Богобоязненный Алексей Матвеевич, привыкший бить земные поклоны не только небесному триликому богу и всем святым его, но и земным божкам, поспешно выжал горстью воду из своей узкой бородки.
Я слышал, братцы, что князю казаков добавили.
Все ждали, что скажет учитель. А Северьянов уже, казалось, позабыл, что он находился в курной бане.
Много ваших пустокопаньских дезертиров скрывается в лесу?
В Сороколетове до обеда, ответил Кузьма, всю деревню ваши листовки облетели, а к вечеру и до леса к дезертирам дошли. Три человека ночью из лесу в Сороколетово явились. Все трое с винтовками. Таких по деревням больше полусотни наберется. А наших и сороколетовских больше двух десятков явится.
Вот с этого и начнем, сказал Северьянов. От Кузьмы он тут же узнал, что в волость на днях с большевистскими листовками приходили два фронтовика. Кузьма обещал свести Северьянова с ними.
Силантий стоял возле полка с веником. Он всегда парил Семена Матвеевича, который страдал одышкой.
На тебе еще поездить можно! хрипел колдун под могучими шумными ударами Силантия.
Нет тебе миру, Семен, с укором пропел богобоязненный Алексей Матвеевич. Силантий, видимо, давно привык к ворчливому обращению своего старшего брата-голяка и с усердием наддавал ему веником по всем частям тела.
Го-го-го-го! Я, Лексей, бородой оброс, оттого и не слышу, что Семка мелет. Вот косточки его чувствую, они у него, что крючья, хошьхомуты вешай.
В кого ты такой уродился непутевый? медленно выговорил Алексей Матвеевич, когда «непутевый» слез с полка и умостился перед ним на полу. Помнишь, наш покойник татка что говорил? Против зла твори добро, добро господь тебе отдаст. А ты за добро злом норовишь.
Тебе отдавал! съязвил Семен Матвеевич. У тебя старшина был приятель.
«Интересная семья!»размышлял Северьянов, всматриваясь в четвертого из братьев Марковых, Ивана Матвеевича, отца Василия, который, ни слова не проронив до сих пор, никем не замеченный, успел каким-то образом попариться, окатиться холодной водой и, сидя на полу возле бочки, терпеливо ждал, ни о чем не думая и ни к чему не прислушиваясь.
В предбаннике, насаживая на голову свою барашковую папаху, Северьянов перед самым своим лицом услышал из темноты тихий голос Силантия:
Прошу вас, Степан Дементьевич, чайку с медом у меня откушать!
У меня, Силантий, все подготовлено, возразил также из темноты богобоязненный Алексей Матвеевич. Прошу, пожалуйста, всех ко мне.
«За женихом ухаживают! подумал о братьях Семен Матвеевич, выходя из предбанника. Чем черт не шутит! Аришка девка хитрая: вся в батьку, ну и, ничего не скажешь, красавица. Красотой да лаской девичьей живо окрутит моего приятеля. А Проське он сам уже голову вскружил. Только глазом на нее поведет, как кумач, загорается девка. Что ж, дай бог! Хоть так, хоть этак, а все мне родня: на свадьбу позовут и чаркой не обнесути той и другой дядя родной». Семену Матвеевичу от этих свадебных дум стало грустно. Вспомнил свою бесприданницу Аленку, и что онотец пятерых детей, и что ему самому дозарезу хозяйка в доме нужна. «Аленка моя совсем замоталась и на люди глаз не кажет. Да и выйти ей не в чем. Съезжу опять в город к монашке. Хоть она от крестьянской работы отбилась, да все ж сестра жены-покойницы и на Семку Маркова не раз засматривалась, да и теперь не отталкивает. Попрошу Степана Дементьевича густым сватом. А уж если с ним не сосватаем, пойду тогда к самой игуменье: «Твоя, мол, инокиня Серафима живет со мной. Ежели не выгоните ее из монастыря, на весь уезд вашу обитель ославлю. Приятель, мол, у меня учитель, в газету о похождениях Серафимы напишет».
