К Гаевской он не зашел, потому что было поздно, а главноев последние дни не было у него желания видеть ее. Не просветлялась, а отягчалась душа его от встреч с этой девушкой. Разговоры с ней как-то угнетали сердце, а мозгу не давали пищи. Северьянову хотелось высказать себя любимому человеку, но он сомневался: поймет ли? Может быть, в душе посмеется над самым для него дорогим.
Под ногами хрустел мелкий валежник. В лесу сгущалась темнота. Придавленный грузом дум, Северьянов то и дело сбивался с лесной стежки. Кто-то дружески советовал: «Хватит, Степа, перебесился. Женись на Гаевской, успокоишься!» Налетел на сухой высокий пень. «Тьфу ты, пропасть! Недаром в народе в черта верят. Ведь вот он, нашептывает сейчас мне!» Пахнуло теплым запахом распаренного дерева. Стежка в этом месте проходила почти рядом с лесной парней, где гнул полозья для саней и ободья для колес Кузьма Анохов.
Через полчаса звонкие удары топора вывели Северьянова из суматошного раздумья. Он остановился, осмотрелся, прислушался: удары топора смолкли, зажвыкала тихо и равномерно пила.
Зря вы эту ячейку создали! выговорил кто-то незнакомый и осторожный. Будет она теперь пчелиное жало свое везде совать. Вот, говорят, где нет этих ячеек, там народу сейчас полная воля дана: бери, что хошь, лишь бы рука твоя достала.
Ты что ж, на смертоубийство нас толкаешь?! возразил сурово чей-то показавшийся Северьянову знакомым голос. Швыканье пилы затихло.
А по-моему, чего там левшой сморкаться? вступил полный бесшабашной удали тоже знакомый голос:Отрубил, да и в шапку!
Северьянов вспомнил, какой могильной тишиной ответили на сходке березковцы, когда он, разъяснив им Декрет о земле, прочитал в предложенной резолюции: «Имение самочинно не делить, поступить с ним по декрету Советской власти». В памяти встали преданные лица батраков березковского имения, заступивших на ночное дежурство по охране хлебных амбаров, сенных сараев и риги, окруженной ометами пахучей соломы. «Эти не подведут и не предадут!»
У крыльца школы Северьянова ждал Семен Матвеевич. За его спиной трусливо спрятался Корней Аверин. Пустокопаньский Сократ вытащил лесника за рукав из-за своей спины и поставил впереди себя:
Ты что о мою спину, как свинья о панское крыльцо, чешешься?! И Северьянову:Вышел сегодня из лесу на ляды, гляжупод сосной один дурак козла доит, а другой решето подставляет. На суку золотое паникадило, люстра болтается из княжеских хором. «Что вы делаете?»кричу. Молчат. А дурацкую работу свою не бросают: роют яму для панского добра. «По чьему приказанию и кому, спрашиваю, могилу копаете?»«Князь велел!» Отобрал лопаты, заставил подцепить на кол паникадило имарш за мной! Принесли люстру в школу, в классе повесили. Семен Матвеевич взглянул сурово на осоловевшего лесника:Не прикидывайся овцоюволк съест!
В другой бы раз над всей этой историей Северьянов посмеялся, и дело с концом, а сейчас ему всерьез захотелось припугнуть лесника.
Что ж? Устроим ему военно-революционный суд на Красноборской площади!
Корней снопом повалился Северьянову под ноги. Семен Матвеевич дернул приятеля за ворот сермяги и поставил опять на ноги.
Смолоду ты кур крал, а теперь руки трясутся! Степан Дементьевич! старик подмигнул учителю. На этот раз прошу отдать его на мой суд. А ты ступай ко мне! Я тебя сегодня луком накормлю, в баню свожу, хреном натру, потом квасом напою! Старик выпроводил своего приятеля, и когда тот скрылся за школьным сараем, сказал Северьянову:Гнедку овес засыпал, сена целый пехтерь. Под дугой колокольчик. Сто верст нам теперь не дорога. Завтра чуть свет подкатываю к школьному крыльцу.
Колокольчик под дугой, Семен Матвеевич, лишнее. Я не становой пристав. Лучше, Семен Матвеевич, поедем без звону.
Ну, как хошь, с колокольчиком бы словно веселее.
Когда жениться соберусь, сватать невесту поедем обязательно с колокольчиком.
Тебя с царь-колоколом не проженишь!
