С какого же места и почему жизнь превращается в сожительство по необходимости? Или это неизбежно? Нет, она, Женя, этого не допустит, она найдет свое счастье, наполнит жизнь большим содержанием. Сама того не замечая, она совсем по-другому стала смотреть на мужчин, с которыми приходилось теперь встречаться, старалась вглядеться в лицо, представить себе, что это за человек, что он может внести в семейную жизнь, сколько в нем душевной теплоты, ума, внутренней и внешней чистоты, насколько у него хватит высоких человеческих качеств. Иные ей очень нравились, даже пожилые и семейные, другие вызывали апатию, третьи, как Лысиков, отвращение. Она вновь и вновь перечитывала письмо подруги.
«Ах, Катя, Катя! Вот ты какая!..»
Внезапно наступившая зима изменила настроение Жени и натравила мысли в другую сторону.
В Приморье зима приходит в ясные солнечные дни, в звездные морозные ночи, по сухой траве, по опавшей листве, по мостам и гатям, наведенным морозами. Иногда дорогу зиме подметает огонь, что случилось и в эту осень. Из поселка, оброненный кем-то, убежал в тайгу малютка-огонек. Сначала он, как бабочка, перепархивал с одной сухой былинки на другую, затем, как раненая птица, то взлетал над травою, то падал и терялся в траве, а когда подобрался к густым зарослям кустарников, поднялся цепью и пошел водить хороводы, то припадая к земле, то поднимаясь во весь рост, то разрываясь на. малые группки, то протягивая друг другу руки и взбираясь все выше и выше, на склоны, на горные луга, на перевалы, а за перевалами скакал уже конницейни поймать, ни перенять...
Когда Женя впервые увидела хороводы огней, ею овладело беспокойство. Дело происходило в сумерки. Она сидела на своей кровати, подобрав ноги, не зажигая огня, и вдруг увидела на стене отсветы, лесного пожара. Она подбежала к окну. Казалось, горят не деревья, а люди мечутся в огне и вокруг огня, пытаются спастись и спасти один другого, протягивают друг другу руки, молят о пощаде.
Женя торопливо оделась, накинула платок и выбежала на крыльцо. «Огненная конница» пронеслась недавно, поэтому по сторонам дороги то там, то здесь еще копошились огоньки, белками бегали по валежинам. Женя повернулась к поселку. Никто не бежал на пожар, не звучал набат, люди укладывались спать. И снова с болью в душе она осознала, что нет у нее голоса, такого сильного, такого властного, чтобы заставить людей очнуться, увидеть плохое, вступить с ним в борьбу, дружно, всем заодно, и победить.
Ну что ж это такое?произнесла она вслух.Почему же вы спите?..
А на другой день пришла зима. С утра небо было затянуто тучами. Лес, и горы, и море ушли в себя, сосредоточились, загрустили. В воздухе стали порхать редкие снежинки. Они не вдруг падали на землю, а сначала медленно кружились, точно искали места, где бы поудобнее улечься. Но чем дальше, тем больше их появлялось, тем торопливее падали, застилали горизонт, закрывали белой кисеей сначала самые отдаленные, а потом все более близкие горы. И вдруг, словно недовольный кем-то, налетел порывистый ветер; снежинки заметались, струйками поползли по земле, с дорогк заборам, в канавы, с пригорковв ложбины, быстрее помчались по улицам, по кустарникам. Море почернело и взбунтовалось.
К полудню ветер усилился, снег обрушился лавиной, закружился по улицам и проулкам, во дворах и на огородах, а ветер стал пробовать прочность крыш и заборов, оконных ставен, столбов, и все, что поддавалось, швырял в сугробы, засыпал снегом, буянил.
Все слилось и смешалось в белом подвижном месиве: ни земли, ни неба, ни моря, ни городин мятущийся белый хаос. На маяке безостановочно кричала сирена, но ни ее крик, ни свет маяка не могли уже указывать дорогу мореходам. А в поселке все думали о тех, кто застигнут в море. По суше сюда дороги не было, шли по морским ухабам; поэтому в часы непогоды, иногда они тянулись по нескольку суток, всякий и мыслями и сердцем был прикован к морю. На этот раз в отлучке были два катера: один ушел на юг во Владивосток, другой к северу, в бухту Ольга. Где они и что с ними теперь?
Сумерки наступили внезапно. Занятия в школе прервали; учителя ушли разводить ребятишек по домам. Предоставить их, как обычно, самим себе никто не решался.
