Разумеется, она объяснила мне, какой я дурак. Уверила (больше себя, чем меня), что тоже терпеть не может Хозяйку. И помочь честному человеку в святой борьбе Она прослезилась, и я вытирал ей сопли э-э, виноват, слезы. Потом ее объятия стали крепче мои тоже. Потом халат сполз с нее, и я трахал ее разными способами. Ей это нравилось. Мне тоже.
Потом мы отдыхали, развалившись голышом на тахте. И Наташа решила войти в курс своей новой деятельности. Революционерка, твою мать.
Сколько вас было? Борцов?
Я промолчал. «Не твое сучье дело».
Она блеснула осведомленностью:
Восемнадцать уже повязали. Я знаю.
Ясно: ее высокородный хахаль похвастал. Я постарался говорить эдак небрежно. Но, словно пытаюсь скрыть потрясение:
Значит остались я и Крей. «Верь мне, дура. И любой, кому разболтаешь, пусть поверит».
Двадцаткався организация?!
Для действия много людей не нужно. Этоне на площадях тусоваться. Наоборот, чем меньше народу, тем лучше. И ты неумело играешь в шпионку. Наивно так выпытываешь. Тоже хочешь отличиться?
Она эффектно врезала мне по морде, и душераздирающе разрыдалась. Мелодрама. Я истово ее утешал, мы снова трахнулись и она успокоилась. Возобновила расспросы.
Что думаешь делать, Одди?
Отпрыгнуть подальше. Пока.
Глаза ее загорелись. Просто наполнились диким восторгом.
Схватила меня за плечи.
С моей помощью исчезнешь Потом вернешься. И голос ее упал до шепота, уделаешь Хозяйку, да? Никому не удавалось. Никому. Но ты
Я кивнул.
Может, получится. Есть нетривиальное решение.
3. ЧАС ОТ ЧАСУ НЕ ЛЕГЧЕ
В безделье и праздности прошел остаток дня, сменившись ночью ласки и нежности. А поутру Наташа засобиралась.
На работу мне.
«Ох, Мария-дева безгрешная. Ты еще и работаешь?»
Мы все нежились в постели, и я оседлал ее, решив овладеть ею еще раз.
Ты же меня не любишь, сказала Ната. Только дуришь честную девушку. Тебе неинтересно, кто я, что я и чем живу. В смысле: на личность и душу мою тебе наплевать. С «Башни Ваги».
Радость моя, на крыше самого высокого нашего небоскреба я никогда не былслишком дорогой билетжалко грошей. Но в неотесанности своей, простой рабочий парнишка, каюсь. Готов исправиться.
Я вошел в нее, она, выгнувшись, застонала.
Позвольте познакомиться с вами, девушка. ЯОдиссей Неодим Гор.
А-а-х Наталия Вернер
Она быстро шла к вершине, я тоже. Успел, задыхаясь, прошептать:
В настоящее время безработный.
Она мне подыграла:
А яработающая девушка. Не то, что ты подумал. Вожусь с бумажками в
Секретутка. Я все подумал правильно.
Тут мы, рыча, сплелись воедино. И я потрудился на славу, наставив ее непосредственному начальничку большие, ветвистые рога.
Пока! Ната в сомнении сдвинула брови. Ключи не оставляювыходить тебе, сам понимаешь Буду в семь или чуть позже. Сиди, не рыпайся. Жрать поищешь в холодильнике. К телефону не подходи, двери никому не открывай.
«Как мамочка с дитем разговаривает».
А если, помилуй Дева, ломиться начнут? Станут орать: «Откройте, полиция!»
Тогда ты вор, забравшийся к честной девушке. Пока.
И ушла, оставив меня скучать в шикарной хате на надцатом этаже. Если что, без парашюта не убегу. Как я так по дурному влип?
Делать было нечего, и я обошел всю хату, пригляделся. Ни следа прошлого присутствия другого мужчины. Будто жилище старой девы. Тогда я стал разыскивать, сам не знаю что. Любые вещички, безделушки, в общем, все, что могло бы приоткрыть мне личность Наташи. «Кто я, что я и чем живу». Примерно через час мною овладела тревога и, поразмыслив, я понял, что интуиция меня опять не подвела. Наташа здесь не жила, во всяком случае, сколько-нибудь длительное время. Это не ее квартира. Это вообще не квартира конкретного человека, а что-то, вроде номера в гостинице. Ловушка для дурака.
Я тихо подошел к входной двери, осторожно повернул ручку и поставил замок на фиксатор. Приотворил дверь, выглянул. На лестничной площадке никого не было.
