Из открытого кузова возка мне открывался отличный вид на суету. Пока фельдшер бинтовал меня, я видела, как пожарные размотали шланг, подцепили его к цистерне и начали поливать стены. Дым валил столбом. Тем временем полицейские, выстроившись цепочкой, выносили из здания какие-то бумаги. Пастухов командовал ими очень увлеченно, сам то и дело лез внутрь, хотя, понятное дело, никакие бумаги носить не мог. Разве что в пасти.
Во мне слабо шевельнулось сожаление: может быть, зря я подожгла то, что нашла в «прозекторской»?
Нет, не зря! Пусть горит. Пусть все горят.
Пожаризлюбленное зрелище горожан Необходимска в любое время дня и ночи. Но сейчас зевак не было видно. Видно, не тот район.
Рвоты не было? тем временем спрашивал у меня фельдшер. Тошноты?
Я только головой покачала.
Зрачки нормальные, значит, скорее всего, не сотрясение. А сильно голова болит?
Я пожала плечами. Разве же это боль? Мне уже было смешно, что я когда-то считала это болью.
Ну, лодыжка у вас вывихнута, а вот средний палец на левой руке, похоже, сломан, сообщил фельдшер. Но это вам врач в госпитале точнее скажет.
Надо же. Сломан. Интересно, это когда руку заламывали, или когда я сама об стену?
Впрочем, пустяки. Все равно.
Где она? вдруг услышала я. Пустите меня к ней, Дмитрий, я имею право тут находиться, я свидетель!
Я не поверила своим ушам. Шеф ведь мертв! Они же его убили!
Но тут шеф явился прямо перед мной, бегущим по тротуару, как обычный кот. В свете горящего дома было видно, что грязь с шерсти он уже отмыл, но выглядел взъерошенным, не как обычно. Кое-где мех висел сосульками.
Аня! одним прыжком он вскочил ко мне на колени, и мои руки рефлекторно вскинулись, чтобы его удержать. Анечка, дорогая моя! он принялся тереться лбом о моем плечо. Господи, вы живы, какое счастье! Что с вами? Все хорошо?
Мои руки провели по мягкой шкурке шефа сами собой. Живой. Правду что ли говорят, что у кошек девять жизней?
Они же вас убили? пробормотала я.
К счастью, этот мужлан в сапогах был слишком самонадеян! Он всего лишь слегка меня контузил, я отлежался и сбежал. Увы, без денег и перепачканным в грязи мне очень трудно было убедить извозчиков в своей платежеспособности Пришлось бежать к ближайшей станции пневмотрубок, а это не ближний свет. Простите, ради бога!
«Простите, если сможете», эхом отозвались во мне слова Волкова.
Что-то последнее время передо мной слишком часто извиняются
Вдруг я почувствовала, что цвета вокруг стали блекнуть, шеф и остальные как будто становились дальше, а я самасловно отделялась от своего тела. Мне вдруг стало ясно, что я сейчас снова исчезнукак тогда, с булавкой.
Немеющими губами я проговорила:
Шеф, она использовала на мне булавку
И меня не стало снова.
* * *
Я сидела в карете скорой помощи, на моих коленях сидел Василий Васильевич Мурчалов. У ног, закутанный в одеяло, лежал Эльдар Архипович Волков, бывший временный хозяин. Еще здесь же был медик, имени которого я не знала. Он спрашивал у Василия Васильевича Мурчалова, кто мой ближайший родственник, и говорил, что меня нужно доставить в больницу.
Василий Васильевич Мурчалов возразил емув больницу меня не нужно.
Да вы посмотрите, она же в кататоническом состоянии! фельдшер пощелкал у меня перед лицом пальцами.
Она в нормальном состоянии, сказал Василий Васильевич Мурчалов. Все, что ей нужно, это попасть домой, и она будет в порядке!
Не могу я выпустить ее в таком состоянии! сказал фельдшер. Вы хоть инспектора спросите!
Волк у моих ног жалобно заскулил.
Вот, даже собака со мной согласна!
В карету скорой помощи заглянул инспектор Дмитрий Николаевич Пастухов.
Что тут происходит? спросил он.
Анна, сказал Василий Васильевич Мурчалов. На ней использовали ты знаешь что.
Что ты знаешь что? спросил фельдшер.
Не твой уровень допуска, парень, сказал Дмитрий Николаевич Пастухов. Постой, она же нормальная была только что! Как это понимать?
