А нам-то как тебя называть, человеце? Ахмет или Олександр?
А хоть горшком назовите, токмо в печь не сажайте!
Прикрикнув на живо утихомирившегося цепного пса, Ахмет-Олександр гостеприимно пригласил гостей в корчмуприземистую, вытянутую в длину, избу, рубленную«по круглякам» в обло, с многочисленными галерейками и пристройками, окромя которых во дворе еще имелось с полдесятка бревенчатых и дощатых строений. В дальнем Вожников с ходу опознал баньку, а в ближнем, судя по воротамригу или овин. Поднявшись по невысокому крылечку, гости вошли в корчму.
Егор вовремя пригнулся, едва не ударившись лбом о низкую притолоку, и, выпрямившись, разглядывал обстановку, уже, надо сказать, привычнуюслюдяные окна, закопченная икона с теплившейся тусклым зеленоватым светом лампадкой, длинный, сколоченный из толстых досок стол, лавки, поставцы-подсвечники.
Вы от поснидайте сперва, а язм распоряжуся с банькой. Помоетесь?
Охотно!
Радостно потерев руки, Иван Борисович уселся за стол и, дождавшись, пока рядом расположился братец, милостиво кивнул остальным:
Инда присаживайтесь по-простому, рядком. Ты, Егорийближе к нам, а ты, Антипко, в уголок, во-он на ту лавку.
А Федя? возмутился Егор.
Все трое посмотрели на него с большим удивлением:
Федька на кухне поест, как слуге и положено.
Ах, ну да, ну да Слуга Ох, надоели. Свалить что ли от всех вас в город? А что погулять, размятьсячего тут, в клоповнике этом вонючем, сидеть?
Гости-товы? взглянув на Борисовичей, с поклоном осведомился Ахмет Татарин. А Антип и
То Егорий. Воины, стража наша.
Ага, понятно, хозяин «отеля» что-то быстро прикинул в уме. Народу у меня многовсе пути летнего ждут, с распутицы позастряли. Инда место найду, вам, гости торговыев овине. Не побрезгуете?
В овине так в овине, и хуже иногда приходилось.
Ну, вот и славненько. Я слугу пошлюон там печку протопит, тепло будет. А сторожа ваша на ригу пусть идет, там тоже печка. Можно и слугу туда же ежели стража ваша не против.
Да не против, ухмыльнулся Егор. Пусть с нами ночует, что ж.
Договорились!
Громко хлопнув в ладоши, хозяин «отеля» подозвал обслуживающий персонал, столь же колоритный, как и он сам: двух парней лет двадцати в посконных рубахах и постолах.
Митька, Середко, живо гостям еду! Да девкам скажитепущай дров наколют да воды натаскают в баню. Ну, вот, Ахмет широко улыбнулся гостям. К вечеру и банька, а до того, опосля, как пообедаетеотдохнете.
Поели примерно так же, как и у своеземца Голубеева Игната, на этот раз, правда, за все заплативБорисовичи расщедрились, так что ж! Те же каши, кисели, из разной рыбы ушицаналимья, стерляжья и совсем дешеваяокуневая. Еще и дичь, и пирогис кашей, с капустой, с вязигой. Пока ели, пришли в трапезную и другие постояльцы в разноцветных, с крученым узорочьем да пуговицами кафтанах, подпоясанных разноцветными кушаками, при бородах, пусть даже самых куцых.
Во время обеда Егор не притронулся к медовухе, крепче кваса ничего не испил, а затем отправился в город. Так, посмотреть Интересно все же, не каждый же раз вот так в пятнадцатом веке!
Уже было, наверное, часа четыре пополудни, или даже пять, когда Вожников, выйдя за ворота корчмыкстати, почему-то широко раскрытыезашагал вдоль заборов к видневшейся неподалеку деревянной церкви, на маковке которой золотился крупный, похоже, что тоже деревянный, крест, сильно напоминавший могильный.
За заборами лаяли псы. Повернув за угол, тропинка протиснулась меж высоких глухих оград, юркнула в темный, сильно пахнущий навозом проулок и, наконец, словно ручей в реку, влилась в достаточно широкуюметра дваулицу, практически безлюдную, если не считать пары беспризорников в каких-то лохматых, немыслимого вида полушубках и лаптях.
Эй, парни! Мне как в центр выйти?