Пару пролетов прошагал, насвистывая, потом воспользовался лифтом. На полпути вниз кабина остановилась, я невольно сжался. Впорхнули две школьницы, мельком глянули на меня, прыснули. Я молча стоял, прислоняясь к стенке, руки в карманах. Девицы больше не обращали на меня внимания. Лязгнули, раздвинувшись дверцы, я вежливо пропустил девчат и не спеша, поплелся следом. Прошли холл, где дремала за конторкой старушка, и на выходе одна девочка сказала другой:
Просто дура. Год ее год считай, прошел
Они прибавили шагу, и дальше я не расслышал. Но и так было понятно. О Седе кто только не говорил. Модная поэтесса нравилась молодежи, наверное, потому что сама была еще девчонкой. И ее выступления всегда были успешны.
Скорее не талант, а другое обстоятельство, привлекало к ней внимание. Ореол обреченности. Хозяйка изволила повременить с казнью оскорбившей ее молодой идиотки. «А если она, в самом деле, напишет что-то стоящее, а не заемные ругательные вирши? Я б хотела послушать». Подаренный Седе год истекал через тридцать три дня. Думать об этом было неприятно, и я переключился на размышления более полезные. О себе.
Похоже, мои подозрениянеосновательны. Вот, иду себе, иничего. Был бы под колпаком, давно б повязали. Хотя Если у меня нет паранойи, то это еще не значит, что за мной никто не следит. Властям-то «соратник Крей» нужен больше, чем я. Вот и ждут, что приведу к нему. И, пока не разочаруются в своих наивных ожиданиях, до тех пор ясвободен.
Впереди путеводно стучали по тротуару каблучки девчонок. Я шел следом. Народу на улице становилось все больше. Кое-где я замечал полицию, парни скучали, блюдя общественный порядок. Их я не боялся: меня ловит Безопасность. С полицией они в таких случаях не кооперируются. Это в Эгваль мои фото пестрели бы на каждом углу: фас, профиль, описание преступного жизненного пути. У нас не так. Тебя ждут там, где живешь, работаешь, куда ходишь в гости Все привычные пути мне заказаныудостоился внимания Хозяюшки. Распределенный контролькто выделился из общей массы, того и ведем. Остальные пригнут головы сами.
На дурочке Седе уже демонстрируют «воспитательный момент». Ну вот, опять! Я снова попытался выкинуть ее из головы. Не тут-то было! Пока шел «на автопилоте», размышляя о насущном политическом моменте, оказался у входа в Театр драмыбольшущий, белый, весь прямоугольный. Вся толпа вместе со мной туда и перла. Приплыл, называется. Пока я топтался в нерешительности, ко мне подскочил спекулянт и предложил билет. Самый последний«Только для вас, молодой человек! Только для вас!»за полцены. Ага. Пришлось купить, я продолжал играть роль добропорядочного бездельника. Поднял голову. Над фасадом висел плакатпортрет и подпись: всего четыре яркие буквы. СЕДА.
Из дальних пределов тебя ожидая,
Я дни, и часы, и минуты считаю.
Когда ты вернешься, шаги на пороге,
Заслышу и выйдутвоя недотрога.
Скажу, что лгала я, когда говорила,
Что нету любвичто же я натворила?
Но все позади, пред тобой на коленях
Я плачу, прошу и молю о прощении
И слышу слова, полны неги и страсти
Твои. Хотя мной не заслужено счастье,
Но я принимаю судьбы драгоценный
Подароктебя, о, мой мальчик бесценный!
Отдать себя всю я тебе бы хотела!..
Но ты не вернулся из дальних пределов.
Ее манера чтения вначале казалась монотонной, но именно эта размеренность производила эффект почти гипнотический, скрывая банальность тем и несовершенство рифм. Седа выглядела бледной и не совсем здоровой, но голос ее был чист и тверд. Косая челочка, две короткие косы то же лицейское глупое платье. Только туфли на высоких каблуках лицейским девочкам носить не разрешалось.
Седа выдержала паузу, пережидая восторги слушателей, окинула зал быстрым взглядом, и я испугался, что она заметит меня. Вскинула голову и начала читать свое новое стихотворение.
Передо мной сидел мосластый тип в костюме-тройке песочного цвета, довольно высокий и я использовал его спину, как укрытие. А тот весь обратился в слухСедины вирши его порядком проняли. Один раз он слегка повернул голову, вроде задумавшись, я увидел костистое, загорелое лицо, почему-то показавшееся мне знакомым. Не старый: лет слегка за тридцать. Но уже инвалидя заметил набалдашник трости, которую он держал между колен.
