Кстати, еще один признак нетвердости в вере это невозможность ее выразить без многословных объяснений. Вспомним, что сказал Сам Спаситель: Да будет слово ваше: да, да; нет, нет; а что сверх этого, то от лукавого (Мф. 5: 37). Символ веры один из самых кратких по нынешним временам доктринальных текстов. Всегда, когда в ответ на простой вопрос пытаются развернуть длинные рассуждения, попутно до неузнаваемости извращая суть самого вопроса, жди неправды, попытки что-то скрыть либо ничего не ответить.
* * *Евгений Водолазкин приводит такие слова Дмитрия Сергеевича Лихачева: «Если бы мы знали ответы на все вопросы, знали бы точно (а не только свободно верили в существование Бога), мы были бы лишены свободы. <> Поэтому-то Бог открывается только тем, у кого вера в Него достигает уверенности знания, то есть святым».
Прекрасный ответ тем, кто требует чудес, доказательств, полноты уверенности и знания «здесь и сейчас», без работы над собой и без опыта духовной жизни. Требующие всего этого на самом деле бегут от свободы или, наоборот, вовсе не собираются никакой долей свободы пожертвовать. Покажи таким чудо и «доказательство» и совсем перестанут думать. Или потребуют еще более грандиозных чудес, еще более убедительных доказательств, дабы только не расстаться со своими грехами Дабы не заметить, что Бог может явить Себя не только святым, но и кающимся грешникам в Евхаристии, в Своей благодати. Или просто не захотеть, чтобы Он явился, ведь встреча с Ним может изменить всю жизнь!
* * *«Брак честен и ложе нескверно». Воистину так, и «бракоборчество» среди православных христиан недопустимо. Вот только всегда ли мы помним, что речь идет именно о христианском браке, о «малой Церкви»? Не о тесном мирке, в котором муж заботится, как угодить жене (1 Кор. 7: 33) в житейских нуждах, а о такой семье, в которой, если будет надо, ее глава благословит и супругу, и чад на мученичество, а те с радостью на него пойдут?
* * *Жизнь это движение к осознанию того, как мало ты можешь. Но, поняв это, ты вовсе не получаешь права говорить от имени всех, от имени жизни как таковой. Христианин не должен опускать руки, даже если он слышит трубный глас Апокалипсиса. Он не может по-человечески ничего, но дерзновенно восклицает: Все могу в укрепляющем меня Иисусе Христе (Флп. 4: 13). И не случайно окружающие удивляются нашей решимости и энергии, нашему самозабвению и отказу от человеческого расчета сил.
Церковь
Иногда говорят, что «пафос борьбы», который то здесь, то там да полыхнет в православной среде, это признак малой церковности. Может быть, отчасти это верно. Отсутствие мирного духа действительно говорит о духовном нездоровье. Но мы не должны уклоняться от прямого свидетельства об истине, от того, чтобы называть ложь ложью, порок пороком, ересь ересью Только делать все это надо с миром в сердце. С ненавистью ко греху и с любовью к грешникам. Если будем говорить правду не для того, чтобы «уничтожить врага», а для того, чтобы помочь грешнику покаяться, наше обличительное слово не останется бесплодным.
* * *Наши критики любят попенять на то, что большинство наших современников, именующих себя православными, не знают в подробностях церковного учения. Так, между прочим, было и много веков назад. Но не случайно социологи говорят, что людей, обладающих пытливым умом и способных жить убеждениями, не более 10 процентов. Для большинства же достаточно доверять Церкви, говорить себе: я этого не знаю, но соглашаюсь с тем, чему Церковь учит. Можно не разбираться в тонкостях богословия, но верить жизненным примерам, голосу и делам любви, а главное принимать в сердце благодать Божию. Если таких людей в народе большинство, он и является православным. Даже если не отличает Флоренского от Флоровского и о ужас! не помнит, какой Собор что постановил. Воспитать именно таких людей (не забывая, впрочем, об интеллигенции, которой необходима и пища для ума) задача для нас более важная, чем насыщение интернета тоннами информации.