Северьянов неуверенно шагал за набожным отцом красавицы Ариши Алексеем Матвеевичем и чувствовал себя как-то не в своей тарелке. Его неотступный спутник, как старый заговорщик, таинственно шепнул ему:
Не робей, Степан, нашему брату, пролетарию, полезно иногда довериться случаю и положиться на авось!
* * *
Зимняя хата Алексея Матвеевича была просторна и рублена, как и у Силантия, в лапу из отборных сосен. Стол накрыт чистой белой скатертью с кружевной дорожкой посредине. На столе шумел, как загулявший купчик, медный самовар. Резанный из корня липы огромный корец наполнен был до краев васильковым медом. Стояли чашки в глубоких блюдечках с темными каемками, лежали ломти свежего хлеба.
Висячая лампа с эмалированным голубым кругом тускло освещала широкую божницу, сосновые бревна стен, чистые лавки, судницу и большую русскую печь, от которой веяло теплом и уютом.
За шумным самоваром стояла со смуглым твердым лицом девушка в белой кофте и синем сарафане. Спокойная, гордо застенчивая, она держала кисти чуть согнутых в локтях рук на краю стольницы. Черная коса тяжелым жгутом была перекинута через плечо на грудь. В ответ на приветствие Северьянова девушка тихо поклонилась. Глаза с какой-то бездонной неподвижной чернотой. «Обалдеть можно, до чего она красива! пронеслось в голове Северьянова. Поди парни стаями бегают». От женихов у Ариши действительно отбою не было. Но только одного удостаивала своим вниманием гордая красавица. На всех игрищах неотступно при ней был Маркел Орлов, то самый лихач с кудрями на фуражке, которого Северьянов выгнал из школы.
Разливая чай гостям, Ариша ни на кого не глядела. Движения ее были наполнены сознанием ответственности, налагаемой положением молодой хозяйки. Она, казалось, и гордилась своей хорошо развитой грудью, и стыдилась того, что вот она уже невеста на выданье. Глубоким дыханием, похожим на тихие вздохи, отвечала на короткие, но зоркие взгляды Северьянова. Подавая ему самую большую белую чашку с красными звездочками, Ариша в упор глянула на него. Хоть и недолог был этот черный взгляд, но Степан не выдержал его и потупился, принял чашку и стал помешивать оловянной ложкой пустой чай. Она заметила его смущение и украдкой улыбнулась. Расставив перед всеми гостями налитые чашки, встала на свое прежнее место за самоваром и будто окаменела.
«И мысли и чувства у нее спрятаны, как огонь под золой», продолжал думать о ней Северьянов, отхлебывая ложкой малиновый чай. Ариша сравнивала его со своим единственным: «Маркел нахальный, а этотстыдливый, и неправду говорила Прося, что он отчаянный. Он смелый, но добрый». Она чувствовала, что лицо ее запылало. Не хотелось выходить из своей засады. «Увидит, догадается, что я очень волнуюсь. Ах, боже мой, дядя Силантий уже выпил свою чашку! А он на меня смотрит!». Ариша собралась с духом, вышла все-таки из своей засады, приняла от дяди чашку, налила ему одного черного, как кровь, малинового отвару. «Кончилась моя спокойная жизнь». На ее счастье, кто-то вошел в хату, и взгляды всех устремились к нему.
Корней Емельянович! встал приветливо, но не теряя собственного достоинства, гостеприимный хозяин. Милости прошу! Ариша, дай прибор! Это нашего князя Куракина бессменный лесник, представил хозяин нового гостя Северьянову. А обратившись к леснику, сказал:А это наш новый учитель.
Солдат? фамильярно рукаясь с Северьяновым и пошатываясь, выговорил лесник. Он был изрядно навеселе и, как многие тихие и покорные в трезвом виде, вел себя сейчас не в меру развязно.
Теперь молодежьвсе солдаты, вставил со вздохом хозяин. Кто воюет за родину, кто раненый, кто демобилизованный, а кто просто по своему усмотрению в самовольной отлучке.
Силантий поднял на кончиках пальцев блюдце.
На свою голову царь всех под ружье поставил. Ехидно ухмыльнувшись, отхлебнул из блюдца два глотка и добавил:Само на себя царское правительство в кнут узлов навязало.