На зорьке, когда снег еще был голубым, Семен Матвеевич мчал учителя из Пустой Копани в Корытню на повальный межволостной сход по выборам в учредительное собрание. Салынский уже два дня рыскал по соседним волостям в качуринском кованном медью расписном возке.
В одиннадцать часов вдоль древнего большака, под столетними березами с длинными свислыми голыми ветками, напоминавшими растрепанные косы плачущих девушек, расположились боевым лагерем красноборцы.
По большаку, на околицах Корытни, этой эсеровской тогда Вандеи, на площади перед высоким зданием земской волостной управы, бродили веселые шумные толпы молодых и пожилых крестьян в солдатских шинелях, в белых, серых и рыжих жупанчиках и армяках. Были и в дубленых тулупах. Собрались из пяти волостей. Смеялись, спорили, кого выбирать в учредилку? Бранились, доказывали и защищали друг перед другом то, кто во что верил.
Штаб красноборцев собрался в круг на санях Силантия и Кузьмы. Говорили, кому с чем выступать. Кузьма Анохов, назначенный в ораторский резерв, подмигнул Силантию и Вордаку, вытащил из передка своих саней из-под сена заветный жбан с самогоном и переложил его на сани Силантия. (В те дни еще мирились с этим злом.) Марков достал пахучую буханку хлеба, сало и соленые огурцы.
Для почину будем пить по чину! подал Кузьма стакан с самогоном Северьянову.
Не то, чтобы пить, а с добрыми людьми полчасика посидеть, побеседовать! заметил Савелий.
Никакие уговоры Кузьмы, Силантия и Вордака выпить стакан самогона не подействовали на Северьянова. Он взял огурец, кусок сала, ломоть хлеба и стал завтракать.
Степан Дементьевич! Сполосни хоть зубы! настаивал Кузьма.
Ромась, одобрительно поглядывая на друга, нехотя выпил, поморщился, сплюнул и закусил только одним огурцом. От второго стакана тоже отказался. За ним отказался и Стругов. Василь, держа перед собой стакан, подмигнул Вордаку:
А мне чай, кофий не по нутру, была б водка поутру.
После второго стакана Силантий закрыл горбатой мясистой ладонью горлышко жбана.
Хватит! Прячь, Кузьма, чтобы жить сполна, надо пить в полпьяна! и захлопнул кошель.
На подмостках перед крыльцом бывшего волостного правления у стыка двух столов, покрытых кумачом, появился Яков Овсов, грузный и рослый человек лет сорока, в офицерской замызганной фуражке. Судя по широким плечам, этот детина был из породы тех хлеборобов, которые весну, лето и осень пахали и косили за троих, а зиму промышляли топором и пилой. Глаза умные, нахальные, скрывающие сейчас лишь ради приличия презрение к деревенскому люду, бродившему по большаку и на площади. Красные щеки и жирный подбородокв рамке рыжей щетины. Оценив взглядом толпу, он взял со стола большой колокол, снятый специально с церковной звонницы. Злым набатом долго в его руках горланила медь. Когда площадь наполнилась до краев гудевшей людской разноголосицей, он грохнул колоколом о стол:
Повальный межволостной сход пяти волостей, посвященный выборам в учредительное собрание, считаю открытым.
На крыльце здания управы, окруженный эсеровским волостным активом, стоял лучший оратор уезда гимназист 9-го класса Салынский. Его друг, корытнянский помещик Качурин, стоял за ним.
Граждане! продолжал Овсов. Группа предлагает в состав президиума следующих товарищей Овсов прочитал эсеровский список в тринадцать человек. Какие будут замечания по данным кандидатурам?
Из толпы к подмосткам выдвинулся Северьянов.
Прошу внести в список Силантия Маркова и голосовать предложенных вами кандидатов поименно.
Правильно! прокатилось в толпе. Пиши Силантия Маркова! Всем известный хлебороб!
По двести пудов с десятины намолачивает.
Северьянова! пальнули орудийным залпом красноборцы, сгрудившиеся плотно в левом крыле толпы.
