, перевязали.
Шингла еще на пиру признался, что стрелял в товарища Северьянова с чердака ктиторовой хаты. Вот и весь мой доклад.
Разрешите, поднялся со скамейки парень с забинтованной шеей, сейчас же на площади, перед всем народом, пустить в расход бандюгу. Я его с одной пули уложу.
Из среды земцев выдвинулся к последнему ряду депутатов богобоязненный Алексей Матвеевич Марков, отец Ариши:
Человек, братцы, повинился, а кто повинился, тому бог судья.
Не потакай своеволию! потянул назад в сени богобоязненного брата Силантий. Потачка и добрую жену портит.
Обойдемся без адвокатов, возразил Алексею Матвеевичу Вордак. Хоть и согрешим, а своим судом решим. Ну, говори ты теперь, Шингла. Правду ли нам сказал тут Ромась?
Шингла встал. Нижняя челюсть у него еще больше выдалась вперед. Он повел по залу одичавшими глазами и не нашел сочувствия ни на одном лице. Подумал: «Либо веревка, либо пуля и конец!» Помимо его воли, у него отвисла и задрожала нижняя губа, руки замахали крыльями ветряка, из большезубого широкого рта с хрипом и шипением вырвалось и покатилось по залу накопившееся в его больной душе за годы вшивой жизни:
Почему меня немцы не убили?! А? Почему я три года в окопах вшей кормил?! А? Почему мне дома жрать нечего?!
Шингла замолчал. Северьянов, не сводивший с него глаз, почувствовал на себе каменный взгляд Стругова, понял, что ему предоставляется решающее слово, встал и с глубоким вздохом выпрямился.
Тут предлагали расстрелять Шинглу
Я в воздух хотел стрелить! перебил Северьянова Шингла. Спьяна лишку даванул на собачку, пуля низом пошла.
А кто тебя напоил и втравил в это дело? спросил Ромась.