Миром блоху ловите, Степичев? ответил, будто не замечая насмешки бывшего фронтовика, Маркел.
Мы, Маркел Афанасьевич, живо отозвался Степичев, недавно прибывши, кто с фронта, кто с заработков, а кто и так по свету шатающий, должны разобраться, что тут у вас к чему?
У баррикад неожиданно поднялся истошный шум. Емельян Орлов с окровавленным лицом и растрепанным костром рыжих волос орал на всю площадь, танцуя перед Демой. Дема спокойно разглядывал на свету широкое серебряное лезвие топора.
Не бойся собаки, успокаивал он своего соседа-инвалида, хозяин на привязи! И Емельяну Орлову строго:Уйди, Миллян, от греха! Вертел ты тут нашей волостью, как черт болотом. Теперь твоему правлению конец. А будешь бегать и народ мутить, опять наткнешься рылом на мой кулак.
По толпе, собравшейся вокруг Степичева, пробежал тихий смешок, вслед уходившей Маркеловой компании полетели напутственные словечки:
Все белобилетники!
Такими молодцами можно мост мостить.
Ничего себе хрячки! От любого и негульливая баба двумя крыльями не отобьется.
Перед церковью среди женщин шли свои разговоры. Шагах в трех от Нила и Гаевской, в сторонке, стояли две пустокопаньские молодки. Одна из них, бойкая, круглолицая, с румянцем во всю щеку, обводила толпу маленькими круглыми глазками. Увидев возле ворот церковной ограды Просю, Аришу и Наташу, круглолицая тихо толкнула свою соседку, высокую молодуху в повойнике.
Наташкин муж приехал. Теперь, видишь, она в сторону учителя разу глазом не ведет, а бывало, не наглядится им. А любит злей прежнего.
Ох, Ульяна! Любовь не пожар, загорится, не потушишь! ответила молодуха в повойнике.
Видела я, продолжала Ульяна, сегодня встретились возле церкви. Он к ней оком, а она к нему боком! И тихо, тихо шепотом:А уже понесла от него, на втором месяце.
Муж бьет? спросила строго Ульяну ее соседка.
Что ты?! Пальцем ее троньона такое сотворит Он у нее тише воды, ниже травы. Да и не в правах казнить: у нее от командира его части бумажка, что без вести пропал. Отец и мать за упокой в поминальник записали. Ну, а больше всего он Ромася боится как огня. Этот душегубчто в руках, то и во лбе.
Долго жить будет теперь Наташкин мужик, раз за упокой души поминали.
Какой ни муж, а муж! вздохнула Ульяна, не гася улыбки в бойких темных глазках и вся отдаваясь невинной болтливой радости. Хоть плох муженек, да затулье есть: завалюсь, бывало, за негоне боюсь никого, а теперь?..
Может, и твой, как Наташкин, объявится.
А знаете, бабоньки? подошла к собеседницам курносая пожилая баба с злыми серыми глазами. Кто теперь к учителю вместо Наташки спать ходит?
При этих словах Гаевская потупила глаза, но невольно продолжала слушать.
Все копаньские солдатки, хихикнула Ульяна в кончик платка, под видом писать письма мужьям, по очереди бегают.
От Церкви к сплетницам подходили не, спеша Ариша, Прося и Наташа.
Бабоньки! зажмурила глаза Ульяна. Смотрите! Легка на помине. Ненавидит Аришку, а все с ней под ручку.
Ну, Аришкацарь-девка, возразила молодуха в повойнике. Походкаиз милости ступает, травинки не примнет. Вот кто захороводит учителя!
Его уже березнянская учителка захороводила, бросила с издевкой молодка с серыми злыми глазами. Гаевская вздрогнула, побледнела и быстро отошла. Нил взял ее под руку:
Уйдемте отсюда!
Сероглазая сплетница притворно всплеснула руками:
Бабоньки, что я наделала? Березнянская учителка за моей спиной стояла.
Прося прижалась к остановившей их Наташе:
Отчего ты такая стала? Все молчишь, слова от тебя не допросишься? А то плачешь?
Не плачу я, слезы сами льются.
Гаевская, оставив Нила, не пожелавшего идти в церковь, торопливыми шагами пошла вдоль церковной ограды. У самых церковных ворот столкнулась с Северьяновым.
Степан Дементьевич! подняла она глаза с усилием прочитать мысли в сосредоточенном суровом лице Северьянова. Неужели нельзя избежать кровопролития?
Мы ни на кого не нападаем, Серафима Игнатьевна! сухо возразил Северьянов и, заметив слезы на дрогнувших ресницах Гаевской, добавил мягче:Все делаем от нас зависящее, чтоб избежать столкновения с казаками.