Семен Матвеевич, сидевший рядом с учителем, толкнул его тихо локтем в бок:
Жених, скажи и ты что-нибудь! Вишь, Аришка как на тебя воззрилась: ума твоего девка пытает.
«И верно, девка замуж хочет, подумал Северьянов. Отец старается, а я уши развесил. Что же сказать ради нее?»
Нет, он ничего не скажет. В его глазах красота Ариши внезапно поблекла.
Лесник отказался от угощения и заверял хозяина, что зашел взглянуть только на нового учителя.
С Кузьмой осушили полжбанчика перегона, бахвалился лесник, целого поросенка умяли. Сыт по горло, а чаю не потребляю. Покачиваясь, подошел к Силантию. Про твои двести пудов с десятины весь уезд толкует: «Силантий Марков всех казенных агрономов превзошел».
Землятарелка, возразил Силантий, что на нее положишь, то и возьмешь.
До сих пор не проронивший ни одного слова Иван Матвеевич Марков погладил свое острое иконописное лицо, обернул чашку вверх дном и перекрестился в красный угол:
Спасибо, брат, за хлеб, за соль!
Ешь, не стесняйся! бросил ему Семен Матвеевич. За чужим столом что спив, что зъев, как знашев.
Лесник тыкал шапкой в плечо Силантию:
Князь, слышь, тебя в списки депутатов в учредиловку вписал. Не будь я Корней Аверин, ежели он не назначит тебя председателем уездной управы. Назначит непременно, потому наш князь самому Керенскому друг-приятель. Станешь первым в уезде человеком, за одним столом с князем чай пить будешь. Понял? Довольно Орловым прохлаждаться, всю волость под себя подмяли, идолы!
Лесник отошел на середину хаты. Силантий, провожая его насмешливым взглядом, сузил свои медвежьи глазки:
За хлебом-солью всякая шутка хороша.
Семен Матвеевич вылез из-за стола, подошел к леснику и похлопал его по плечу:
Из трезвого Корнея хоть веревки вей, а хлебнет сивухикум королю, сват губернатору.
Ты, лысый ирод, под меня мины не подкладывай! без всякой обиды возразил лесник. Ты вот лучше скажи честной компании, когда твоя свадьба будет?
В тот самый час, когда ты церковный замок проглотишь.
Мне церковный замок ни к чему, а вот ты святой деве Серафиме хохол завязал, а на свадьбу не зовешь.
Жду, пока твой князь хоромы освободит.
Но-но, брось эту дурочку насчет хором князя! Корнилов власть заберет, за такие слова знаешь?! на каторгу.
Скажите, Степан Дементьевич, обратился к учителю хозяин, желая замять разговор приятелей,кто такой этот Корнилов и какая у него программа?
Монархист, ответил, озирая хозяина, Северьянов. Его корпус разбит, а сам он бежал.
Корнилов себя еще покажет, вмешался лесник. Какие-то большевики в Петрограде появились, подбили солдат. Ну, он временно отступил. Собирает войско. От князя сегодня всех казаков отправили к нему.
Северьянов встрепенулся. Семен Матвеевич подмигнул ему одним глазом. Силантий устремил свои недоверчивые глазки на лесника. Хозяин спокойно гладил ладонью донышко своей опрокинутой чашки.
Ариша облегченно вздохнула. Все гости обернули свои чашки. Теперь она посматривала на учителя из своей засады, не опасаясь, что ей придется встретиться с ним взглядом. Один раз все-таки взгляды их встретились. Она потупилась. Северьянов долго не сводил с нее своих глубоких нетерпеливых глаз. Он любовался сейчас Аришей, как замечательным чудом природы, но сердце его было спокойно и равнодушно.
Братья Марковы, Алексей и Силантий, о чем-то степенно, не повышая голосов, заспорили. Уверенный в себе голос Силантия звучал, как струя холодной воды:
А по-моему, осерчал на вшейи шубу в печь!
У-у, черная овчина, тыкал лесник шапкой Силантию в бороду, леший! В такой бороде сам черт запутается.
Бородатрава, отстранил Силантий от себя лесника, скосить можно.