В конце публика аплодировала стоя. Я тоже, но держался за спиной долговязого. Потом овации стихли и все дружно двинулись к выходу. Я обогнал ковыляющего «ангела хранителя», правая нога у него совсем не гнулась, и сбежал по широким ступенькам в ночную свежесть. Когда я проходил мимо парочки полицейских, один из них поманил меня пальцем.
Ась? я замедлил шаг, демонстрируя законопослушность и чувствуя, как заныли от напряжения мышцы спины. Я не силач, но оглоушу обоих. И что? Помчусь по ярко освещенной улице, сшибая прохожих?
Мотню застегни, парень, оба ухмыльнулись.
Вот почему смеялись девчонки в лифте.
Я задернул молнию на своих многострадальных джинсах и пошел себе дальше, как ни в чем не бывало. Заслышав гул подходящего к остановке скоростного трамвая, припустил бегом. Вскочил в последний момент, уселся на место убогих и пассажиров с детьмисамоуверенный молодой человек. На деле же едва сдерживался, чтобы не затрястись, как перепуганный заяц. У каждого человека есть предел нервной устойчивости, и свой я едва не перешагнул.
Но круг по столичному городу, когда темнеет и загораются огнименя успокоил. Вагнок красив, грандиозен, многоэтажен. Местами рельсовый путь подходит близко к домам, а я люблю заглядывать в окна.
Но интересовало меня лишь одно из них. Светилось на третьем этаже лимонным светоми здесь олухи из Безопасности терпеливо ждали связника от Крея. А секрет, поделюсь, прост. В письме Крея сказано: «Желтая лампа дает добро». Для пущей важности подчеркнуто. Так вот, это не черта, а длиннющий такой минус, означающий обратный смысл. Простенько, эффективно. Теперь я знал, что нигде больше в Вагноке не осталось мне убежища.
Через два часа вышел там же, где сел и легким, прогулочным шагом вернулся высотке, где якобы жила Наташа. Взлетел на лифте на нужный этаж (с памятью у меня все в порядке), на лестничной площадке по-прежнему никого. Не защелкнутая на замок дверь легко отвориласьзначит, Наташа еще не вернулась. Прошествовал в гостиную. Замер столбом, раскрыв рот и вытаращив глаза.
В кресле, развернув его к входной двери, непринужденно развалился тот самый хромоногий товарищ. В том же костюмчике и галстуке-бабочке. Нацелил на меня свою трость, и укоризненно сказал:
Где вы так долго шлялись, молодой человек?
На секунду у меня закружилась голова. Конечно. Натасука, а я дурак. Скорее всего, я под колпаком с момента знакомства с неюслучайного ли? В самом ли деле она молодая содержанка с вывихнутыми от длительного безделья мозгами?
Как. Вы. Сюда. Попали. Merdeg ple to mamlakto, сказал я.
Считаете себя вежливым только оттого, что оскорбляете меня на тонго. Дверь была открыта, и я вошел. После того, как позвонил несколько раз.
Где Наташа?
Он удивленно поднял брови, сообразил:
Ах, это вы ее так называете. Где? Это я вас должен спросить. Прихожу, никто не отзывается, дверь не заперта. Куда ж вы дели труп? губы его раздвинулись в ухмылке. Ощущение, что я встречался с ним раньшеусилилось.
Только к Безопасности этот хмырь вряд ли имел отношениеслишком колоритен. Может, очередной Наташкин хахаль? Испуг мой улетучился, и я двинулся вперед.
Вас сюда не приглашали. Позвольте помочь вам выйти вон.
Его трость опять взлетела на уровень моей груди.
Не позволяю. И, учтите, шуток не понимаю.
«Ах ты, богатырь колченогий».
У вас дело ко мне или?!..
Наглый незнакомец, опустив трость, встал, оберегая больную ногу.
Идемте. Кстати, меня зовут Ян. Ваше имя я знаю.
Э-э но
Наташа в курсе. Идемте же.
Это называется: паралич воли. Я поплелся за Яном, как хвост собачий. Опять лифт, холл со старушкой (теперь она вязала что-то цветастое), фонарь перед подъездом бросал на асфальт обширный круг света. И на его границе, где нас караулила ночь, стояло здоровенное авто, сильно похожее на тюремный фургон. Задняя дверца призывно распахнута. И я пошел.
Ян подпихнул меня в спину и забрался следом, с силой подтянувшись на руках. Там были еще какие-то люди, плюс разные тюки, ящикия больно споткнулся. Меня подхватили, помогли сесть на лавку, что тянулась вдоль стены, кто-то беззлобно засмеялся.
Укомплектовались, сказал Ян, захлопнув дверь и усаживаясь, бок о бок со мной.