Пиши Северьянова! выкрикнул после всех и злее всех Ромась, зорко следивший за тяжелой рукой Овсова, который охотно записал Силантия, но, прежде чем записать Северьянова, обменялся косым взглядом с Салынским. Повторные с нарастающей силой выкрики заставили Овсова все-таки записать в список Северьянова, Романа Усачева, Вордака и Стругова. На крыльце корытнянской земской управы не на шутку встревожились. Сторонники эсеров в толпе кричали и требовали прекратить запись. На помостки вскочил солдат в короткой шинели с пустым правым рукавом. Вскинув злобный взгляд на Овсова, который давил мясистой ладонью на ухо колокола, резанул с издевкой:
Ага! Нашел черт ботало, да и сам ему не рад! Пиши тех, которых народ диктует, а не твоих подпевал. Довольно мы вашего звона наслушались. Теперь желаем знать программу большевиков. Товарищи, посадим в президиум всех новых выдвинутых кандидатов. Они нам растолкуют, как землю у помещиков отобрать! Солдат-инвалид спрыгнул с подмостков и исчез в толпе. Корытнянские эсеры не ожидали от красноборских большевиков такого стремительного натиска. Но Салынский, так легко разогнавший здесь ревком и удерживавший до сих пор власть земской управы, не растерялся. Он был уверен, что только его партия знает душу мужика и что мужик по природе своей доверяет только эсерам и пойдет только за ними. С этим убеждением бородатый гимназист поднялся из-за стола и вышел к трибуне, когда Овсов предоставил ему первому слово.
Большевики узурпировали, власть! прозвенел его чистый, красивый тенорок.
В городе уездные барышни, чиновники и гимназисты отвечали каждый раз на эти слова дружными аплодисментами, но здесь могильную тишину прорезал голос из президиума:
А что это такое означает: узурпировали! чуть приподнялся Силантий.
Захватили силой власть, бросил в толпу Салынский.
Только-то! ухмыльнулся Силантий. А в народе такой слух: будто большевики не своей, а нашей силой эту власть взяли и в деревне нам, а в городе рабочим передают.
Правильно!!
А в Корытне до си буржуйская власть нами распоряжается!
Прошу не перебивать оратора! выпалил медным горлом Овсов.
Мы не желаем этого белорукого слушать!
Долой карателя!
Салынский, просчитавшись на самой, как ему казалось до сих пор, выигрышной фразе о большевиках-захватчиках, быстро пересел на другого своего любимого конька, он призывал не торопиться с захватом помещичьих земель, вынести на суд всенародного учредительного собрания давние споры крестьян с помещиками, под конец устрашал братоубийственной гражданской войной. Но как раз в этом месте, где он ожидал перелома в настроении толпы, звенящий его тенорок опять утонул в выкриках:
Ошиблась кума, не с той ноги плясать пошла!
Наплюй, Силантий, этому молокососу в бороду!
Просим красноборских большевиков на трибуну!
Граждане, пытался овладеть вниманием толпы Салынский,вы же нарушаете свободу слова, завоеванную кровью честных революционеров!
Ишь ты, смеется! Ты к нему спиной, а он к тебе рылом!
В управе небось наоборот!
А кто нам карателями рот затыкал?! Кто нам ревком разогнал?!
«Что случилось?»думал Салынский, занимая свое место в президиуме. Силантий, не ожидая, пока его вызовет председатель, вылез из-за стола.
Гражданин предыдущий, улыбнулись с ехидцей маленькие черные глазки, хотел отколоть нас от рабочих. А спросите-ка у него, с кем он сегодня утром чай пил?
С помещиком Качуриным! крикнул солдат-инвалид в толпе.
Вот потому он нас от рабочих откалывает и с панами в союз зовет.
Теперь все паны с нами ласковы стали!
Панская ласка не коляска, возразил с спокойной хитрецой Силантий, не сядешь и не поедешь! Нащупал в толпе кого-то взглядом:Аксен Потапов! Брат у тебя, который в Щербиновке, кто будет?
Нагольный шахтер, двадцать лет кайлом под землей долбает.
А у тебя, Семен Войткевич?
Токарем смальства на Путиловском!
А ты, Герасим Шматков? Что скажешь?
Два моих брата в Бежице на заводе. Один оглох, его и зовут там глухарем. Всю жизнь котлы клепает.
Силантий обвел толпу прямым взглядом, скрывающим какую-то неожиданную для его противника мысль:
Ответьте на мой вопрос! обратился он к Салынскому.
Пожалуйста!
Где супонь бывает, когда коню хомут надевают?
Подброшенный взрывом хохота Салынский вскочил со своего места:
Председатель! Прошу немедленно прекратить издевательства!
Силантий сузил и без того укрытые бровями угольки своих глаз.
Слышите, граждане! А отдай ему полную власть, не хуже Куракина спиной поворачиваться будет, когда ты с ним разговаривать станешь Товарищ Северьянов, можете вы на мой заданный вопрос ответить?