Женя занималась в первую смену, и ее ученики вовремя добрались до дому, но когда она увидела на крыльце школы своих товарищей и ребятишек, торопливо оделась и выбежала во двор.
Правильно! Одних нельзя! Я помогу, помогу... Кого вести?
Да как же ты поведешь?накинулась на нее Мария Петровна.Ты не знаешь квартир, а второепосмотри на свою обувь. Шаг сделаешьи туфли потеряешь. Ступай домой, справимся без тебя.
Ну, я вместе с вами, вам помогу...
А я и без тебя справлюсь, иди к себе,настаивала старая учительница.
Женя сделала несколько шагов и вдруг остановилась.
Мария Петровна, я туфель потеряла.
Ну, а я что говорила? Марш домой... Теперь до весны будешь на одной ноге прыгать. Держитесь, ребята, гуськом, один за другого...
У ворот школы ребят стали встречать родители, и некоторые из них брали под свое покровительство и своего и двоих-троих соседних. У Марии Петровны осталось двое, ученики четвертого класса, мальчик и девочка. Она прошла с ними шагов двести, выбилась из сил, увидела, что не дойти самой и детей не довести, остановились и не знала, что делать.
Мария Петровна, вы идите назад, мы сами,сказал мальчик.
Нет, так нельзя. Держитесь за меня. Я передохну минутку...
Три жалкие фигуркистаренькая учительница и двое ребятстояли, прижавшись друг к другу, а ветер безумствовал, швырял в глаза, на головы и под ноги охапки сухого колючего снега, не пускал ни влево, ни вправо, не позволял сделать ни шагу, валил в сугроб.
Покричите-ка, ребятки, может быть, вас услышат. Зря мы пошли из школы. Кто мог подумать? Ну, я буду считать раз, два, трикрикнем все трое... Раз, два, три!..
Ребята крикнули, но крик был такой слабый и жалкий, что его и в десяти шагах нельзя было расслышать; к тому же завывал ветер, и кто бы мог отличить детские голоса от голосов вьюги?
Мальчик все время. рвался вперед.
Мария Петровна, пустите! Я дойду. Тут близко. И я за вами приду с папой...
Но учительница не отпускала мальчика и в то же время не видела выхода из своего положения. А между тем снегу намело выше колен.
Дети стали плакать. Слезы катились и по лицу учительницы.
Что же это такое? Как же мне быть? За что ж такое наказание?.. Пойдем...
Она сделала еще сотню шагов и остановиласьвновь захватило дыхание. Перед мысленным взором отдельными вспышками проносилась вся ее жизнь. Никакой соринки на совести не было. Она до скрупулезности точно выполняла все «заповеди» человеческого общежития. Никакой самый строгий судья не мог бы предъявить ей ни малейшего обвинения, все делала так, как следует делать, и такой конецгубит детей. Пустить одних не может, вести за собой не в силах. Вдруг ноги подкосились, сердце сжалось, голова отяжелела, и она упала в снег.
Ребята стали кричать, звать на помощь, и через несколько минут их же родители, уже побывавшие в школе, обнаружили в снегу и своих детей и старую учительницу.
Жизнь Марии Петровны
Мария Петровна жила в центре поселка, в домике, который раньше служил школой и квартирой учительницы; впоследствии, когда поселок разросся и учеников прибавилось, для школы выстроили новое здание, а старое приспособили для двух квартир. В одной из них так и осталась жить старая учительница. На ее глазах происходили здесь все перемены: приезжали новоселы, строили дома, теснили тайгу, дети становились взрослыми, расходились по свету и терялись из поля зрения, как ни следила она за судьбой каждого из своих учеников.
Сюда и принес ее один из родителей, тогда как другой разводил ребятишек по домам. Она была в обморочном состоянии.
«Легонькая совсем. В чем только душа держится?»думал он, увязая по колена в снегу.
В лютую непогоду он доставил сюда врача и Агнию Петровну, с которой пришла и Женя, но все их попытки привести учительницу в сознание ни к чему не привели. Последняя искра погаслаМария Петровна скончалась.
Мужчина ушел проводить женщину-врача. Агния Петровна и Женя остались на ночь в квартире покойной. Женя с испугом следила за тем, как Агния Петровна и сторожиха обмывали и обряжали учительницу, не смела приблизиться и не упускала из виду ни одной детали из того, что происходило. Ее внимание приковали к себе руки Марии Петровны. Она видела их еще сегодня живыми. беспокойными; и вот они, желтые, безжизненные, свисают как плети, послушно ложатся на грудь одна на другую,они все уже кончили и больше не сделают никакого движения. Женя не осмеливалась взглянуть в лицо покойной; ей казалось, что вся ее жизнь заключалась именно в руках, и смертьэто смерть вот этих недавно таких деятельных рук.