* * *В XX веке много говорили о разрыве между богословием и жизнью, о том, как его преодолеть. Одно из последствий этого разрыва очень разные, до противоположности, представления о человеке. Читаешь классических богословов и понимаешь, что они говорят о личности почти идеальной, которая обладает сильным умом и крепкой волей, осознанно и самостоятельно делает духовный и нравственный выбор. Читаешь древнюю аскетическую литературу, наставления современных духовников и видишь человека слабого, подверженного случайным страстям, мятущегося, колеблющегося, безвольного, ничего не понимающего, за которого Бог и диавол борются, а сам он в этом участия почти не принимает
В XX веке много говорили о разрыве между богословием и жизнью, о том, как его преодолеть. Одно из последствий этого разрыва очень разные, до противоположности, представления о человеке. Читаешь классических богословов и понимаешь, что они говорят о личности почти идеальной, которая обладает сильным умом и крепкой волей, осознанно и самостоятельно делает духовный и нравственный выбор. Читаешь древнюю аскетическую литературу, наставления современных духовников и видишь человека слабого, подверженного случайным страстям, мятущегося, колеблющегося, безвольного, ничего не понимающего, за которого Бог и диавол борются, а сам он в этом участия почти не принимает
Можно долго спорить о том, кто здесь прав старцы или дипломированные богословы. Опасность есть и в том, чтобы преувеличить силу богоданных качеств человека, и в том, чтобы отказаться от воспитания его самостоятельной воли, презреть его свободу. Но в любом случае мы не можем подходить с мерками идеальной личности к большинству современников людей, отягощенных своими грехами и грехами общества. Индивидов с помраченным умом и притупленными чувствами, с мозгами и сердцами, «промытыми» телевидением, рекламой, «нормальной» греховностью родителей, соседей, сослуживцев Таких и вправду держит в своих путах демон дух века сего, и без посторонней помощи, только своей волей и своим разумом, этим людям не выкарабкаться. Вот почему в духовнической практике у нас бывает так много указаний и действий, для пасомого поначалу непонятных. Апеллировать к его разуму и чувствам почти бесполезно
Впрочем, надо сокращать и пропасть между «академическим» и «жизненным» богословием. Для этого старцы и профессора должны по крайней мере чаще беседовать и воспринимать друг друга всерьез. А то «да это профессор, они же все безбожники» Или «ну, это фанатик, колдун, семинарии не закончил, а людьми помыкает»
* * *В середине восьмидесятых отец Александр Салтыков читал в Доме Телешова здании Московского отделения Общества охраны памятников истории и культуры лекции об иконописи. Формально в объявлениях значилось: «Искусствовед А. А. Салтыков». Приходил батюшка в пиджаке и с галстуком. По сути же происходила самая настоящая катехизация, причем на высоком богословском уровне. Небольшой зал заполнялся до отказа, люди стояли в проходах и в дверях, сидели на полу, на подоконниках и подлокотниках. Нам бы сейчас такую ревность о знании Да, сейчас все проще открыл сайт, вот тебе и проповедь, и лекция, и книга, и фильм. И гораздо больше людей слушают, читают, смотрят. Но знание, полученное с подвигом, ценится выше. Поэтому не будем предлагать Православие как комикс, как чтиво для завтрака, как гламурное развлечение! Будем напоминать: Где двое или трое собраны во имя Мое, там Я посреди них (Мф. 18: 20). Даже если «собраны» эти люди на каком-нибудь интернет-форуме. Пусть и там они почувствуют ответственность, почувствуют присутствие Божие.
* * *Интерес к личности патриарха Никона присутствовал среди православной интеллигенции всегда, в том числе в советское время. Этот интерес был у покойного митрополита Никодима (Ротова) и сохранился у многих его учеников. Отец Лев Лебедев приложил к исследованию жизни и дел Никона очень много труда, а главное старался популяризировать сведения о нем. Съездить в Новый Иерусалим тогда было обязательным «пунктом программы» для московского интеллигента. В восьмидесятые годы доводилось бывать в Новом Иерусалиме и мне. В тамошнем музее, несмотря на очень далекое от веры руководство, было немало верующих экскурсоводов, которые почти напрямую говорили об учении Церкви, о доктрине «Москва Третий Рим» В Новом Иерусалиме почти никогда нельзя было услышать «атеистической пропаганды», которая рекой лилась из уст экскурсоводов в Троице-Сергиевой Лавре, где за идейным содержанием власти следили строго. (Боялись все-таки впечатлений, которые оставлял в душе советского человека действующий монастырь!)
Кстати, патриарху Никону было посвящено мое первое публичное выступление. И стало оно совершенно провальным, потому что выступать довелось в Доме Телешова вместе с отцом Львом Лебедевым, и мне, юному сотруднику Издательского отдела, быстро дали понять, что пришли послушать именно его, задать ему вопросы. Говорил он о патриархе Никоне блестяще. И я до сих пор помню восторженные глаза московской интеллигенции, которая слушала о Первосвятителе, не боявшемся говорить правду царю и утверждать Москву как один из центров православного мира.