Лежа на полу, больше не удерживаемая за руки, но с ногами, прикреплёнными к деревянному брусу, а потому неспособная подняться, женщина, вывернув шею, со страхом уставилась на атрибуты в руках наставниц.
Мы долго были снисходительными и терпимыми к тебе, заговорила первая из них, прощая твоё невежество и глупость, но теперь этому конец. Больше Ты не заслуживаешь ни нашего терпения, ни мягкости.
Её взгляд метался с одной женщины на другую. В глазах стояли слёзы и немой вопрос.
Да, кивнул вторая, на этой фазе твоей дрессировки бастонада и стрекало разрешены.
Дрессировки? в ужасе переспросила она.
Да, дрессировки, маленький дура, бросила третья, брезгливо поморщившись.
Предупреждаю, на следующей фазе и далее, сообщила старшая дрессировщица, будут применяться плеть, тугие цепи, пытки и всё что угодно.
Ты всё ещё собираешься доставлять нам неприятности? осведомилась вторая из них.
Нет, поспешила заверить её женщина.
А теперь скажи это сама, потребовала вторая.
Я постараюсь не доставлять неприятностей, всхлипнула пожилая женщина.
Полностью? последовал следующий вопрос.
Да, да! заплакала она.
Освободите её, бросила первая дрессировщица.
Как только пряжки ремней были расстегнуты, она с мучительным стоном оттянула ноги от бруса.
Я не смогу ходить, простонала женщина.
Так ползи, усмехнулась вторая их мучительниц.
И радуйся, что мы не мужчины, добавила третья, у них Ты не только ходить, но и сплясать бы смогла. И отплясывала бы бешено, под их стрекалами!
И она, ползком, вернулась к своим урокам. А к концу того дня она уже смогла встать и идти, неловко, покачиваясь, морщась от боли.
В конце концов, когда пришло время, возвращаться в камеру, её походка, в целом, уже вернулась к почти нормальному состоянию, а боль в стопах перестала быть такой мучительной, хотя кожа на них всё ещё горела, когда она ставила ногу на пол.
Скрести запястья перед телом, приказали ей по окончании занятий.
Её запястья оказались стянуты несколькими витками шнура, концы которого затем обернули вокруг талии и завязали на спине. Теперь её руки были не только связаны, но и притянуты к животу.
А теперь, гордая, благородная варварка, такая важная в собственном мире женщина, усмехнулась первая дрессировщица, возвращаемся в твою камеру.
Но стоило ей повернуться, и сделать первый неуверенный шаг в сторону своего теперешнего жилища, как у неё вырвался крик боли. Первая дрессировщица, внезапно и больно стегнула по задней поверхности правой икры. Потом, с весёлым смехом, преследуя её, бегущую по коридору, мучительница хлестала женщину то по одной ноге, то по другой. Две другие тоже не преминули поучаствовать в развлечении, в результате и ей приходилось всё быстрее переставлять горящие ноги, заливаясь слезами и вскрикивая от боли и позора, при каждом ударе. В свою камеру она уже буквально влетела через гостеприимно распахнутую решётку, и даже в отчаянии прижалась к противоположной стене. Но её мучительницы уже прекратили своё издевательство, и зашли вслед за ней только для того, чтобы развязать ей руки. Потом они ушли, закрыв за собой решётку, запершуюся автоматически.
Женщина потерла натёртые верёвкой запястья и, дохромав до металлического зеркала, уставилась на своё отражение. Та, кто смотрела на неё из зеркала, совсем не походила на достойную, зрелую женщину. Скорее это была напуганная пленница. Она приблизила лицо почти вплотную к полированной поверхности металла. Зеркало констатировало, что теперь её волосы в целом снова стали тёмными, как прежде. Отстранившись, женщина оценила свою фигуру, лишь слегка прикрытую туникой. Как возмутительно! Но всё же, она бы не стала утверждать, что это было непривлекательно. Внезапно она задрожала, и дело было даже не в охватившем её страхе. Несомненно, в таком мире, как этот её могло ожидать множество опасностей. И по мере того как прогрессировало её обучение, она всё яснее понимала это, и всё больше опасностей видела. Но именно в тот раз, стоя перед зеркалом, она впервые осознала, что в этом мире у такого как она, привлекательного, уязвимого, возможно даже красивого, существа могут найтись опасности особого рода. Не могли ли они, вдруг испугалась женщина, состоять в некоем особенном риске. Что, если, скажем, её возжелают некие могущественные сильные мужчины, а у неё не было никаких сомнений в том, что на этой планете такие мужчины имелись. Какая судьба могла бы ждать её в таком мире?