Если бы я знал! сказал Василий Васильевич Мурчалов.
Он обратился ко мне:
Анна, что с вами произошло?
Василий Васильевич Мурчалов не был Хозяйкой. Я не могла отвечать на его вопросы. Я молчала.
Знаете что, барышня, как насчет выпить горячего чаю? фельдшер положил руку мне на плечо.
Я ведь и когтями могу, сказал Василий Васильевич Мурчалов, глядя на фельдшера.
Тот убрал руку.
Серьезно, парень, не твоего ума дела, сказал Дмитрий Николаевич Пастухов. Иди-ка, найди, где ямщик наш околачивается, барышню домой надо срочно. Считай, у нее редкая болезнь, а лекарство дома есть.
Фельдшер вышел.
Тогда Дмитрий Николаевич Пастухов сказал:
Васька, стареешь. Оборотня даже не приметил.
Боже мой! Василий Васильевич Мурчалов свесил морду с моих колен. В самом деле, оборотень! Эльдар Архипович, никак вы?
Эльдар Архипович Волков поднял голову и оскалился.
Если я узнаю, что вы с ней что-то сделали начал говорить Василий Васильевич Мурчалов.
Дмитрий Николаевич Пастухов его перебил:
Не кипеши, они вместе пытались оттуда выбраться. Похоже, она его спасала. Ничего, парень, он обратился к Эльдару Архиповичу Волкову, остаток полной луны можешь у меня перекантоваться. Скажу, что ты мой застенчивый племянник. Главное, на луну не вой.
Реакцию Эльдара Архиповича Волкова мне не было ни видно, ни слышно.
Дальше мы ехали. Долго. Я запоминала маршрут. Мне хотелось пить и спать, но приказа не было. Я сидела. Василий Васильевич Мурчалов лежал у меня на коленях, иногда вставал на задние лапы и принимался вылизывать мои щеки.
Мы остановились около дома номер шесть по улице Нарядной в Рубиновом концеэто дом, принадлежащий сыщику Мурчалову, где я номинально снимаю комнату. Плата, которую я вношу за постой, значительно меньше средней по улице.
Вставайте, Аня, сказал Василий Васильевич Мурчалов. Пойдемте домой.
Он не был моей Хозяйкой и не имел права отдавать мне приказы. Я продолжала сидеть.
Тяжелый случай, сказал Дмитрий Николаевич Пастухов.
Не такой тяжелый, возразил Василий Васильевич Мурчалов. Прохор с Антониной справятся.
Он выпрыгнул из кареты и направился в дом. Вскоре оттуда вместе с ним вышли двое: Прохор Прохорович Ивашкин и Антонина Кузьминична Майсурадзе, его личный камердинер (а также человек для особых поручений) и экономка.
Прохор Прохорович Ивашкин взял меня на руки, а Антонина шла спереди с фонарем. Сзади заскулил волк. Голос Дмитрия Николаевича Пастухова сказал:
Не бойся, малец, с ней все будет в порядке. Мой друг с таким уже справлялся.
Меня внесли в дом, подняли по лестнице наверх и посадили на кровать.
Антонина, достаньте ее брошку с топазом из секретера, пожалуйста, сказал Василий Васильевич Мурчалов, снова вскочив мне на колени.
Атонина Кузьминична Майсурадзе молча сделала, как он просил.
Прикрепите брошь к воротнику ее платья, так, чтобы касалась кожи.
Она сделала и это.
Что теперь? спросил Прохор Прохорович Ивашкин.
Молиться, ответил Василий Васильевич Мурчалов. Единственный способ перебить контроль булавкивоспользоваться другой булавкой. Эта брошь сделана из того же сплава собственно, с ее помощью Анечку когда-то контролировали. По моей просьбе ее перенастроили так, что «хозяином» этой броши стала сама Анна. Поэтому теперь, когда брошь коснется ее кожи, она вновь должна начать сама себя контролировать Но я не знаю, сколько времени займет повторная перенастройка! Я читал, иногда генмоды не выдерживают нескольких перенастроек подряд.
Святый боже, святый крепкий, святый бессмертный, помилуй нас! сказала Антонина Кузьминична Майсурадзе. Так зачем вы, Василий Васильевич, сейчас начали бы?! Подождали, пока она в себя придет!
Потому что она не придет в себя! Она сейчас без приказа ничего не может сделатьни есть, ни спать, ни до ветру сходить! Она может умереть в любую секунду, не сказав нам, что с ней что-то не так!