Придется нам ночевать здесь,сказала Агния Петровна.Только есть ли у нее керосин.
Она взяла в руки коптящую керосиновую лампу и слегка встряхнула.
Лампа пуста. Ты посиди здесь, а я схожу к себе за керосином.
Агния Петровна, я боюсь. Оставайтесь вы, я схожу...
Ну, глупая! Чего ж тут бояться? В жизни еще и не такое встретится. Тебя посылать опасно: не ровен чассобьешься с дороги. Я сейчас... Посиди минутку...
Агния Петровна ушла. Женя уселась поодаль и не сводила глаз с покойной. Вдруг ей пришла мысль, что в смерти Марии Петровны виновата она, Женя Журавина: «Ну, почему не пошла с ребятами я? Ничего бы этого не было...»
Ей до боли стало жаль старую учительницу. Она вспомнила, как они впервые встретились, как строго обошлась с нею Мария Петровна и как затем постепенно «теплела», стала приглашать к себе, угощала, показывала все, что было у нее лучшего, предлагала брать все, что нужно, особенно книги. А книг было много, и среди них такие же старые, как, пожалуй, и сама учительница, изданные в начале нашего века, книгировесники и спутники, главным образом учебники, по которым она училась, и другие, по которым учила ребят.
«А я, кажется, ни разу не сказала ей ласкового слова. А надо было помогать, как матери, ухаживать, как за больной...» Женя расплакалась, и желтый кружок пламени над лампой расплылся в большой тусклый круг, а бурая струйка копоти, поднимавшаяся к потолку, разрослась в целое дерево. И вдруг лампа погасла, все потонуло в непроглядной темноте, только чуть выделялись два серых пятнаоконца. Женя, не отдавая себе отчета в том, что делает, нащупала дверь, осторожно открыла и вышла в коридор. Над крышей и возле стен буйствовал снежный смерч; домишко скрипел и, казалось, напрягал все силы, чтобы удержаться на месте. В коридоре Женя почувствовала еще больший страх, выбежала на крыльцо, сделала шаг вперед и очутилась по пояс в сугробе.
Ой, что ж это я делаю? Идти нельзя... Постою здесь.Она прислонилась к стене и жадно вдыхала холодный воздух.
Меж тем метель швыряла в нее охапки снега, забивала уши, глаза, рукава.
Постою, пока не придет Агния Петровна.
Рядом с нею светилось оконце на кухне Лысиковых, но постучать к ним казалось кощунством: происшедшее представлялось таким большим и торжественным, что она предпочла слушать голоса вьюги, нежели, как ей казалось, неискренние соболезнования соседей, живших не в ладах с Марией Петровной.
Сколько простояла Женя и сколько бы еще могла простоять, если бы на нее не наткнулась Агния Петровна,трудно сказать.
Ты это что? Что с тобою? Ты вся в снегу! Женя, очнись!
Ах, это вы... А я, кажется, задремала...
Нашла где дремать... Вот глупая. Ну, пойдем. Да стряхни с себя снег!.. Ты же в сугроб превратилась!
Через минуту комната покойной приняла прежний вид. Две женщины, молодая и старая, прислонившись друг к другу, сидели возле печи; керосиновая лампа по-прежнему коптила, окна были залеплены снегом...
Ночи, казалось, не будет конца. Агния Петровна рассказала Жене о своей жизни.
Муж Агнии Петровны погиб на фронте во время первой мировой войны; старший сын и дочь вступили в комсомол, как только возникла эта организация, разъехались в разные концы страны. Письма, вначале частые, горячие и длинные, постепенно становились все реже и короче. Второй сын погиб в войне с белофиннами.
Что же поделаешь? Видно, такое нынче время. Вот и ты оторвалась от своих и куда закатилась,говорила она Жене, прижимая ее к своему плечу.
Женя покорно прислонилась да так и просидела до утра.
Теперь чем мы живем, старые люди? Не своим личныммного ли нам надо? И не родичамигде они? А нашим общим, советским. Хорошо онозначит, и моим детям и мне хорошо, а плохозначит плохо всем, и плохое надо изживать. Пора бы и в сторону отойтивам, молодым, уступить дорогу; да как отойдешь? Кому передам школу?
Вот и жду смену, чтобы отойти и глядеть с радостью, как у вас лучше нашего получается.
У Марии Петровны жизнь сложилась по-другому. Ее жениха, студента, арестовали за месяц до свадьбы, сослали в Сибирь, и там он умер от туберкулеза. И это зажгло в ней непримиримую ненависть к самодержавию, ко всяческой неправде, в большом и малом. Не было на земле человека, какой бы пост он ни занимал, которому бы она не говорила правду в глаза. Счастье ее, что вот уже почти четверть века она жила при советской власти. Тут и бездушный понимал, что за ней стоит большая правда, и поэтому уступал. Она была у населения поселка вечным ходатаем и заступницей, делила печали и радости каждой семьи в отдельности и всех вместе.
Да, а ты знаешь, ведь она тебе завещала все свое добро. Однажды, когда ты ушла на урок, она при всех сказала: «Вот моя наследница. Пусть она распорядится моим добром, как ей захочется».
Агния Петровна, да зачем это мне? Ничего я не возьму. Я боюсь притронуться к этому.
Воля покойной священна...
Тайфун бушевал двое суток и оборвался так же внезапно, как и налетел. Сугробы намело по самые крыши, залепило снегом стены домов, окна, деревья; но когда небо очистилось и над морем поднялось солнце, мир сразу же помолодел и, казалось, сам на себя загляделся. Никем не потревоженный, чистый, белый до боли в глазах, лежал снег, сверкавший неисчислимыми искорками. Люди тоже казались помолодевшими, и, как ни хотели иные сделать приличное случаю печальное лицо, улыбка, как солнце из-за туч, прогоняла грусть, и разговор сам собою переключался на что-нибудь веселое. То же происходило и с Женей. Люди, кто с лопатой, а кто и без нее, смело лезли в глубокий снег, прокладывая тропинки; подростки толкали друг друга в сугробы, и ей захотелось во всем этом принимать участие. Увидев уборщицу, разгребавшую снег возле школы, Женя направилась к ней:
Тетя Шура, давайте-ка я!
Что вы, Михайловна! Разве это ваше дело?
Женя выхватила лопату и, так как «тетя» была немногим старше «племянницы», бросила в нее большой белый ком, который рассыпался по плечам, опушил волосы, ресницы. «Тетя» не осталась в долгу, и через минуту обе, потеряв степенность, швыряли одна в другую охапки рассыпчатого снега. Только когда уборщица спросила о времени похорон, Женя пришла в себя:
Ой, да сегодня же... Как же я пойду такая. Тетя Шура, отряхните меня хорошенько.
... Похоронная процессия протянулась через весь поселок. Всестарые, и малые, и женщины с грудными детьмивышли проводить в последний путь свою учительницу. Впереди ученики старших классов несли на подушечках награды: медаль «За трудовую доблесть» и орден Трудового Красного Знамени, а также венки из хвои пихт и веток комнатных растений; за ними четыре пожилых рыбака, когда-то ученики покойной, несли гроб, за гробом шло население поселка.
Когда все подтянулись и расположились вокруг могилы, рядом с которой стоял открытый гроб, выступила Агния Петровна.
Товарищи, Мария Петровна ушла от нас, ушел самый совестливый и самый беспокойный человек. А беспокойство ее было не о себе, и жила она не для себядля всех. Сорок два года служила она народу, служила честно, бескорыстно, от всего сердца. Пусть же будет ей пухом земля, а мы унесем в сердце светлую память о ней и будем, как она, любить правду, народ, родину, служить им так же, как и она: бескорыстно и от всего сердца...
Пожилой мужчина, один из тех, кто нес гроб учительницы, сказал:
Мария Петровна учила нас, учила наших детей, а потом и внуков. Она пришла к вам девчонкойэто было еще на западе,а когда переселились сюда, переселилась и она. Она нас и учила, и лечила, и судила, и была нашим ходатаем перед начальством. Верно сказано: жила не для себядля других. Спасибо ей за ее труд, за тревогу обо всех. Место мы выбрали ей хорошее, далеко видно. А могилку ее мы огородим и памятник поставим. Такими людьми правда держится. За себя не постоит, а за правдуни перед кем не отступит...
Когда гроб опустили в могилу и все стали бросать по горстке земли, женщины расплакались, ученики сосредоточились, точно на какой-то миг и они стали взрослыми.
Женя ушла с кладбища последней. Свежий холмик могилки, один не прикрытый пеленою снега, вдруг наступившая тишина, и эта изумительная прозрачность воздуха, и безбрежные дали над морем и над горами наполнили душу чувством величия жизни. Она остановилась, осмотрелась и словно все вокруг увидела впервые: какая же она, земля! какая жизнь!..