Вскоре её уроки стали вызывать у неё всё больше беспокойства. Например, ей начали преподавать, по крайней мере, пока в теории, как надо мыть мужчину, как натирать маслом его тело, как использовать стригил и губку, как уважительно касаться и прислуживать, обтирать полотенцем, какие слова следует говорить на разных этапах, как в заключении падать ниц и благодарить за предоставленную честь того, что ей позволили помыть его и так далее. Деревянный чурбан при этом служил заменителем мужской фигуры. Но даже в этом случае она чувствовала растущий внутри испуг и возбуждение, когда нежно и мягко обслуживала его, следуя инструкциям своих преподавательниц.
Похоже, в купании мужчины от тебя будет куда больше пользы, чем в приготовление для него пищи, криво усмехнувшись, заметила одна из наставниц.
Ещё её научили чистить одежду, ухаживать, умягчать и полировать кожу. В общем, те обязанности, которые ей преподавали, были характерны для большинства женщин её вида, любых разновидностей, но имели тенденцию быть особенно связанными с теми из них, кому предстояло служить в башнях, в высоких городах, в городах башен.
Разумеется, имеется множество обязанностей других видов, в которых такие женщины, как она, как ожидается, будут опытными, более того, обязанности и услуги, в исполнении которых они будут превосходны. В действительно, эти другие обязанности, по крайней мере, для такой как она, являются обязанностями, обычно рассматриваемыми как намного более интересные и важные, чем менее экзотичные, работы по хозяйству, такие как готовка и стирка. Однако в тот момент она ещё ничего не знала об этом дальнейшем аспекте её обучения или дрессировки.
Её наставницы, кстати, менялись с каждой фазой её, так сказать, образования. Изначально, она думала, что, возможно, дело было в том, что у разных женщин были разные навыки и опыт в разных сферах. Само собой, далеко не все они могли говорить по-английски. Однако, она позже заподозрила, и это теперь кажется, ей более вероятной причиной, что частая смена преподавательниц должна была устранить возможность возникновение между ней и женщинами более близких отношений, отношений, которые могли бы привести к дружбе, и, как следствие, к возможному уменьшению профессионализма и строгости преподавания.
Ещё можно было бы упомянуть, что из своей новой камеры она иногда могла видеть в коридоре других женщин, чаще всего под конвоем, а порой даже с закрытыми капюшоном лицами. Некоторые из них, насколько она могла сказать, могли быть в возрасте от сорока до пятидесяти, другие, как и она, приближались к своему шестидесятилетию. По крайней мере, одна из виденных ею женщин должно быть далеко перевалила за шестьдесят, и была настолько старой и слабой, что её бессознательное тело лежало на руках дежурного, бережно пронёсшего её мимо камеры. Бывало, она видела, правда при этом всегда немедленно в ужасе отворачивалась, как коридору проводили по несколько молодых женщин, возможно, совсем недавно вышедших из подросткового возраста или переваливших через двадцатилетие, и это были не дрессировщицы. Их руки были связаны сзади. И они были невероятно красивы, что нетрудно было определить, поскольку они все были нагими и босыми. Зато на их шеях красовались узкие металлические ошейники. Девушки одной из таких групп были буквально скованы друг с дружкой цепью за шеи, а их руки были не связаны, а удерживались за спиной стальными наручниками.
Что это за место? спросила она. Почему я должна изучать то, что мне преподают? Что Вы собираетесь со мной сделать?
Слишком много вопросов, усмехнулся мужчина.
Пожалуйста! простонала женщина.
Согласно моим планам вам осталось ещё две фазы лечения, сообщил он.
Две? переспросила она.
Да, кивнул он. Две.
Затем он поднял руку, указывая, что её следовало убрать с его глаз. Служащий взял женщину за левую руку, обнажённую, как Вы помните, без лишних нежностей потащил её из комнаты. Никогда прежде он так с ней не обращался. Она протестующе захныкала, но мужчина только прибавил шаг.
Дорога назад не заняла много времени, и вскоре он впихнул женщину в камеру и захлопнул за ней решётку. Обернувшись, она увидела, что мужчина не ушёл, как обычно, а стоит там, по ту сторону двери, и пристально разглядывает её. Прежде он никогда не задерживался, и не смотрел на неё так. Она отступила назад. Шаг, ещё один, и так пока её спина не упёрлась в заднюю стенку камеры.
На Земле, конечно, у неё было много способов ответить на такое навязчивое внимание: насмешка, холодный взгляд, презрительный вид, пренебрежительное игнорирование, оскорбительный вопрос, раздражённо брошенное едкое слова, надменное высокомерное пожатие плеч или просто отвернуться и смотреть в сторону. В общем, в её арсенале имелось множество способов ответной реакции, и в прошлом она могла бы прибегнуть к любому из них, в конечном итоге получив компенсацию за наглость, но здесь она вдруг ощутила, что вся сила общественного мнения и государственной машины, ещё недавно угрожающе высившиеся за её спиной, не имели никакой практической ценности. Так что, она ничего не сделала и не сказала ему, лишь в испуге ещё сильнее прижалась спиной к дальней стене камеры. Некоторое время спустя он ушёл, оставив её наедине со своими страхами. Женщина бросила взгляд на своё испуганное отражение в металлическом зеркале. Оставалось только предположить, что, вероятно, в этом мире, женщин или, по крайней мере, таких женщин как она, как та, которую она видела зеркале, одетую в короткую тунику, столь интересно фигуристую, можно было рассматривать так, пристально и безнаказанно. Возможно, поступать так, было даже приемлемо. Возможно, он делал это без задней мысли, как само собой разумеющееся. А что же насчёт тех молодых нагих женщин, задала она вопрос сама себе, тех, которых она иногда видела в коридоре, тех, что были связаны или скованы цепью за шеи, тех женщин в ошейниках? Мог ли мужчина смотреть на них и не чувствовать интерес или желание?
Немного позже в камеру вошёл мужчина в зелёных одеждах.
Поза инъекции, бросил он прямо с порога, и она немедленно легла на правый бок, подтянув колени к груди.
Глава 8Перед её господином после третей фазы преобразования
Рабская девка, объявил служащий.
Она стояла на коленях в центре жёлтого круга, начерченного на мраморном полу, перед постаментом с курульным креслом, на котором, небрежно развалившись, сидел он. Спина была выпрямлена, но голова низко опущена. Ладони её рук лежали на бёдрах.
На сей раз кроме неё, его и её сопровождающего в комнате присутствовали несколько мужчин в одеждах и туниках различных фасонов и оттенков, и несколько женщин, кто в туниках, кто в платьях. На всех женщинах красовались либо анклеты, либо ошейники.
Когда она вошла в комнату и встала на колени со всех сторон послышались мужские возгласы, свидетельствовавшие об удовольствии. Им вторили негромкие вскрики кое-кого из женщин, казалось полные восхищения и удивления. Женщина, конечно, не осмелилась поднять голову и осмотреться, так что её мучил вопрос, не присутствовали ли здесь некоторые из её дрессировщиц? Ей даже стало интересно, были ли они довольны своей работой? Ей оставалось только отчаянно надеяться на это. Она уже на своём горьком опыте узнала, как важно не вызвать неудовольствие её окольцованных начальниц.
Подними голову, приказал молодой человек, и она послушно сделала это, заглянув в глаза своего владельца.
На этот раз на ней была надета крохотная рабская туника, лёгкая, белая, шёлковая. Подол обрывался высоко на её бедре. На левом плече женщины, в месте которое было удобно для мужчины правши, располагался раздевающий узел. Разумеется, она была босой. Ножной браслет всё ещё оставался на своём месте, так и не снятый с того момента, как был надет на неё ещё в её прежнем мире.
Внезапно, мужчина на кресле хлопнул с удовольствием в ладоши и воскликнул:
Да! Оната же самая, та же самая! Именно такой она была! Теперь, она такая же как тогда!
Признаться, её брали сомнения, что когда-либо прежде она была такой, кем стала теперь, босой, полуголой рабыней на чужой планете. Тем не менее, она нисколько не сомневалась, что теперь выглядела почти такой же, как это было в то время, когда она впервые узнала его, тогда ещё просто студента, одного из многих других, а не её владельца.
Превосходно! довольно улыбнулся он.
В этот момент ей вдруг пришла в голову мысль, переходящая в уверенность, что даже в те времена, когда он был студентом, а она его преподавательницей, сидевшей за столом или ходившей перед аудиторией, он задумываясь о ней, мысленно раздевал её, прикидывая, на что она могла бы походить будучи рабыней. Его рабыней.
И вот теперь она стоит на коленях перед его креслом, на холодном мраморном полу, рабская девка, его рабыня.
Она точно такая, какой была, когда я впервые увидел её! сообщил он собравшейся толпе, а затем, повернувшись к нескольким мужчинам, одетым в зеленые одежды, сказал:Вы преуспели с ней, как и со всеми остальными.
Те вежливо поклонились.
Молодой человек встал с курульного кресла, впервые за всё разы их встреч в этой комнате, и, спустившись с возвышения, обошёл вокруг неё, тщательно рассматривая, возможно, даже оценивая её. Женщина держала голову поднятой, спину выпрямленной, удерживая предписанную позу. Ей уже было известно, что наказание за нарушенную без разрешения позицию может быть ужасным.
Наконец он остановился перед нею и, присев, прошептал:
Тебе снова двадцать восемь. Тыта же самая. Сновата же самая!
Она промолчала, а в памяти всплыло одно давнее событие её жизни. Тогда её волосы ещё были тёмными и блестящими, собранными строгий узел высоко на затылке. Она стояла перед зеркалом в своей квартире, в одних бюстгальтере и трусиках, критически и одобрительно, изучая свою фигуру. Как давно это было.
Тыта же самая, шёпотом повторил мужчина.
Теперь её волосы были распущены, поскольку именно так, такие женщины как она, должны носить их, если не будет иного распоряжения.
Её заранее поставили в известность, что сегодня она будет представлена ему. Местом её содержания теперь была не камера, а рабская конура, расположенная на шестом уровне стены, в ряду прочих каморок, добраться до которых можно было только по стальным лестницам и решетчатым проходами. И её конура ничем не отличалась от других таких же. Такая же ниша, около четырёх футов высотой и столько же шириной и порядка десяти глубиной. Так же как и в прежней её камере, справа от его маленькой решетчатой дверцы, если повернуться к ней лицом, имелась отполированная металлическая пластина, заменявшая здесь зеркало, казавшаяся довольно большой на фоне скромных размеров самой конуры. Высотой зеркало было от пола до потолка, и вмуровано в стену рядом с решёткой, по-видимому, чтобы оно было лучше освещено.
Из удобств в конуре были только солома и тонкое, короткое, драное, затёртое одеяло. Считается, что для таких рабынь как онаэтого достаточно. Таких как она редко балуют.
Удостоверившись, насколько, это у неё получилось, что никого из дежуривших сегодня мужчин нет на проходах, обеспечивавших доступ к расположенным ярусами конурам, она сняла свою тунику и, встав на колени перед отполированной металлической поверхностью, оценила свою фигуру, ставшую, у неё не было никаких сомнений, даже лучше той, какой она была когда-то. С одной стороны, это не могло не понравиться ей, но, с другой, это её пугало, поскольку она уже осознала, что в мире, где, как выяснилось, женская желанность одобрялась и ценилась, это делало её ещё желаннее, причём значительно желаннее. Ей вспомнились молодые женщины, которых временами проводили по коридору, голых и связанных, порой закованных в цепи. Да, она была уверена, что теперь её фигура стала даже лучше, чем была прежде, во времена её молодости. Конечно, подумала женщина, это могло быть следствием некого тонкого, благоприятного побочного эффекта лечения, но ей казалось более вероятным то, что это имело отношение к предписанной ей диете и разнообразным физическим упражнениям, комплекс которых недавно ей был преподан, и за рьяным выполнением которого, вёлся неусыпный контроль. Вдруг она услышала тяжёлые шаги, донёсшиеся со стальной лестницы снаружи, судя по всему в нескольких ярдах ниже её конуры. Женщина мгновенно нырнула обратно в тунику, легла не бок, свернувшись калачиком и плотно сжав ноги, и замерла, делая вид, что спит. Сквозь полусомкнутые веки она наблюдала за участком прохода за решёткой её конуры. Когда дежурный прошёл, она опять поднялась на колени. Встав перед зеркалом, женщина снова оценила своё отражение, но теперь в тунике. Она выпрямила тело и расправила плечи. Нет, её вовсе не раздражала рабыня, которую она видела там. У того, подумалось ей, кто знал женщин настолько же хорошо, как эти мужчины, не возникло бы особых трудностей, сделать суждение о скрытых под этой туникой, её самых интимных и деликатных очертаниях.