В голосе шефа звучала настоящая боль, почти истерика. На моей памяти он никогда так не говорил.
И подумать только, моя любимая брошка
Я задохнулась, руки мои рефлекторно сжались на шерсти шефа.
Анечка! воскликнул он, взволнованно вставая на задние лапы и кладя передние мне на плечи.
Я разрыдалась.
Пойду принесу чаю, сказала Антонина. Голос ее дрожал, и даже сквозь слезы я понимала, что ей надо уйти, собраться с чувствами.
Выходит, она тоже знала, что я генмод?! Все знали, кроме меня?!
А я пойду приготовлю вам ванну, сказал Прохор. Хотите, как в детстве, с разноцветной пеной?
В ответ я расплакалась только сильнее, прижимая к себе шефа. А он замурчал, успокаивая меня, как мама кошка успокаивает своих котят.
Прохор и Антонина ушли, оставили нас одних. И это хорошо, мне не хотелось сейчас никоготолько шефа. Ох, как он меня защищал всегда. И предал тоже, оказывается. Или не предал? Мысли путались, я никак не могла решить.
Но вот плохим знаком было то, что он позволяет себя обнимать и тискатьнеужели со мной правда все было так плохо?
Анечка, милая моя, родная, шептал шеф мне сквозь мурчание. Все будет хорошо, девочка моя! Слышишь? Тебе сейчас так не кажется, но все будет хорошо. Ты прости меня. Я должен был сразу вспомнить, что это одна из вспомогательных лабораторий Резникова! А я, дубина стоеросовая, адрес запамятовал И сказать тебе давно нужно было про брошку, чтобы ты никуда без нее не выходила, да я все не решался Да и о том, что люди-генмоды существуют, знает всего несколько человек! Я думалможет быть, ты и не узнаешь никогда Зачем тебе знать? Дурак был, конечно, понимал, что может всплыть в самый неудобный момент, но ты бы видела, как тебя мучили в той лаборатории! Я не хотел, чтобы ты вспоминала, ты прости меня
Кончайте просить прощения, пробормотала я сквозь всхлипы. Все живы. Вы живы. Я я справлюсь как-нибудь. Я же сильная.
Конечно, сильная, шеф лизнул меня в лоб. Самая сильная.
Глава 18. Горе Галины Георгиевны1
Перепалка Василия Васильевича и Прохора отчетливо доносилась до меня из-за стены. Прохор нападал, Василий Васильевич защищалсякак всегда.
В иное время мое любопытство было бы затронуто, но не сейчас. Сейчас, пожалуй, я даже на четверых всадников Апокалипсиса посмотрела бы без особого интереса.
Но шеф все время говорил мне, что от этого состояния нет иного спасения, кроме как заставлять себя интересоваться чем-то, пробуждать душевные силы. Так что я поднялась с постели.
Просто сказатьподнялась. На деле это потребовало от меня солидных усилий. Сперва опустить одну ногу, потом другую, потом опереться о столбик кровати Рука до сих пор болела, а на ногу неприятно было ступать, хотя врач утверждал, что все уже зажило.
Подойдя к двери, я разобрала, что голоса звучали из спальни шефаона наискосок от моей, по другую сторону коридора. А прямо напротив моей комнаты будет комната котенка, ранее гостевая. Все равно гостей у нас никогда не бывает.
Воля ваша, Василий Васильевич, но котенку в таком возрасте давать полную свободузначит, попрощаться с вазами, занавесками и прочим имуществом! Сохранность которого, смею заметить, вы возложили не только на Антонину Кузьминичну, но и на меня!
Он не котенок, Прохор! Онмыслящее существо!
В этом возрасте он прежде всего прыгающее и бегающее существо! после короткой паузы Прохор добавил:С неразвитым глазомером.
Не позволю запереть ребенка в клетку!
В таком случае извольте запереть в клетку свои журналы и любимые чайные блюдца!
Даже в своем состоянии я не могла не улыбнуться. Театральные интонации Прохора звучали, как всегда, неподражаемо. А Василий Васильевич, как легко можно было догадаться по его репликам, слегка спятил в ожидании выстраданного отпрыска, и не собирался сдавать позиции под напором здравомыслия своего слуги.