Ежели тебе, наступал снова лесник, все княжеские удобия и неудобия учредилка сдаст, ты семью свою заживо в корчах закопаешь, ей-бо, закопаешь! Лесник почесал шапкой себе темя. Силантий Матвеевич, скажи по совести, неужли тебе князя не жалко?
Твой князь для государства теперь плохой конь, а в плохого коня корм тратитьвсе равно что в худую кадушку воду лить.
Лесник махнул шапкой и, не надевая ее, ушел, ни с кем не прощаясь. Силантий встал. Семен Матвеевич мял в руках свой треух и ходил медленно взад-вперед по одной половице, досадуя на брата-церковника.
Корней говорит, бросил он наконец сердито брату-хозяину, что казаков от Куракина убрали, а ты сказал, что прибавили.
За правду и солгать не грех.
Семен Матвеевич с яростью нахлобучил свой треух:
Разная у нас с тобой, Ляксей, правда! Ну, все равно: прибавили или убавили, а послезавтра ни одного клока сена на куракинском лугу не оставим. Ты, Силантий, со мной согласен?
Согласен. Дружному стаду волк не страшен. Царскую судьбу решили, надо и княжескую решать.
Глава V
Вордак, молодой русоволосый стройный человек лет тридцати, в воинственно заломленной папахе и в такой же, как у Северьянова, длиннополой шинели, спустился по ступенькам крыльца волостного правления. На ходу он нервно пощипывал колечки своих рыжеватых усов. Перед крыльцом его ждали Северьянов, Стругов и Ковригин, стоявшие в окружении большой группы людей в замызганных шинелях, серых папахах и в фуражках защитного цвета. Кое-где виднелись белые жупанчики и рыжие пиджаки. Все нетерпеливо ждали, что скажет Вордак.
Отказал, грак однокрылый, Вордак сверкнул серыми выразительными глазами. Говорит, уполномоченные члены волкомиссий будут заседать до обеда.
Может быть, подождем? оглядел собравшихся Стругов, человек средних лет, низкого роста, в короткой старенькой шинели без ремня, с марлевой окровавленной повязкой на беловолосой голове. Мятую серую папаху он держал в руке.
По-моему, ждать нечего, возразил Северьянов, нам не привыкать митинговать на открытом воздухе.
Поддерживаю! рубанул решительно ладонью Вордак. Откроем собрание прямо, вот здесь. Попросим стол в той вон хате. Вордак взглянул в сторону новой хаты с резными наличниками на окнах, стоявшей невдалеке от здания волостного правления. Не дадут, достанем вон в тех хибарках, он кинул через дорогу свой энергичный взгляд. Богачи не дадут, бедняки не откажут.
Я мигом слетаю! отозвался Василь, одетый сегодня не в бобриковый пиджак, в каком его в первый раз увидел Северьянов в школе, а в рыжевато-серую шинель. На голове Василя красовалась глубоко посаженная серо-зеленая солдатская фуражка с большим свислым козырьком, укрывшим половину его лица.
Фуражку поправь, а то испугаются и в хату не пустят, заметил, улыбаясь быстрыми карими глазами, Ковригин. Он стоял сейчас рядом с Северьяновым в офицерской шинели, хорошо сидевшей на нем.
Извиняюсь! приподнял за козырек и передвинул фуражку на затылок Василь. Чтоб ее холера съела, в госпитале каптенармус наградил, злой, как цепной кобель. «На, говорит, икругом! А то и эту отниму». Василь кивнул парню в белом жупанчике:Пошли, Слепогин. Я притащу стол, а ты скамью. Мигом припрем. Вон из той хаты! Там мой приятель живет: мы с ним на одном солнышке онучи сушили.
Ящик какой-нибудь для трибуны прихватите! крикнул им вдогонку Северьянов.
Василь и Слепогин побежали через площадь к старенькой хате, обмазанной глиной: рядом с этой хатой стояла на каменном фундаменте под железной крышей пятистенка местного торговца Салазкина.
А что, если нам атаковать эту контрреволюционную свору, кивнул на окна волостного правления Вордак, и попросить ее вежливенько очистить казенное здание?
Пока стол принесут, крикнул кто-то из толпы, расскажи-ка лучше, Вордак, как вы вчера чеченцам пить давали?
Может, ты, Степан Дементьевич, удовлетворишь просьбу масс? потеребил колечки своих усов Вордак. У тебя складней получится.
Тебя просят, улыбнулся Северьянов.
Хорошо, ятак я. Вордак повел по колыхнувшейся толпе серыми умными глазами. Только с одним условиемне отступать сегодня ни на шаг перед контрреволюционной сворой, засевшей в казенном здании, а в случае надобности опыт с чеченцами применить в данной обстановке.
Давай! Давай! заколыхалась толпа.
Стругов молча надел свою папаху так, что бинт только кроваво-грязной каемкой чуть-чуть выделялся из-под нее. Он был против решительных действий, предложенных Вордаком, но, малоразговорчивый по натуре, пока что только слушал и наблюдал. Уставив неподвижные глаза свои в Северьянова, думал: «Парень, видать, горячий, вроде Вордака, заведет песнютолько подтягивай».
Вордак начал свой рассказ:
В пятницу утром является ко мне в хату с оравой вооруженных хлопцев товарищ Северьянов. Подходит, как обыкновенно, подает руку: «Будем знакомы, говорит, пустокопаньский учитель». «Очень приятно, говорю, с образованным человеком дело иметь. На какую, говорю, авантюру вы меня подбивать пришли?»«У вас, говорит, в Высоком Борку шесть человек способных к оружию». «Да, говорю, если учесть дезертиров, и больше натрясем». Тут товарищ Северьянов вкратце изложил мне весь задуманный план действий по отобранию у князя Куракина сена, скошенного и сгребенного сороколетовцами и пустокопаньцами, и на которое, согласно договору, заключенному при царизме, князь лапу наложил, конечно, при поддержке нашей контрреволюционной волостной земской управы. План товарища Северьянова мне понравился. Думаю: «Военную тактику товарищ знает: засаду на данной позиции нельзя отрывать далеко от разбираемых стогов». Посчитали оружие, у некоторых оказались дробовики такого калибра: полполя картечью накрывают. Я послал своего братишку кликнуть наших высокоборских ребят. Прибежали мигом. Товарищ Северьянов объяснил, что требует от нас в данный момент революция. Мы все, как один, согласны на кровавый бой. Загорелись хлопцы: надоело под кустами в двадцать одно играть Чуть свет со стороны Пустой Копани и Сороколетова около ста подвод за сеном тронулись. Наложили возы. Противникни гу-гу! Думаем, оценил нашу силуструсил. Только передние возы двинулись с места, летит наш дозорный: «Чеченцы седлают коней!» Мы с товарищем Северьяновым коротко обсудили создавшееся положение, дали команду: «Подпустить оголтелую татарву на верный выстрел ипервый дружный залп вверх». Мужскую рабочую силу с вилами, с кольями, с топорами положили в резерв. Все рвутся в бой. Для виду стариков, девчат и баб оставили копаться у возов. Ждем. Сын князя в офицерском кителе гарцует впереди. Все спокойно. Мы начеку. Вдруг золотопогонная гидра бах-бах из нагана. Чечня нагайки вверх, рысью в карьер. «Вот контра, думаю, как насобачились с мирным населением!» Тут наша цепь ахнула. Конь под князьком рванулся в кусты. Товарищ Северьянов из-за куста гидру золотопогонную прикладом по шее и по-кавалерийски оседлал сиятельное отродье. Чеченцы завернули коней и россыпью назад. Только пятки сверкают. Наши ребята повскакали, защелкали затворами. Кричу: «Отставить! Беречь патроны!» А товарищ Северьянов уже дипломатические переговоры начал. «Развяжите руки!»кричит молодой князек. Вертится на траве, будто на шило сел. Копаньский Силантий упер перед ним вилы в землю, разглядывает, смеется: «Потише, ваше сиятельство, говорит, нет теперь вам власти над нами». А князек свое: «Развяжите немедленно! Я сейчас же в земскую управу к товарищу Салынскому!»«Пожалуйста, спокойненько говорит товарищ Северьянов его сиятельству, только чтоб сегодня же ни одного чеченца в вашем имении не было! Всех забирайте с собой к Салынскому!»