Господи! С немцамивойна, между собойвойна, что же будет с Россией?!
Где вы будете?
Гаевская не ожидала такого вопроса, ответила с виноватой торопливостью:
В церкви. Буду молиться, чтобы бог не допустил кровопролития и чтобы вы остались живы-невредимы! Гаевская быстро повернулась и зачастила короткими шагами к воротам церковной ограды. У самых ворот остановилась, оглянулась. Северьянов задумчиво шагал вдоль ограды в сторону околицы: «Юродивая Даша тоже в гимназии училась, а ведь не юродствует: медицинскую сумку надела и с нами в цепь залегла. А эта богу молиться в церковь побежала. Узнают Вордак и Ромасьпроходу не дадут!» Мозг протестовал каждым кусочком своим, а сердце с бешеной болью тянулось к Гаевской: она ему была и жалка и дорога в эту минуту, как никогда.
Через несколько минут Северьянов со сжатым до боли сердцем докладывал в отряде Ковригину:
С колокольни до самого леса дорога, хорошо просматривается. Движутся пока отдельные путники и одиночные крестьянские подводы. Часовые у входа на колокольнюнадежные ребята, поставил еще двух на втором ярусе под звонницей. Слепогина предупредил. Набат в большой колокол. Чего ты смеешься? Северьянову показалось, что Ковригин догадывается о его встрече с Гаевской и разговоре с ней.
Ну, что ты! С ума сошел? В такой момент! возразил Ковригин каким-то напряженно-серьезным голосом, сдерживающим внутренний смех. Глаза его блестели тихой не прорвавшейся наружу улыбкой.
Товарищ Ковригин надо мной тут подтрунивал, призналась жена Ковригина Даша, выходя с медицинской сумкой через плечо. Говорила она грубоватым голосом, а улыбалась по-девичьи добродушно. Одета была в серый крестьянский суконный пиджак поверх черного платья. Я, признаться, трушу, меня лихорадит, а он издевается.
Ковригин, теперь уже ясно было, сдерживал смех, плотно сжав губы и блестя бесенячьими темно-карими глазами. Перед Северьяновым маячил висевший неловко у Даши на ремне наган в кобуре; думалось с грустью о Гаевской: «Стоит поди уже на коленях и отбивает поклоны. Прикрепить, что ли, к ней Дашу, чтобы религиозный дурман вышибла. Да где? Очень разные. У той такая религиозность, хуже падучей болезни! Вот морока!..»
Где Сима? будто угадав его мысли, грубо, как провинившегося в чем-то, спросила Даша. Северьянов растерялся, покраснел и ничего не ответил. Ковригин смотрел на него какими-то совсем другими, как показалось Северьянову, строгими, даже злыми глазами. Ни искорки от прежнего смешливого лукавства. Окинув завистливым взглядом Дашу и Ковригина, Северьянов пошел к пулемету, возле которого лежали Шингла и Ромась. Умостившись на обочине дороги под молодой елью на длинных космах бурой травы, Шингла спокойно дымил папиросой. Ромась сидел рядом с ним, держа руку на пулеметной ленте. Северьянов остановился перед ними.
Товарищ Крупенин!
Ну, что еще? как-то лениво и нехотя поворачивая длинноволосую голову, отозвался Шингла и погасил в траве папироску.
Скажи по совести, ты взаправду хотел живьем сжечь собравшихся в хате твоего соседа братьев Орловых?
А чего их жалеть? Ежели кто из них и выскочил бы, так вилами опять же в огонь, да еще повертел бы сатану на огне, как гуся на вертеле.
Но ведь тебя ревком приговорил к расстрелу условно?
Шингла сел, царапнул когтистыми пальцами по бурой траве:
Товарищ Северьянов, да разве у вас Да что у вас!.. Шингла тряхнул рыжими лохмами в сторону Романа. У него вот даже рази поднялась бы рука Шинглу расстрелять за этих паразитов?
Шингла! хлопнул Ромась ладонью по пулеметной ленте. Через час, через два, а може, совсем через несколько минут нас с тобой шальная пуля к прадедам отправит
Может, и не отправит, перебил Шингла, ну да валяй! Что там сварила твоя башка.
Скажи, Шингла, кто тебя тогда напоил, чтоб в учителя стрелять?
Шингла отвернулся и снова лег грудью на траву, сжал выступившие челюсти:
Не скажу! Икону целовал! посмотрел косящими дикими глазами на Ромася, потом снова поднялся, сел, рванул ворот гимнастерки, обнажая волосатую грудь:
Бей ножом, прямо вот сюда, в сердце, клятвы не нарушу. А прикажи всем богачам нашим, которые хотели купить Северьянова, топором головы поотрубатькаждому гаду, как петуху: шею на колоду иаминь. Ни одного гнуса не пожалею, а клятву не порушу! Больше не спрашивай.