Напротив меня тоже сидели люди, многие обряженные в серо-зеленые комбинезоны. Один из них, небольшой, воззрился на меня печально. Хотел что-то сказать? По мягкости черт я угадал в нем женщину. Через мгновение узнал Наташу.
Поговорить мы не успели, потому что колымага наша тронулась, так быстро разгоняясь, что нас побросало друг на друга. А потом говорить стало неудобно из-за пронзительного воя мотора. Через полчаса бешеной гонки мы снова схватились кто за чтоводитель (убил бы дурака) заложил лихой вираж. И мы затормозились.
Хватаем вещи, выходим, скомандовал Ян.
Звездная ночь и залитое прожекторами бетонное поле. Вместе со всеми я что-то тащил, передавал с рук на руки, потом дружной гурьбой (стадом бессловесным) мы стали подниматься по длинному, вздрагивающему под ногами трапу. Я дико озирался. Вверху, на огромном, выпуклом, сизо-серебряном боку готового заглотать нас дирижабля тянулись большущие буквы. Те же, что на борту доставившего нас фургона. LANDKON LEGANO 9Девятая географическая экспедиция.
Кто-то обогнал меня, двинув чувствительно в ухо свисавшим со спины рюкзаком. Идиот. Все остальные тащили поклажу в руках. Один я был налегке. Обернулся на ходу. Сзади бодро ковылял Ян, а дальше, у подножия трапа Наташа наскоро прощалась с тетушкой. Потом ринулась за нами следом, а долговязая фигура старой хрычовки маячила безутешно за ее спиной. Ян уже добрался до меня, буркнул:
Forso kinej
Шевелись, то есть. И тут я вспомнил, кто он такой! Ох уж эти лжеученые с «всеобщим языком науки»! Самовлюбленные, эгоистичные, привыкшие удовлетворять свое неуемное любопытство за чужой счет. И гроши на нашу воздушную прогулку Ян не своим горбом заработалэто я теперь знал наверняка.
Меня снова двинули рюкзаком, теперь уже по ногам и Ян поддержал меня своей железной рукой. Несмотря на худобу, он, в самом деле, был необыкновенно силен.
So, пробормотал я, не в силах противостоять напору. Inverso lo anaspire.
А вашего хотения никто не спрашивает, ободрил меня Ян, и мы вместе ввалились в кают-компанию, наверное. Множество народа, не только мы, новоприбывшие, вещмешки на полу, кто сидит на них, кто разлегся, наше появление встретили возгласами и смехом.
Ваше барахло, кивнул Ян на сиротливо валявшийся у стены рюкзачище.
Правда, мое. В прозрачном кармашке виднелась картонка с надписью «О. Гор»мою судьбу кто-то решил без меня.
Ох! Наташа выпустила из рук поклажу и плюхнулась на нее, удостоив, наконец, меня вниманием. Чего стал, садись. Успеешь настояться и набегаться. Ты где тонго выучил? Слышала, как вы с Яном лаялись.
В Университете.
Ты учился в Норденке? Чему?
Ерунде. В жизни мне это не пригодилось, рассказывать о том, как меня вышибли из аспирантуры, я не собирался.
Не прибедняйся. Ты не похож на человека, готового тратить время зря, она потянула меня за рукав, приглашая сесть рядом. Челка ее сбилась, и я заметил на Наташином чистом, высоком лбу подсохшую, недавнюю царапину. И, вроде, губа нижняя у нее припухла. «Я собачусь с Яном, а ты с кем?»
Сел рядом с ней, прямо на пол. В ту же секунду раздался на редкость противный лязг, я вздрогнул. Слабая улыбка Наташи быстро погасла.
Складывается трап.
Динамик на потолке прогнусавил:
Пассажирам держаться крепче. По-о-дъем!
Пол уперся в мою задницу и слегка накренился, наш корабль словно начал взбираться на пологую горку, унося с собой всю разношерстую и разноголосую банду. А галдеж стоял, будь здоров. К нему добавился ровный гулдвигатели вышли на крейсерский режим. Но все перекрыл зычный голос Яна:
Порядок, хлопцы! Мыв пути!
Тыхлопец? спросил я Наташу.
Для Янада. Здесь нет мужчин и женщинтолько коллеги по работе.
Народ стал расходится по каютам и Наташа показала мне мою, общую с еще одним «коллегой», естественно, мужчиной. Я не стал расспрашивать Наташу, с какого пола особями делит она свое жилище. Либо в группе есть еще, по крайней мере, одна женщина, либо про равнодушие к ней Яна Наташа мне откровенно врет. Глава ученейших мужей прихватил свою суку, чтобы поездка не казалась скучной.