Вы можете поменяться платьями, выдавил Геб, опасливо глядя на Фей.
Точно, прищелкнула она в восторге пальцами.
Еще я могу вообще снять верх ханьфу и остаться в полупрозрачной нижней рубашке, публика будет рукоплескать, с сарказмом добавила я. Ещё я могу поменяться нарядами с мистером Лидсом. Геб, серо-стальной прекрасно оттенит
Вайю! Зашипела Фей. Времени дурачиться нет.
А я не дурачусь. Наряд должен отражать дух мелодии. Ты думаешь, я буду играть что-то про любовь и цветочки на военном горне? И твое ханьфу как нельзя лучше отражает истинный дух войны. Настоящая воительница Марыледи By, и пояс, расшитый голубыми бабочками
Фей мучительно покраснела. Бабочки на поясе были почти не видны, вышитые нитью тон в тон.
Тогда что?
Я думаю, Фей. Ты же видишь, я думаю, я потерла ладошками глаза, но пока думается не очень.
В этот момент в зал ожидания с сияющим видом победительницы впорхнула переодетая Фейу. Вся как будто залитая жидким огнем, ткань ее ханьфу переливалась и мерцала на свету сполохами.
Фей сбоку скрипнула зубами, сжав маленькие кулачки на коленках.
Фейу ошеломляла, и контраст был ещё более значительным, потому что на заднем фоне у входа стояли две неподвижные фигуры легионеров. Красное на черном. Как кровь, как жизнь, как смерть.
Как кровь, - Я подпрыгнула от волнения. Геб, в ложу. Мне нужен самый маленький размер формы Блау. Пусть снимут, неси сюда. Конечно, все трое аларийцев были почти на две головы выше меня, а про ширину плеч и говорить не стоило, но лучше так, чем меня со сладкой улыбкой завернут обратно распорядители, потому что я нарушила пункт правил, о котором меня уведомили. Фей-Фей, тушь, и широкая кисть, раздавала я распоряжения.
Тушь нашлась сразу, на столике, где Фей писала стихи. Я обмакнула кисть, помедлила, и передала Фей-Фей.
Рисуй.
Что? ошарашенная Фей округлила глаза.
Полоски. Рисуй траурные полоски. У меня траур.
Запыхавшийся Геб вернулся быстро, принеся два комплекта. Один наш, форма Блау, был настолько большим, что я утонула в нем почти до колен. Второй, поменьше, тоже черный, из дорогой ткани, с наспех споротыми нашивками и знаками отличия был Люковым, он ещё пах им. Все-таки Люци всегда соображал очень быстро.
Я погладила ещё теплую ткань кончиками пальцев. Форма Хэсау очень похожа на нашу, и почти не отличить без нашивок, и люков размер был самым подходящим. Это он так предлагает опустить плетения и прекратить военные действия, перед лицом общей угрозы?
Кафтан Люка сел хорошо, я подвернула рукава несколько раз, застегнула, вытащив поверх малую печать Блау, и покрутилась вокруг.
Ужасно, замогильным голосом констатировала Фей-Фей. Но тот, ещё хуже, показала она на второй комплект формы. Просто дитя войны, Вайю. Не хватает только немного грязи и босых ног.
Геб за ее спиной украдкой показал мне большой палец вверх и подмигнул, значит все не так плохо.
Дитя войны, - я покатала фразу на языке, дитя войнысовсем не плохо. Я не могу конкурировать с Фейу в красоте, будем брать контрастом. И Фейу всегда были очень далеки от армии, выполняя только обязательную повинность, в отличие от Блау. Вайю Блаудитя войны, да будет так. Последний штрих. Фей, помоги вытащить шпильки и распустить волосы
Вайю, это слишком
Слишкомэто список, который нам принесли. Слишкомэто соревноваться, с учетом того, что Фейу готовила свое представление почти с начала года. Слишкомэто проигрывать просто так, Фей. Вот это слишком.
Но это неприлично при всех, только полный траур
А у меня траур Фей. Полный. По тому Пределу, который мы потеряли, расценивай это так.
А мелодия соответствует образу?
Полностью, Фей, полностью, я хищно улыбнулась, в предвкушении сжав пальцы, которые зудели в нетерпении.
Барабан и горн унесли, истекли десять мгновений, и старичок-библиотекарь пригласил нас на выход.
Леди и свидетели, прошу.
И как я? Фей-Фей пришлось отвлечь, потому что она уже дважды нервно расстегивала и застегивала мне все застежки, поправляя кафтан.
Ужасно, выдохнула она. Просто ужасно, Вайю. Ужасно настолько, что это почти вызывает дрожь. Как будто умерли все, и ты осталась последней из Блау ой, Фей несколько раз шлепнула себя ладошкой по губам. Прости, Великий.
На Арене ажиотаж стал больше, все трибуны с нетерпением гудели, обсуждая, что будет.
Распорядителям придется использовать купол тишины, чтобы угомонить аудиторию.
Фейу уже стояла посередине сцены с гордо поднятой головой, увидев меня глаза Марши расширились, и она несколько раз осмотрела меня сверху вниз, от кончиков сапожек до распущенной гривы волос. Гадай, Фейу, гадай, что я буду играть. Больше тебе ничего не остается.
Трое девушек в огненных нарядах замерли за спиной Марши в коленопреклонных позах, как бутоны нераскрывшихся цветов. Готова поставить, что эта троица точно подала заявки на танцевальное искусство. Фейу не стала бы привлекать тех, кто мог бы хоть чем-то испортить ее волшебное представление. В прошлой жизни с этой песней она выиграла, получив первое место, белую мантию и рекомендацию Садо в Академию. У меня не было сомнений, что сейчас она выступит не хуже.
Прозвучал гонг, пропел горн, объявляя открытие второй части. Садо благожелательным кивком предложил Марше представить судьям свой турнирный проект.
Род Фейурод огненных элементальщиков, ведет свою историю с Великого Исхода, начала она рассказывать издалека. Песня огняэто воплощение жизни, воплощение света, воплощение силы. Огонь дарует жизнь
Говорила она долго и складно, речь была написана заранее, и слова текли гладко, как равнинная река без порогов.
Свидетельствую об авторстве, она подняла вверх правую руку, и алые всполохи облизали пальцы, подтвердив слова Фейу. Песня была ее.
Во втором туре Марша сменила не только наряд, но и цитру. Даже инструмент благородно блестел лакированными боками дорогого красного дерева, напоминая о пламени. Фейуроскошь и блеск, деньги и возможности, и практически безграничная власть, которая позволяет купить любого в Пределе, если это позволят Тиры. Именно это демонстрировала и воплощала сегодня Марша.
Я покосилась на ложу Тиров, но с этого ракурса было видно плохо. Фейу это устроили с высочайшего Тировского дозволения, или стоит верить словам Кантора, что он не знал?
Первые такты прозвучали тихо, в абсолютной тишине. Публика, завороженная нарядами с нетерпением ждала представления.
Девушки сзади начали двигаться, повинуясь ритму мелодии, потихоньку открываясь, как лепестки у цветов. Музыка кружилась и летела, горела и плавила, сжигала и поднимала из пепла. Марша играла с такой отдачей, с такой экспрессией, что, казалось, струны цитры сейчас не выдержат и лопнут с оглушительным звуком.
Чары плетений иллюзионистов сработали во второй части мелодии, и вся сцена заполыхала огнем. Казалось, три огненных элементаля кружатся и танцуют язычками пламени, повинуясь малейшим движениям белоснежных пальцев, которые касались струн. Высший балл. Я умела быть честной сама с собойэто высший балл, это белая мантия, и даже если бы я готовилась с начала года, мне не удалось бы превзойти Маршу в музыке. Она была ей.
Она жила ей. И она была огнем.
На последних тактах крещендо, когда иллюзии на сцене начали стихать, вся фигура Фейу вспыхнула алым родовым пламенем, с ног до головы, освещая все вокруг ярким светом.
Трибуны синхронно ахнули, такой уровень владения родовой силой ещё до Академии демонстрировал потрясающий потенциал. Полагаю, котировки Марши, как одной из самых перспективных невест Предела сегодня взлетели почти до небес.
Последние такты музыки затихли. Девушки-танцовщицы вернулись в первоначальное положение, свернувшись в форме бутонов цветов. Марша успокоила струны ладонью, и несколько мгновений молчала, беря под контроль родовую силу.
Это провал, очень тоскливо протянула Фей-Фей мне в ухо.
Это великолепно! Потрясающе! Изумительно! Садо оторвал задницу от кресла и с воодушевлением хлопал в ладоши. Он даже спустился к сцене, чтобы приложиться напомаженными губами к маршиной ручке, демонстрируя поистине высшую степень восхищения.
Остальные судьи молчали. Несколько жидких хлопков выдал тировский военный судья, и немного больше Наставник по алхимии, который улыбался, но явно совершенно ничего не понимал в музыке.
Столичный факультет искусств ждет вас, леди Фейу, продолжал восхищаться Садо. Какая экспрессия, какая сила, какой напор, какие эмоции! он причмокнул от удовольствия.
Трибуны гудели, обсуждая увиденное. Геб, стоявший рядом, оттянул воротник формы, как будто ему было жарко, и с остервенением взъерошил и так лохматую шевелюру, посмотрев на меня печальным взглядом. В то, что я выиграю на музыке сегодня, не верил никто. И даже я.
Тишина. Прошу тишины, распорядитель замахал пурпурными рукавами в сторону трибун. Второй тур продолжается. Леди Блау, прошу.
Слуги уже унесли со сцены цитру и маршины принадлежности, установив посередине военный барабан, высотой почти в половину моего роста, и стандартный легионерский горн рядом на подставке. У леди Фелисити немного дрогнули губы в улыбке, а мистрис Айрель заинтересованно подалась вперед, рассматривая инструменты.
Я поднялась на сцену сбоку от зала ожидания, поэтому только единицы имели возможность лицезреть мой наряд заранее. Юбка ханьфу с разрезами по бокам, цвета траура, черная форма очень напоминавшая легионерскую без знаков отличия, с подвернутыми рукавами, распущенные в трауре длинные волосы, и ровно по три черных полоски на каждой щеке.
Трибуны сначала ахнули, а потом замолчали. Реакция судей меня порадовала, даже Таджо выдал целый спектр несвойственных ему эмоцийон удивился. Садо скривился так, как будто его заставили сожрать тарелку лимонов. Обычно такие любители жизни, как он, не любят траур, в Столице вообще немного другие обычаи. Жизнь идет быстрее и горевать время остается не всегда.
Леди будет исполнять возвышенную композицию на этом? Садо выделил последнее слово, с презрением покосившись на горн.
Блаурод военных, господин судья. Без предварительной подготовки, в таких условиях, я могу играть только на этом, ответила я совершенно спокойно.
Леди Блау, прошу, на этот раз слово взял тировский судья, у которого дрогнули в усмешке губы, когда он смотрел на мои подвернутые рукава.
Я выполнила традиционный поклон и взяла в руки барабанные палочки. Их использовали часто, дерево было отполировано, как гладкий шелк.
Жизнь и смерть, по одной палочке в каждую руку, и я взмахиваю ими по очереди. Идут рука об руку. Всегда парой. Всегда вместе. И мы никогда не знаем, какое мгновение будет последним. Сейчас? Завтра? Через декаду? Так же, как не знали они. Те, кто в сорок шестом стоял на границе ущелья Рифейского. Было летнее утро юния сорок шестого. Накануне был большой праздник, мы подписали договор с Мирней об окончании войны. Все солдаты шестой и пятой дивизий под предводительством Претора Блау спали в палатках, когда горны часовых пропели тревогу
Я рассказывала спокойно и медленно, используя только чары усиления голоса, которые накрывали сцену. Я рисовала слова картину, которую должны были помнить все в Северном Пределе. Кампания смерти. Ровно половину декады всего две дивизии сдерживали самый большой прорыв Грани, который только происходил на Севере. Всего три десятка Высших магов. Этот случай потом по косточкам разбирали в учебниках военной тактики. Как смогли? Как выстояли? Как получилось? Порталы не работали, и помощь не могли перебросить вовремя. Не удержи они Грань, и толпа тварей хлынула бы по другую сторону, прямо на несколько предгорных городков восточного Предела и далее по равнине, опустошая Империю.
Они умерли там все. Истаяли пеплом, который укрыл толстым слоем дно ущелья на несколько человеческих ростов. Без посмертия. Без погребения. Без надежды. Они удержали Грань, запечатав прорыв формацией, но для этого ритуального круга тридцать магов отдали свою силу, исчерпав источники без остатка. Они выгорели дотла, и потом взяв в руки оружие пошли умирать, потому Высший без источникаэто уже мертвый Высший.
каждый род Севера тогда потерял кого-то. Отца, брата, мужа. Летом сорок шестого Блау потеряли пятерых. Почти всех из двух поколений. Эта мелодия посвящается моему пра-пра.
Претору Блау, который остался в Рифейском ущелье. И всем легионерам. Каждому, чей пепел упокоился там, внизу. Это песня посмертия, чтобы души тех, кто не нашел путь, могли вернуться к Великому.
Я закончила в гробовом молчании. Судьи смотрели хмуро, а леди Фелисити отворачивала лицо в сторону, достав платочек. Я не знала, что у рода Аю есть родственники у нас на Севере.
Это моя траурная песня. Я клянусь, что никогда ещё она не звучала под этим небом, вспышка родовой силы окутала мою руку до локтя. Я клянусь, что исполняю ее впервые, ещё одна вспышка тьмы подтверждает сказанное.
Сказать, что яавтор, как Марша, я не могла. Это была не моя мелодия. Ее придумал один из менестрелей-легионеров, потрясенный событиями после мятежа. И намного позже ее стали исполнять всегда, играя посмертие. Но к событиям сорок шестого идея подходила идеально. На войне каждый деньподвиг, но есть такие, о которых помнят и два и три столетия спустя.
Я взяла в руки горн и закрыла глаза, настраиваясь, представляя ущелье и Рифейский перевал. Лето сорок шестого мне представить не удалось, зато я видела заснеженные перегоны и груды замерзших обезображенных трупов, и Нике с перекошенным застывшим лицом. Нике и шестнадцатый. И лето. Две битвыодин перевал.
Первые ноты горна взвились вверх, ошеломляя и тревожа, я помнила про Турнир, но эти звуки даже у меня внутри вызывали нервную дрожь. Я трубила тревогу. Тревогу. Тревогу.
Горн поднимал тех, кто спал, дивизию за дивизией, привычные звуки резко контрастировали с мирной Ареной и тишиной.
Летнее утро юния сорок шестого. И звуки горна затихают, часовых-горнистов убили, и трубить больше некому.
Горн сменяют звуки барабанной дроби, первые ноты имперского марша. Это первая дивизия строится и встречает прорыв лоб в лоб. Барабанная дробь усиливается, солдаты падают один за другим, и трава окрашивается кровью. И следующие ряды встают на место тех, кто упал, и следующие, и следующие
Первую дивизию в сорок шестом выкосили сразу, за десяток мгновений. Горн сменяет звук барабана и песня летит ввысь, оплакивая тех, кто уже умер. Горн трубил возмущенно, призывая занять пустые ряды, заполнить бреши, чтобы жертва не была напрасной, чтобы души тех, кто уже умер, могли обрести забвение.
И снова барабанная дробь. Это вторая дивизия вступает в бой, выстраивая защитные фигуры под звуки марша. Каре, прорыв, новые жертвы, но легионеры идут в бой, зная, что помощь близко, что вестники уже улетели, и они просто должны продержаться.
И снова трубит горн. Надежды нет. Порталы не работают. Помощь не придетне успеет, нет времени оплакивать тех, кто упал, нужно драться. Прорыв усиливается, и горн трубит так, что закладывает ушитвари наступают, скоро откроется Око.
И снова барабанная дробь. В живых не осталось почти никого, и только последний одинокий барабанщик удерживает ритм. И в бой вступают маги, осталось всего несколько мгновений и подготовленная формация сработает. Барабанная дробь усиливается, мои палочки мелькают в воздухе с такой скоростью, что казалось слились в единое целое.
И снова горн. Прорыв запечатан. Ветер стихает. Маги падают на колени, с выжженными источниками, трава стала алой. Души тех, кто умер кружатся над ущельем в поисках выхода, которого нет, сверху Око и их начинает затягивать в Прорыв. И снова взвивается горн, указывая путь, маня всех за собой, чтобы ушли, чтобы успели, что нашли путь
Я уже заканчивала, из последних сил, вкладывая душу, как будто действительно вернулась туда, в лето сорок шестого. Лето и зима, две битвы на Рифейском слились в одно целое, и я чувствовала, как течет горячими каплями тушь по щекам, размазывая полоски, и в этот момент вокруг меня вспыхнуло, окутывая в кокон, серебристое пламя.
Амулет Великого сработал.
Полыхнуло серебром так, что я перестала видеть что-либо вокруг, мелодия взвивалась вверх, и вместе с ней усиливалось пламя, горн стихал, убаюкивая, и пламя опадало. Я звала павших за собой, звала вернуться к источнику, вернуться домой, к пламени Отца, вернуться к Великому как будто звуки моего горна действительно могли вывести тех, кого затянуло в прорыв.