Мне случалось слышать или читать о счастливых молодых родителях, которые центнерами скупают игрушки и пеленки, готовясь к торжественному событию. Помешательство Мурчалова зашло еще дальше: он подготовил для котенка отдельную комнату, набив ее книгами и даже поставив туда глобус и телескопбудто специально, чтобы все это погибло, сброшенное на пол в безумных прыжках.
Материальные соображения меня не волнуют! я даже вздрогнула: это шефа-то! Мой ребенок должен быть гармонично развитой личностью!
Даже если бы в программу гимназических испытаний включили качание на шторах, готовить его к ним еще рано!
Прохор сказал это с таким апломбом, что я засмеялась.
Это был короткий смешок, неожиданный для меня самой, и перепалка тут же стихла. Дверь спальни шефа отворилась, и оттуда выглянули и шеф, и Прохор.
Аня? спросил шеф. Вы смеетесь?
Простите, сказала я, все еще улыбаясь. Это я радуюсь, что вы будете таким хорошим отцом.
Шеф и Прохор переглянулись.
Прохор шумно выдохнул.
Ну слава богу, барышня, сказал он. Стало быть, и к утреннему чаю спуститесь?
Я прислушалась к себе. Вязкая апатия, которая мешала мне подняться с постели, заставляла равнодушно откладывать книгу или карандаши, уже не казалась мне такой непреодолимой. Все вокруг по-прежнему не имело особого смысла, но мне подумалось, что я не выдержу еще один день сидения кровати и глядения в окно, как медленно желтеют высаженные напротив нашего дома вязы. А именно так я провела несколько прошедших недель. Может, почти целый месяц: мне тяжело было вспомнить текущую дату.
Спущусь, сказала я. Только переоденусь.
На мне все еще был халат поверх ночной рубашки: ничего иного последнее время я не носила.
Конечно, сказал шеф. Не торопитесь, Аня, мы подождем.
* * *
В день, когда я впервые спустилась к завтраку, по совпадению газеты напечатали некрологи для Ильи Резникова.
Смерть нелегального ученого не стала для меня неожиданностью. Уже на следующий день после нашего с Эльдаром побега из его лаборатории Пастухов и Василий Васильевич заверили меня, что он наверняка не жилец. Им удалось выяснить, что Резников держал дополнительную трущобную лабораторию и вел дела со Златовскимикоторые и в самом деле на поверку оказались Серебряковымив обход главарей банд, с которыми работал. И, конечно, этим бандам такая его самодеятельность по душе не пришлась.
Тут надо сказать, что город наш держат пять банд, объединенных в своего рода союз; Резников прислуживал этому союзу, имел от них множество заказов, за счет чего и выживала его клиника. Как рассказал мне шеф, генетик из Резникова был так себе, он даже Медицинскую академию закончил за свой кошт, а не за казенный. Позднее он занял свое положение, поскольку не чурался никаких заказов и умел подать себяну да, мужчина был эффектный.
В той лаборатории, где меня держали в плену, Резников экспериментировал втайне от своих хозяев, надеясь затем громко заявить о себе. Может быть, он даже хотел вывести свою собственную армию оборотней-генмодовтеперь точно понять было трудно, ведь я сожгла бумаги (за что меня слегка поругал Пастухов, но чужое неодобрение меня в кои-то веки нимало не задело).
В общем, шеф сказал:
Нам о нем волноваться нечего, они сами и поволнуются, и разберутся. Да так, как нам и в голову бы не пришло Аня, да что же вы сидите, как неживая? Может быть, книжку мне почитаете?
Я согласилась тогда, и читала шефу из свежеизданного сборника стихов, пока на глаза мои вдруг откуда ни возьмись не навернулись слезычто странно, стихотворение было совсем не грустное!
Больше читать вслух шеф меня не просил, но попыток расшевелить не бросил. Например, подолгу лежал у меня на коленях, читая лекции о том, как надо интересоваться окружающим миром. Эти лекции мне даже нравились: шеф мягкий, пушистый, а гладить себя разрешает редко. Но слова его я пропускала мимо ушей.
И вот теперь за утренним чаем я прочла сюжет о том, что тело Ильи Ильича Резникова, «в прошлом известнейшего генетика, обманом добившегося расположения столпов нашего города», обнаружилось в одном из так и не восстановленных складов Морского конца. Обычное место для сброса трупов, нам про него еще в школе сыщиков рассказывали.
Шеф, который читал свой собственный экземпляр газеты, стоя прямо на нем всеми четырьмя лапами, сказал: