Как странно она одета, прошептала одна из женщин.
Тутина, подгоняя стрекалом, отконвоировала её внутрь жёлтого круга. Ей показалось, что будет не слишком уместно, встать на колени в том виде, в котором она была.
Как странно она чувствовала себя в этом местом, будучи одетой в этой манере. А ещё женщина почувствовала, что для неё, одетой таким образом, было бы допустимо говорить, но она не посмела сделать этого.
Ты сейчас будешь выступать, объявил ей мужчина.
Как? растерянно пролепетала она.
Безусловно, играть на калике, развёл руками молодой человекТы просто не умеешь. Как не знаешь Ты и танцев тоскующей и просящей рабыни.
Его слова заставили её начать подозревать, как именно в этом мире рабыни могли бы выступать перед мужчинами, и как мужчины могли бы использовать их для своего развлечения.
Именно так, сообщил молодой человек, обращаясь к собравшимся вокруг него людям, она появилась в аудитории, когда я был её студентом, а она моей преподавательницей.
Так странно одетой? удивился один из мужчин.
Эта одежда не является такой уж странной для её мира, пожал её господин плечами, но дело в том, что смысл этих предметов состоит в том, чтобы действовать как вымпел принадлежности к определённому движению. Этодекларация о намерениях, недвусмысленное предупреждение, задача которого состоит в том, чтобы предъявить формальный, опрятный, холодный, деловой, профессиональный и очень серьезный образ, причём не просто такой, какой предписывается конформистской, социально мотивированной идеологией, соответствующей политически обоснованными правилами приличия, но и позволяющий ей почувствовать себя важной. Этот костюм демонстрирует её претензии и, конечно, определенные заблуждения. Но, с другой стороны, это свидетельствует о её страхе. Этозащитный фасад, точно так же как и та идеология, которую она проповедует.
О её страхе? переспросил человек в сине-жёлтой одежде.
Само собой, в тот момент она ещё понятия не имела о значении одежд сине-жёлтой расцветки.
Да, я имею в виду, её страх перед своей собственной сексуальностью, которую она боится признать, прячет и настаивает на том, что её нет.
Однако, прелести её тела далеки от того, чтобы быть скрытыми полностью, заметил мужчина в сине-жёлтой одежде, окидывая женщину оценивающим взглядом.
Она находится в состоянии войны сама с собой, пояснил молодой человек. У неё весьма двойственные чувства относительно её собственного тела, его красоты и потребностей, её собственных эмоций и истинного значения её пола.
Полагаю, что здесь мы сможем помочь ей покончить с этой войной, улыбнулся один из собравшихся, одетый в жёлтые одежды касты Строителей.
После его слов взгляды всех мужчин и женщин сошлись на ней, и женщина, стоявшая в кругу, снова почувствовала себя центром внимания.
Как только девушка закрыла за собой дверь, она приказала ей опуститься на колени перед ней подле трёх пакетов, разложенных на полу. Вставшая на колени помолодевшая подопечная Тутины, к своему изумлению отметила, что пакеты, запечатанные скотчем, несли на себе названия и слоганы, знакомые ей на Земле. Она хорошо знала эти магазины, и даже несколько раз делала в них покупки. Ей запомнились коридоры, прилавки, толпы покупателей. Учитывая строгий запрет, наложенный на неё в связи с этим повествованием, названия этих магазинов будут пропущены. Конечно, они были бы немедленно узнаны, по крайней мере, многими из тех, кто знаком с неким городом.
Молодая подопечная вопросительно посмотрела на Тутину. Та угрожающе продемонстрировала своё стрекало, и женщина, быстро опустив голову, съежилась в ожидании боли, но Тутина не ударила её.
На деньги, данные мне господином, сообщила Тутина, я купила это согласно его инструкциям.
Помолодевшая женщина нерешительно протянула руку, и кончиками пальцев прикоснулась к слегка помятой бумаге одного из пакетов. И тут же отдёрнула, почувствовав стрекало прижавшееся под её подбородком, вынуждавшее поднять голову. Она встретилась с голубыми глазами Тутины.
Теперь Ты уже не сидишь на стуле, не так ли? поинтересовалась та.
Да, Госпожа, подтвердила её подопечная, обратившаяся к Тутине как к «Госпоже», поскольку последняя, очевидно, имела над ней власть.
За прошедшие несколько дней её наставницы приучили её обращаться к ним именно так. Ранг, дистанция и иерархиясоставные части в гореанском общественном устройстве. Кажущаяся замысловатость иерархической структуры общества имеет тенденцию поддерживать социальную стабильность. Миф о том, что все равны, когда всем очевидно, что это не правда, сможет стать причиной волнений. Человек такое существо, что он всегда желает подняться по невидимой лестнице, даже если он утверждает, что её не существует. В гореанском же обществе, с его упором на локализацию и соседство, с его различными Домашними Камнями, каждый из которых имеет свою собственную историю и традиции, с его многочисленными кастами и подкастами, каждая со своими всеми уважаемыми и признанными привилегиями, правами и обязанностями, политические перевороты и социальные потрясения не только редки, но и для большинства гореан почти немыслимы. Для таких понятий просто нет ни особых причин, ни поводов, к ним не проявляют особого интереса. Они не подходят данному обществу. Для гореанского общества не характерна ситуация, когда некая безымянная, безликая, анонимная, могущественная группа немногих, тайно управляет многими, скрываясь среди них. Слишком сложно сформировано для этого, слишком гордо и исполнено чувства собственного достоинства, слишком запутанно структурировано и слишком близко к природе гореанское общество. А кроме того есть ещё кодексы и честь.
Это именно из-за тебя, прошипела Тутина, меня избили.
Не трудно было догадаться, что её обвинение касалось того всплеска негодования, вырвавшегося у неё ещё в далёком теперь мире, как давно это теперь кажется, было, связанного с возражением, в тот момент показавшимся столь странным, против того факта, что испуганной женщине в белом платье разрешили сидеть на стуле.
Я была избита! зло повторила девица.
Мне очень жаль, Госпожа, прошептала её подопечная.
Женщина уже давно не сомневалась в том, что Тутина за ту оплошность была подвергнута наказанию. Как не сомневалась она и в том, что молодой человек был вполне способен к использованию плети на женщине, которая вызвала его неудовольствие.
А как меня вынудили прислуживать тебе, действовавшей так, словно была выше меня, раздражённо воскликнула девица. Ты смотрела на меня с таким презрением, а сама в тот момент уже была всего лишь неосведомленной безымянной рабыней!
Простите меня! попросила её испуганная подопечная, стоявшая перед ней на коленях. Я не знала, Госпожа!
Но теперь я ношу талмит, заявила Тутина, указывая на ленту над своими бровями, удерживавшую её зачёсанные назад длинные, роскошные светлые волосы. Так что бойся, глупая мелкая шлюха. Знай, окольцованная маленькая рабская сука, что на малейшую твою провокацию я отвечу ударом стрекала, и бить я буду много!
Да, Госпожа, всхлипнула женщина, сжимаясь и опуская голову.
Как и любой низкой девке, ей следовало бояться владелицы талмита.
Теперь, бросила девушка, по-видимому, несколько успокоившись, снимай с себя тунику, открывай пакеты и одевайся.
* * *
И вот теперь она снова стояла в круге перед курульным креслом. Предметы одежды, что были на ней, действительно, сильно напоминали те, в которых она ходила много лет назад. Чёрный пиджак с юбкой, застёгнутая на все пуговицы строгая, мужского покроя, белая блузка. Её волосы были зачёсаны назад и собраны в узел на затылке. На ногах она носила чёрные, обтягивающие чулки и лакированные чёрные туфли-лодочки на узком двухдюймовом каблуке.
Кое-чего не хватает, заметил молодой человек и, не вставая с курульного кресла, жестом подозвал женщину к себе.
На её ладонь легли две тонких, простеньких, но привлекательных золотых петли. Браслеты!
Надевай, приказал ей мужчина, и она просунула в них сложенную лодочкой ладошку.
Золотые кольца удобно устроились на её левом запястье, где они уже были однажды.
А теперь вернись в круг, потребовал он, руки положи на талию и медленно повернись перед нами.
Женщина послушно выполнила его команду и снова замерла лицом к нему и ко всем другим. Она чувствовала себя выставленной на показ. Ей даже стало интересно, могла ли нагая рабыня, стоя на аукционной площадке более остро почувствовать себя выставленной на показ, чем она в тот момент.
Она не знала таких людей прежде, более того, она даже не была знакома с людьми этого типа. Они слишком отличались от того типа людей, который ей был известен. Их естественность, их смех и уверенность, их красочные одежды и выражения их лиц, всё это и многое другое разительно отличало этих людей от их апатичных, вялых и серых подобий её прежнего мира! Она даже представить себе не могла, что такие люди могут существовать. Они были чужды ей, не только лингвистически, но, что ещё более важно и более пугающе, культурно. Как могло получиться так, подумала она, что эти человеческие существа оказались настолько отличающимися от своих земных собратьев! Но она больше не была на своей планете. Теперь она находилась в среде с совсем другой культурой, с совершенно отличающимися законами, традициями и ценностями. Всё вокруг было абсолютно незнакомо. Чем могла быть она, беспомощная, лишённая выбора, принесённая сюда для этих людей? Чем в этом мире могли быть другие, такие же как она? И она уже не сомневалась, хотя и приходила в ужас от одной мысли об этом, чем именно.
Насколько странно, подумала она, быть одетой полностью в соответствии с её культурными традициями, прилично и даже чопорно, здесь, в другой культуре. Демонстрируя себя в таком костюме, она чувствовала себя выставленным напоказ эксцентричным объектом чужого любопытства.
Пожалуй, в тот момент женщина предпочла бы свою тунику, пусть и необыкновенно короткую. По крайней мере, в этом случае она не выделялась бы из общего фона, не чувствовала бы себя среди них аномальной, была бы менее заметной и более подходящей к окружению. В той комнате были и другие женщины её статуса, но они хотя бы были одеты соответственно этому статусу. На них на всех были простые, естественные предметы одежды, короткие, обтягивающие, ничего не скрывающие, зато культурно обоснованные и предписанные для женщин их положения, их статуся, к которому, она нисколько не сомневалась, принадлежала и она сама. Они были привлекательно и подходяще одеты, по крайней мере, для тех, кем они были.
Но, почему не она? Почему не она?
Кроме того, она знала, и это не вызывало у неё недовольства, вообще никакого, что в тунике она, как женщина, была весьма привлекательна, возможно даже слишком. На это со всей очевидностью указывали оценивающие взгляды охранников. В их глазах она была женщиной, и женщиной интересной. Она не сомневалась в этом. Причём очень интересной. Это было более чем ясно.
Иногда охранники, связав её, разноцветными шнурами, порой весьма экзотичными способами, приказывали ей освободиться. Однако у неё ещё ни разу не получилось сделать этого. Но как горели их глаза, когда она крутилась и выламывалась, то отступала, то возобновляла бесплотные попытки, извивалась и ёрзала, честно стараясь избавиться от удерживавших её пут! Видимо, смотреть на неё, лежавшую перед ними беспомощно связанную, бьющуюся в совершенно очевидной и нелепой в своей бесполезности борьбе, но, не имея возможности прекратить это, поскольку ей был дан недвусмысленный приказ, доставляло им большое удовольствие. За любую попытку прекратить это, бросить им вызов, замереть и лежать спокойно, следовал безжалостный удар стрекала, и она вынуждена была продолжать, но теперь уже ужаленная и плачущая, свои отчаянные усилия, результат которых, и это она уже отлично понимала, был предопределён.
Ей вспомнились слова молодого человека, ныне её владельца на Горе, сказанные им ещё на Земле, насчёт того, что по его мнению она будет очень привлекательно выглядеть беспомощно связанная такими шнурах, позже, когда она станет соблазнительной. Конечно, она была беспомощна в них, в столь простых и мягких, но столь привлекательных, разноцветных шнурах.
«Боже, я подумала о себе, как о соблазнительной?», спросила женщина сама себя. Но она хорошо запомнила глаза охранников. «Возможно», подумала она, и не сказать, что её это рассердило. Какая женщина, в особенности, такая как она, оказавшись в этом мире, не хотела бы быть привлекательной, и даже соблазнительной?
Однако другое воспоминание заставило её вздрогнуть. В памяти всплыли слова молодого человека, когда он ещё на Земле намекнул, что сама её жизнь может зависеть от этого.
Как часто в истории, вдруг подумалось ей, возникали ситуации, когда только красота женщины, вставала между ней и ударом меча. И какая благодарность охватывала её в тот момент, когда она чувствовала как верёвка стягивает её руки за спиной, и с какой радостью подставляла она свою шею под поводок!
Другие девушки того же сорта, что и она, присутствовавшие в комнате, были одеты в туники! Тогда почему она не была в тунике?
Женщина давно оставила мысли, что такое одеяние было непростительно и невыносимо неуместным, что оно было возмутительно вызывающим. Безусловно, она не отрицала, что в некотором смысле всё это присутствовало, и более того, предусматривалось намеренно, однако теперь это казалось ей соответствующим, восхитительным, провоцирующим, невыносимо возбуждающим, сексуально стимулирующим носительницу и несомненно, также притягивающим смелые и оценивающие глаза зрителей, от чьих пристальных взглядов у красотки не было никакой возможности спрятаться. Но теперь она знала, что даже на Земле увидев такой предмет одежды, она относилась к нему с некоторой двойственностью, возможно даже лицемерием, внешне демонстрируя предписанное негодование и гнев, а внутри сгорая от любопытства и волнения, и задаваясь вопросом, как бы она сама могла бы выглядеть одетой в это. А ещё ей было интересно, не завидовали ли некоторые из одетых в тяжёлые неудобные одежды свободных женщин, также присутствовавших в этой комнате, своим сёстрам и той свободе, которую давали им их простые туалеты. А кроме того, какая женщина, положа руку на сердце, не желает показать свою красоту, не жаждет того, чтобы её заметили, признали и открыто одобрили, как некое особое изящное сокровище, которым она себя считает? Разве не простительно для нас для всех быть немного тщеславными? В любом случае они носили то, что было выбрано для них мужчинами. Они были одеты так, как решили одеть их мужчины, а ведь могли и не разрешить. Но тогда почему не она? Большинство, таких женщин как она, стояли на коленях, но были некоторые, кто оставались стоять на ногах. Все они не имели никакой обуви. Зато на их шеях красовались плотно их облегавшие, запертые, плоские узкие металлические полосырабские ошейники.
С некоторых пор она стала завидовать им из-за их ошейников. Как видно не на всех животных надевают ошейники, а лишь на особенных. Это было видимое свидетельство того, что они чего-то стоили. Они были признаны представляющими интерес, достойными того, чтобы их купили и ими владели. Таким образом, ошейникэто своеобразное наглядное свидетельство признания ценности. Ужасным оскорблением в этом мире было бы сказать свободной женщине, что она не заслуживает ошейника. Правда, при этом остаётся открытым вопрос, как можно было бы узнать это, если её никто не видел без вуали?
А вот у неё самой был только ножной браслет, роль которого, как ей казалось, была скорее информативной, чем какой-либо ещё. Это был немногим более чем способ отследить её внутри этого дома, безотносительно того вида дома, которым он мог бы быть.
Почему они не позволили ей просто встать на колени, или постоять неприметно у стены, едва замечаемой, почтительно склонившей голову, но готовой быть вызванной щелчком пальцев свободного человека?
Девка! бросил ее владелец, и она испуганно подняла на него взгляд. Сейчас Ты будешь выступать для нас, но прежде скажи, как твой гореанский?
Недостаточно хорош, Господин! вынуждена был признать женщина.
Тем не менее, тебе придётся использовать его, сообщил мужчина. Очень немногие из здесь присутствующих, смогут понять английский язык.
Что я должна делать? растерянно спросила она.