Северьянов поднялся. Толпа притихла.
Могу, и, с трудом сдерживая смех, ответил:Хомут не наденешь, не повернув его за клешни верхом вниз, от этого супонь, которая продета в нижнюю часть клешни, поднимается вверх.
Салынский выскочил из-за стола и не сошел, а сбежал с подмостков. Лицо его было бледно, рука, теребившая пушистую черную бороду, дрожала. Он не знал, куда девать глаза. Качурин схватил его за обе руки и повел к себе. Овсов долго гремел колоколом. Силантий терпеливо ждал. Когда народ успокоился, он указал на удалявшихся демонстративно с митинга Салынского и Качурина. Видали, в чьи хоромы пошел предыдущий оратор? А ведь он уму-разуму учит всех эсеров в нашем уезде и большевиков ругает. А большевики к помещикам чай пить не ходят, они установили власть без помещиков и капиталистов, землю и фабрики у них отбирают. Землю передают нам, крестьянам, без всякого выкупа. Потому наша Красноборская волость на повальных деревенских сходах постановила голосовать за большевистский список 7, а не за гимназистов, которые не знают, на чем свинья хвост носит. К тому и вас призываем!
Выступившему за Силантием эсеру не дали говорить. Овсов долго звенел в колокол, кричал, что надо дать высказаться всем ораторам. Его перебивали: «Долой эсеров!» «Отдай колокол Силантию!» «Голосуй его резолюцию!». Когда толпа стихла, кто-то пожалел председателя:
Эх, Овсов, Овсов! Велик ты телом, да мал делом!
Толпа долго не унималась. Северьянов поднялся:
Товарищи! Резолюцию мы зачитаем после! Сейчас от имени всех моих красноборских товарищей прошу дать высказаться всем ораторам!
Пусть поговорят!
Нам сегодня не гречку косить: не опсыпится!
Потерпим малость!
Только, товарищ Северьянов, выскочил однорукий солдат-инвалид, эсеров сокращай: мы довольно наслушались их сладко-мороженых речей. Желаем вас послушать!
Северьянов весело взглянул на президиум.
Товарищи эсеры учтут эту просьбу!
Овсов, держа колокол на животе, стоял с небрежной неподвижностью и со своего огромного высока озирал толпу. Его выцветшая и помятая офицерская фуражка сбилась набекрень.
Мне Овсов, громко выкрикнул солдат-инвалид, пообещал пособие и тут же забыл. А Федора Клюкодея, который двенадцать лет с волчьим билетом за революцию страдал, до си мурыжит: билет не меняет на пачпорт.
Он привык нас на первый-второй рассчитывать.
Граждане, крикнул, осклабя лицо в улыбку, Овсов. Но посиневшие губы и багрово-красное лицо его говорили, что ему сейчас не до смеха. Ну, до каких пор можно оскорблять и ругать?! Вчера вы кричали нам, эсерам, «осанна!», а сегодня кричите «распни!»
Ишь какой Иисус Христос нашелся!
Овсов пустил нахально умные, полные сознания превосходства глаза свои бродить по толпе, потом устремил их на Северьянова.
Ваши красноборцы рта раскрыть не дают! Мы, эсеры, вынуждены будем покинуть настоящее собрание.
Сделай одолжение! Мы, корытнянцы, желаем большевиков слушать; у вас, у эсеров, слова дешевы!
За шапку берется, значит, не скоро уйдет!
Замолчите! перебил кричавших Кузьма Анохов. Выпускай, товарищ Овсов, следующего!
У меня к Силантию вопрос есть! выкрикнул вдруг из середины толпы крестьянин в сером новом армяке; он с какой-то разбойничьей удалью в серых глазах перемигнулся с Овсовым и обратился к Силантию:
Силантий! Мы когда-то с тобой закадычными друзьями считались.
Был, Петра, такой грех! перелезая через скамью и кряхтя, отозвался Силантий. Закадычный друг снял свой зеленоватый овчинный треух и почесал пятерней начавшие седеть курчавые густые волосы.
В большевистскую коммунию пойдешь?
Силантий выпрямился, царапнул бывшего своего друга черными с антрацитовым блеском зрачками.
А ты понимаешь, что означает коммуния?
Не юли, Силантий, отвечай прямо: пойдешь в коммунию?
Мне труд никакой не страшен! уклончиво возразил Силантий. Сейчас туда идет моя дочь с зятем.
Я не о дочери спрашиваю. Ты пойдешь?