С каким-то особым болезненным сочувствием к Шингле Северьянов подумал: «Посмотрели бы вы, гордые своей властью, славой и богатством, сколько и какой накопили вы ненависти?»
Отрывистый сильный удар колокола оборвал размышления Северьянова. Догоняя друг друга, помчались во все стороны тревожные, гулкие удары набата.
Шингла с необыкновенной для него верткостью проверил устойчивость лап треноги и прильнул рыжей шерстистой бровью к затвору пулемета. Роман подтянул ближе коробку со скаткой ленты. Северьянов прошагал в цепь. Минут через двадцать мимо него с криком «казаки!» проскакали дозорные Через полчаса, не более, из-за леса выскочил жиденький разъезд карателей. «Ишь, как они о нас плохо думают!»бросил кто-то в цепи Северьянова.
Настоящие старорежимные ехидно заметил Ромась, вглядываясь в черные полушубки и папахи с красными доньями и желтыми кистями. Керенский во все новенькое нарядил.
К остановившемуся разъезду казаков подскакал офицер в серой мерлушковой папахе и зеленой бекеше. За ним облегченной рысью выдвинулась из-за леса большая колонна в черных полушубках и на черных конях. Когда она подтянулась к разъезду, офицер выхватил клинок, вертанул им над головой и пустил своего коня полевым галопом, устилая за собой дорогу белой лентой пыли.
Ковригин, стоя на правом фланге цепи, лежавшей поперек дороги, махнул рукой:
Приготовиться! Два залпа в воздух.
Лавой прут, поправил наводку, собираясь резануть первой очередью по головной шестерке казаков Шингла.
Казачишкам невдомек, видно, отозвался из цепи Вордак, что мы пулям давно кланяться перестали.
Эх, была не была, вздохнул Василь, прицеливаясь в офицера. Узнают они сегодня, что на своей улочке и курочка храбра.
Северьянов приложил глаз к прицельной раме пулемета. Но Шингла предупредил его и поднял в воздух ствол.
Не доверяете? Думаете, приказ нарушу и резану по казакам, да?
Не обижайся, Крупенин, не такая сейчас минута.
Больше сотни молний блеснуло над дорогой и справа и слева от нее перед опушкой леса. Заупокойным пением пуль всколыхнуло воздух. Будто заколачивая в крышку гроба гвозди, простучала первая пулеметная очередь. Перед лошадью офицера брызнула черной кровью земля. Первые ряды казаков осадили коней на всем скаку. В головной шестерке двое кубарем полетели через головы своих лошадей. Задние смяли строй, многие рванули лошадей в стороны и загалопировали по полю обратно к лесу. Упавшие вскочили и побежали следом за своими лошадьми по полю.
Эх, кабы сотню таких вот лошадок, кивнул Вордак на привязанных дозорными к ели рысаков, конфискованных ревкомом у князя Куракина, дали бы мы сейчас казачишкам прикурить, да так, чтоб каждый из них всю жизнь от своей тени шарахался.
Если бы да кабы, усмехнулся Ковригин. Следя зорко за скакавшими к лесу карателями в бинокль, бросил в цепь:Можно закурить!
Не приняли боя, сказал с спокойной радостью Стругов, выходя с винтовкой из кустов. Остановясь возле Вордака, он вытер полой шинели потное лицо.
Это, видно, из тех, что всю войну на мирных жителей в атаку ходили! поддержал Северьянов. А удирают толково.
Их теперь пошлют офицерам шпоры чистить! съязвил Ковригин и, с обычными для него бегающими огоньками в глазах, продолжал следить за карателями. Казачий офицер рысил рядом с первыми шеренгами и то и дело поправлял папаху. Видно, покорился, бедняга, неудачной судьбе. Не ожидал, должно, что перед каким-то затерявшимся в лесной глуши селом его встретят ружейным и пулеметным огнем.
Не помогло! выговорил Ромась.
Что не помогло? спросил Северьянов.
А то, что казачишкам Керенский выдал новенькое обмундирование.
Из кустарника с берданкой на плече подошел Федор Клюкодей, сел рядом с Ромасем, причесал пятерней всклоченную шевелюру.
Вот бы теперь всем отрядом на Корытню, кулачье оттуда вытурить.
Видно, оно тебя шибко обидело, Федор Игнатьевич? встряхнулся Ромась, по лицу которого можно было Заключить, что он не прочь совершить такой поход.
Волчий билет куркули Федору до сих не меняют на пачпорт! процедил сквозь зубы Шингла, сворачивая толстую и длинную папиросу.
Федор грустно посмотрел на Северьянова.
С тех пор, как мы с тобой встретились на мосту, пять раз ходил в Корытню. Там теперь за главного учитель Овсов, громила вот с эту сосну, скалит лошадиные зубы: «Ты, говорит, двенадцать лет у черта на рогах ездил по белу свету. Теперь один-два таких осталось, а там и на погост».
Северьянов сломал ветку ели.
Ты ему не плюнул в рожу, Федор Игнатьевич?
А бог с ним
Подождем с полчасика, посмотрим, как себя казаки дальше вести будут. Если не пойдут в новую атаку, сразу же зайдем с тобой в ревком, получишь настоящий паспорт. Северьянов улыбнулся. Правда, с двуглавым орлом и печать волостного старшины. Земцы свою не сдали. Северьянов бросил ветку на затвор пулемета и поспешно удалился к Ковригину, возле которого уже собрался штаб местной самообороны обсуждать создавшееся положение.
К пулемету подошел Василь, сел на траву рядом с Шинглой.
Целил же хорошо! Мушку снизу подводил и на ж тебе, того-сего, промахнулся. А конек под ним добрый был.
Я всю шестерку гнедых в коммунию хотел привести, оскалил большие желтые зубы Шингла, да товарищ Северьянов помешал. Сквозь сощуренные белесые ресницы Шингла смотрел хищно на уползающую за лес колонну казаков. Га! Курощупы! Мы новую жизню закладаем без богачей-кровососов, без помещиков-грабителей, а вы? Защищать князя Куракина прискакали! Это вам не девятьсот пятый год!..
Со старой звонницы, держа в руке веревку, наброшенную силком на било, Николай Слепогин недоверчиво оглядывал слезящимися глазами большак и подползавшие к нему змейками полевые и проселочные дороги.
Глава XIII
На краю деревни тоскливо завывала собака. За печкой назойливо пилил сверчок. Стекла в окнах черные-черные, и кажется, чьи-то недобрые глаза смотрят сквозь них в каморку. Лампа начинает коптить, а достать из-за печки бидон и налить керосину лень
Три часа ночи. Северьянов никак не придумает начало письма Гаевской. На столе рядом со стопкой проверенных тетрадейкуча бумажных лоскутков. На некоторых из нихстихотворные строки. Вздохнул и снова наклонил голову над чистым голубым листком бумаги. «Вас испугало вчера возможное пролитие крови»написал и почувствовал, что слово «испугало» не подходит, «пролитие»сразу же зачеркнул. Задумался. Посмотрел вокруг себя. Взгляд остановился на прокопченных досках двери. «Надо ударить по ее религиозным предрассудкам!.. Ударить?..» Губы скривились в горькую улыбку. Написал над зачеркнутым «испугало» слово «возмутило», но зачеркнул и это. «Недаром она спросила меня тогда, кто у нас был учителем русского языка». Думал, думал и, наконец, зачеркнул всю фразу и быстро стал писать: «Вы вчера молились в церкви, чтобы не пролилась человеческая кровь. Это говорит о вашей доброте. Но что кровопролития не было, не ваша молитва тому причиной. Не обижайтесь, ведь вам пишет неверующий в существование бога и черта человек. Кровопролития не было потому, что мы оказались сильнее того, как о нас думали. Казакам представили нас в виде неорганизованной банды, а мы их встретили по всем правилам полевой войны. Да и не тот воздух теперь, которым дышат, конечно, и казаки
Много столетий труженики терпели грабительские и торгашеские порядки, а вот в этом году решили уничтожить продажный, залитый кровью человеческой строй жизни Вы подумайте, сколько крови пролито в эту ненужную рабочим и крестьянам войну? А кто затеял ее? Помещики, капиталисты. Они и сейчас кричат, чтобы кровь солдатская лилась до победы, а в их карманызолото Кто разоряется от войны? Рабочие и крестьяне. Кто наживается? Гляньте на князя Куракина! Он от интендантства только за сено, которое мать-природа вырастила, а крестьяне убрали, хапнул сотни тысяч. И так каждый из них. Народ понял все это. Вывод один: надо бороться с помещиками и капиталистами, надо силой отнять у них власть. Вот за это идет сейчас борьба. Нам в Красноборье в первой стычке повезло. Артем (я вам о нем расскажу как-нибудь), сговорившись раньше с нами, половину казаков уничтожил на их обратном пути в Мухинском лесу, из засады. Но мы на лаврах почивать не умеем. Мы, большевики, организуем рабоче-крестьянскую силу во всероссийском масштабе.