Заслышав Егора, беспризорники сгинули вмиг, как и не было, скорее всегоскрылись в узкой, между глухими бревенчатыми стенами, щели, куда, подумав, решительно направился и Вожников, завидев сверкающий впереди, над избами, крест. Едва протиснувшись, молодой человек оказался на небольшой, довольно-таки людной площади, как раз перед церковью. Овальная в плане, площадь эта тянулась куда-то влево, за церковь и дальше, все к тем же деревянным оградам с массивными даже с виду воротами, за которыми опять же блажили-лаяли псы.
Тьфу! Молодой человек раздраженно сплюнул под ногиопять эти заборы! Покосившиеся избенки, оборванцы всюду, а вот, нещадно колотя плетками не успевший вовремя убраться с дороги народец, промчались верхом на конях дюжие молодцы в прошитых ватных кафтанах-доспехахтегиляях. Этакий панцирь с высоким воротником и короткими рукавами. Пожалуй, в холод-то в нем куда удобнее, нежели в кольчуге или, скажем, байданетой же кольчуге, только из плоских раскованных колец. У каждого молодца на боку болталась сабля или уж, на худой конец, шестопер, а у одного вместо шапкимисюрка: высокий, с кольчугой-бармицей, шлем.
А ну, разойдись, тли! Пошевеливайся! Батюшка-боярин едет!
Ну, как же, как жебоярин! Кому же еще-то? Проехал важно на белом коне, в длинном кафтане из синего аксамита с шелковым поясом, на ногахзеленого сафьяна сапоги, на головемохнатая соболья шапка. Красавец, как есть красавец!
Задумавшись, Егор огляделся по сторонам и едва не получил по лицу плетью.
Пр-р-рочь с дороги!
Хорошо хоть успел увернуться, все ж бывший боксер, реакция не потеряна. Не, но что такое делается-то?! Вот отморозки! Стянуть с коня, да отоваритьхуком иликак раз удобнее будетапперкотом, снизу.
Ты че, утырок, творишь?
Зря кричал Вожников, поздновсадники уже успели уехать, а народец, в том числе и те, кому только что не по-детски досталось плеткой, как ни в чем не бывало продолжал заниматься своими делами: кто-то что-то покупал, кто-то продавал, рекламируя свой нехитрый товар настолько истошными воплями, что у Егора с непривычки заложило уши.
А вотвеники, веники, дубовые, березовые, можжевеловые!
Рыба! Рыбка-белорыбица, с утра словленаналетай!
Сби-и-ите-нь, сби-и-итень! Сладок, заборист, горяч!
Пироги, пироги, только что из печипрямо в рот мечи! За мортку всего, есть и за полпула!
Мортка, пуло Вожников усмехнулся: надо же, это все медные монетки века четырнадцатого, да, пожалуй, что так никто их и в глаза не видел, не дошли. Еще была одна, называлась интересно«полпирога».
Кто-то дернул за рукав:
Господине, купи веничек! Можжевеловый, отдам за полпирога. В баньку пойдешь, меня добрым вспомянешь.
Ишь ты«вспомянешь». Егор невольно отстранилсяну и тип: мосластый, плечистый, бородища пегая в разные стороны, носкрючком. Такому не вениками торговать, а с кистенем стоять в темном проулке. Да-да, вот именнос кистенем!
Рыбка, рыбка-белорыбица, прям из реки Мефодий! Соседушка! Купи рыбку.
Нет у тя стыда, Миколай. Снулая твоя рыбешка-то!
У кого снулая? У меня?! Да сам ты снулый, старый пень.
Я старый пень? Н-на!!!
Размахнувшись, какой-то седенький, как раз проходивший мимо Егора дед в армяке и треухе, ничтоже сумняшеся заехал торговцу рыбой в ухо! Да так удачно попалхоть удар, конечно, не боксерский, что незадачливый рыбник так и сел задом в снег, в потемневший и подтаявший уже сугробец. Сел, но тут же вскочил и тут же отоварил шустрого деда. Треух полетел в одну сторону, дедокв другую Вожников хотел уж вмешаться, да не успелкто-то заголосил рядом:
Манефу! Манефу-колдунью везут, счас казнить будут!
Манефу везут! заволновались кругом, закричали радостно. Колдунью топить будут!
А, может, голову отрубят? Илина кол?
Скажешь тоже, Мефодийна кол. Так и колов не напасешься, не-ет! Я ж говорюв прорубь.
Не, Миколай, все ж я мыслюна кол.
Только что разобравшиеся соседирыбник и седенький дедпомирились прямо на глазах, словно ничего такого меж ними и не было. Да и правда, что было-то? Подумаешь, один кулаком по уху приложился, другой в скулу. Как говаривал голосом Василия Ливанова мультяшный Карлсон«пустяки, дело житейское». А чего ж!
Все вокруг вдруг пришли в движение, возбужденно заголосили, побросали все свои дела, быстро сбиваясь в кучи, на глазах перераставшие в довольно-таки многолюдную толпу, в которой опять же упоминали о какой-то «колдунье Манефе».
Прошло летось она посевы все потравила, Манефа-то! Говорят, мстила кому-то.
А помните, православные, почитай всю осень дождило? Тоже ее, колдуньи, работа! Сама призналась.
Теперь казнят.
Поделом ей!
Вон, вон, людивезут!
В полном соответствии с законами, выведенными когда-то знаменитым философом и социологом Гюставом Лебоном, собравшаяся в мгновение ока толпа охватила, сжала Егора со всех сторон, превращая в кирпичик, в клеточку ее большого и подвижного, разлапистого, как у громадной амебы, тела, захватывая и подчиняя себе сознание.
Ма-не-фа! Ма-не-фа! речитативом врезалось в мозг.
Каз-нить! Каз-нить! Каз-нить!
Выдать головою колдунью!
Захватив Вожникова, словно магнит хватает железный обломок, толпа повлекла, потащила Егора за собой, делая своей частью неудержимо и властно, так что пытавшийся выбраться хоть куда-нибудь молодой человек с ужасом понял, что сделать это уже невозможно никак, поздно уже, и просто не в человеческих силах!
Ма-не-фа! Ма-не-фа!
Казнити волхвицу, казнити!
В прорубь ее!
Лишь бы ребра не сломали, лихорадочно думал Егор. Вот ведь попал-то! Угодил, как кур во щи илив ощипкак правильно? Наверное, и так, и этак можно.
Везут! закричали откуда-то сверху. Везут! На санях, в клетке. Сейчас на крутояре казнить будут.
Толпа уже выхлестнула из города, едва не прихватив с собою половину городских стен, и без того изрядно прореженных и разбитых, в общемоткровенно убогих, вынесла молодого человека на крутой берег, с которого, как в амфитеатре, открывался чудесный вид как вдаль, так и рядомметрах в пятнадцати-двадцати от глаз Егора, внизу, на льду реки, расположились сани и всадники, последниечислом около двух десятков. Тоже не особенно разодетые, лишь на одномкрасный, с желтыми веревочками-канителью кафтан, да у некоторыхразноцветные флажки на копьях.
Народ Белезерскыя! привстав в седле, неожиданно громко возопил тот, что в красном кафтане. Как и все в здешней массовкепри бороде, в круглой меховой шапке. Иматая волхвица, Манефа именем, ворожбу свою и худодейство признала!
Признала! эхом откликнулась-повторила толпа.
И княжьим судом, людьми именитыми, боярами и детьми боярскими, приговорена к битью кнутом и справедливой казни!
Так ей и надо, колдунье!
Будет знать, как град на посевы нагонять!
Смерть волхвице, смерть!
Краснокафтанный махнул рукой какому-то дюжему мужику в сермяжной, с закатанными рукавами рубахекак видно, палачу. Тот, в свою очередь, призвал помощниковпарней в таких же сермягах
«А могли б и красные рубахи надеть, как-то отстраненно подумал Егор. Солидней бы все смотрелось, красочней».
А колдунья-то красива, ничего не скажешь! Достаточно молодая, даже юная, сидит себе преспокойно в санях в деревянной клетке. Кого ж напоминает-то? Какую-то известную молодую актрису Ведь знакомое, знакомое же лицо Татьяна Арнтгольц? Гусева? Бли-ин, не вспомнить
Кто-то опять выкрикнул:
Смерть волхвице! Смерть!
Смерть! радостно подхватили рядом.
Погодьте, сначала ее кнутом побьют, а уж опосляв прорубь.
И правильнопущай помучается.
Помощники палача молча вывели «волхвицу» из клетки, тут же к этой же самой клетке и привязали, умело спустив со спины платье Ух, как смачно ударил кнутом палач! С оттяжкой, с посвистом, оставив на белой девичьей спине длинную кровавую полосу. Несчастная колдунья дернулась, застонала А палач ударил еще, и еще, и еще. Упали на лед кровавые брызги, волхвица задергалась, заплакала, завыла
Бирюч махнул рукой:
Хватит! Еще сдохнет раньше времени. Похлестал малостьпора уж и в прорубь.
Кивнув, палач бережно отдал окровавленный кнут помощнику, другой в это время отвязывал руки колдуньи от клетки, да замялся, видать, узлы-то затянули намертво, так, что и не развязать.
Выхватив из-за пояса нож, палач оттолкнул незадачливого своего помощника, разрезал путы и, схватив волхвицу за волосы, поволок к черневшей рядом с санями проруби, куда и сбросилстолкнул ногами.
Избитая колдунья исчезла было под водой но вскоре вынырнула, забила об лед руками.
Не принимает ее водица-матушка! громко объявил бирюч. Что делать, православные, будем? Топить далее, або главу рубити?
Главу! Главу!
Воля ваша
Глашатай что-то приказал палачу, вмиг взявшего в руку устрашающего вида саблю. Сверкнул на солнце клинок
Ввухх!!!
Брызнула фонтаном кровь, и отрубленная голова волхвицы кочаном покатилась по льду под крики забившейся в восторге толпы!
Господи Егора вдруг пронзил запоздалый ужаскуда ж он пришел-то! Погулял, блин.
С громким хохотом палач поднял за волосы окровавленную голову волхвицы, показало, как взревела толпа! всем и кинул, швырнул в самую гущу. Этакий пляжный волейбол!
Не берите! Не берите голову, православные! предупредил кто-то, стоявший позади Вожникова. Этак они других колдунов ищут. Дотронешься, и твоя голова с плеч!
Глава 6Волшбица
Возбужденная казнью колдуньи толпа долго не расходилась. Как услыхал краем уха Егор, ожидали еще какого-то преступника-лиходея, да не дождались, экзекуцию перенесли на пятницу, и люди недовольно бурчалиэто как же? Ведь только все так хорошо началосьмолодой волхвице башку отрубили, позабавили народ, и что, все кончилось? Что-то как-то быстро. Маловато будет!
Пошли-ка, Мефодий, прочь. Видать, ничо тут боле не дождемси!
Пошли-и-и.
А кат-то наш, Еремкахваткой! Ишь как головенку срубилМанефка и пикнуть не успела!
А в проруби-то не утопла, ага!
Так это он неправильно топил! Неумело.
Ага, неумело. Скажешь тоже! А Манефа потому и не утопла, что она ведьмаэто уж каждому ясно.
Говорившийкудлатый мужик в волчьем, мехом наружу, полушубке размашисто перекрестился на церковную маковку:
Ох ти, Господи еси!
Тут толпу прорезал крик:
Православныя-а-а! Грабють!
Кого грабють-то? Где?
Да рыбный ряд перевернули, рыбу всю унесли.
Ой, невелика потеря. То, верно, отроци.
Може, и так. Все равноимать их надоть, да отдать кату!
Все эти голоса, крики, волнения пролетали сейчас мимо Егора, он не воспринимал их вообще никак, погрузившись в нахлынувшие вдруг мысли. Вотпрошлое, оно ведь ворвалось к нему не внезапно, а как бы постепенно, складываясь в мозгу в этакую мозаикубеглецы, оружие, усадьба вот город теперь. Имертвая голова! Только чтона его глазах! казненная женщина волхвица. Надрывный гул толпы. Ну и развлечения у них. Сволочи! Впрочем, в каждой эпохисвое: у кого-то футбол да дурацкие ток-шоу, а у кого-то вотказни. Кстати, ежели в современной России вот этак, на главных площадях городов и весей, казнитьтак рейтинг до небес зашкалит.
Господи! Вожников перекрестился на церковь. О чем он думает-то? Что за мысли лезут? Да, как же так, как же?
Он шел сейчас, не разбирая пути, шагал, куда глядели глаза, куда несли ноги. Мысли путались, голова гудела, и шея вдруг заболела так, будто это не колдунье, а ему, Егору Вожникову, голову отрубили. Наверное, это все же был запоздалый шок, подстегнутый кровавой казнью.
Какие-то пацаны«отроци» с хохотом пронеслись мимо. Выглянув из-за угла, визгливо тявкнула дворняга, наверное, бродячая. С деревянной колокольни неожиданно грянул звон: бумм-бо-оммм гулкий, как басовая струна.
Дядько, дай пуло! набежавшие стайкой отроки окружили низенького недотепистого бородача в лаптях и подпоясанном веревочкой армячке, по всемукрестьянина. Издевались, сволочуги малолетние, задирали:
Долго лапти плел, дядько?
Дай полпирога, борода многогрешная!
Ах вы, поганцы-нехристи!
Выругавшись, крестьянин проворно распустил веревку-пояс, перехватил поудобнее да принялся хлестать огольцов. Одного-второго ожег, приласкалостальные стали поосторожнее, правда, смеяться не перестали.