Да Так вот, продолжил отец. Иду из дома, чувствую, шё-то рука немеет. И шинель шё-то мокрая всё время. Снял, смотрю кровь. Пошел в медсанбат, и там, на пороге, упал в обморок. Представляешь? На сколько я был возбужден!
А в тебя пуля попала?
Не, сынок. Два маленьких осколка. Один в руку, другой, куда-то в бок. Ну, в руку на вылет, а в бок по касательной. Не страшно. Но, попала инфекция, и началось небольшое заражение. Они меня решили в госпиталь отправить. Тоже неплохо, я тебе скажу. Но я-то думал, шё госпиталь где-то недалеко! А шё оказалось? Чёрти где! Трудно же было после освобождения Одессы куда-то уходить. Я ж был дома! Все мысли были тут Как говорится, душа. Но Служба есть служба. В общем, так я попал в тот госпиталь, в Кисловодске. Остальное ты уже знаешь. Американская пропаганда и полковник Лившиц.
Па! А после занятий в Москве и той командировки в Крым, ты куда поехал?
Мне дали отпуск. И поехал я к твоей маме.
Ах, ты, жук! сказала мама. А мне сказал, что он из училища. Я еще тогда подумала: «Как это он из училища? Ордена боевые, нашивки за ранение» А оно вот в чем дело! Рассказывай, папа, дальше. Я так чувствую, что узнаю еще что-нибудь.
А! Так ты меня еще тогда изобличила? спросил отец.
Изобличила! Слова какие! Просто поняла, что ты что-то скрываешь от меня.
И не обиделась?
Нет. Ну, тут дело военное. Чего обижаться? Наоборот. Подумала, что ты скромный.
А шё, нет? Я таки скромный. Самый скромный!
Мы рассмеялись. Идти стало веселее. Мама вспомнила папино фото, где он сидел неестественно боком.
А чего ты там так сидел, кстати? спросила мама.
Чего? Потому шё я на фото был с часами. Добыл я трофейные часы, немецкие. Штамповка. Знаете, шё такое штамповка? Это часы без камней. В нормальных часах используют рубины, как подшипники. В них крутятся валы с шестеренками. А в штамповках вместо рубинов шиш с маслом. Я извиняюсь. Поэтому они идут хорошо. Но недолго. Если повезет, может, и пару лет. Но мне не повезло. Поносил пару месяцев. И шё я вижу? Вижу, шё я иду, и они идут. Я стою, и они стоят. Хорошие часы! Так пока они еще шли, я решил маме послать фото. Мол, смотри, какой я богатый жених. У меня есть часы! Кто тогда имел часы? Считанные люди. Я пошел к полковому фотографу. Он до войны был большой человек! Работал в газете! И, вот, он меня садит полубоком на табурет. Так, шёбы было видно часы. Еще сказал, шёбы я руку на ремень положил. Получилось неплохо. А когда посылать письмо, фото не влазит! Вот, черт! И шё же делать? Надо обрезать. А шё обрезать? Голову ж не обрежешь! Пришлось обрезать с другого места. Я имею в виду, там, где часы. Поэтому получилось, шё я выглядел на том фото, как немного странный. Или нет?
А я смотрю на фото, и думаю: «Как я раньше этого не замечала?»
Шё? У меня был такой вид?
Нет, нет. Я просто поняла, что ты мне хотел понравиться.
Ну, да. Я уже тогда имел на тебя виды. Иначе, чего бы я туда к тебе приехал?
А куда ты приехал, па? спросил я.
Твоя мама и моя сестра Аня жили тогда в эвакуации, недалеко друг от друга. В Средней Азии. Где-то возле Джамбула. Я поехал в отпуск к сестре. Но больше времени проводил у твоей мамы.
Да Все девчонки мне завидовали. Папа был видный жених! Тогда мужчин вообще не было. Все на фронте. Любой, даже инвалид, был нарасхват. А тут, папа! Обе руки и обе ноги на месте! Но я не была особенно рада, честно говоря.
Почему, ма?
Мой отец, твой дедушка, и мой брат погибли. Папа наш мне нравился, но, если не дай бог, и его не станет Это же война! Я вообще решила, до конца войны никаких свиданий, ухаживаний! Не до того. Но тут папа меня нашел. Приехал. Как-то так, все само собой получилось.
А вы до войны в одной школе учились?
Да. Только в разных классах. Папа же старше. Он хорошо учился. Только был очень бедный. Даже по тем временам. Худой, как скелет. А брюки у него были сшиты из мешковины. И никакой обуви. Ходил так, босиком, до морозов.
Ужас! И никто не смеялся?
Нет. Ну что ты? Тогда над этим не смеялись. Все бедно жили. Ну, кто-то получше. Наша семья, например. Мой папа, твой дедушка, был партийным. Он работал директором маслобойки.
А что это, маслобойка?
Маслобойка это такая мельница, где из семечек давили масло. Поэтому, мой папа мог и семечки выписать, и масло подсолнечное, и шелуху от семечек.
Шелуху? А зачем она нужна? Я думал, ее выбрасывают.
Шелуху? А зачем она нужна? Я думал, ее выбрасывают.
Нет. Какой выбрасывают? Она идет, как топливо. Знаешь, как горит? Ух!
А чего твой папа выписывал? Он же был директор. Мог и так взять, бесплатно.
Так взять? При Сталине? Тогда, сынок, за это могли и расстрелять.
Ничего себе!
Да. Такие были времена. Вот, папа тебе сейчас расскажет, какие
Но папа шел какое-то время молча. Разговор опять стих. Это меня не устраивало. Хотелось слушать дальше, а родители, как назло, замолчали. Я начал шумно дышать, слегка трепать отца за руку, но все это не имело успеха. Родители были где-то во время войны. В конце концов, я сказал отцу просто: «Па! Ну, рассказывай дальше!» И он продолжил.
Тебе надо знать, шё особистов в армии вообще-то не любили. Особисты это офицеры особого отдела. Особый отдел это такое подразделение, которое занималось, в основном, контрразведкой. А это очень большое дело! Контрразведка не давала немцам возможности собирать сведения об армии, о военных планах, сеять панику в войсках. Для этого нужно было следить за военнослужащими, за их морально-волевым духом и политическими настроениями. Пресекать малейшую попытку возбудить пораженческие настроения. Бороться с, даже, намеками на призывы к переходу на сторону врага. Ну и нужно было вести разведывательную работу за линией фронта. Кто ж будет особистов любить? Это ясно?
Ясно.
Ну, хорошо. Тогда слушай дальше. Где-то к 43 году в отношениях между строевиками и особистами, обозначились очень большие разногласия. Причин тому много. Во-первых, потому шё офицеры особых отделов были офицерами НКВД. Ты знаешь, шё такое НКВД?
Ну Милиция.
Не. Не только милиция. В состав НКВД входило тогда много служб. И пожарники, и пограничники, и госбезопасность, и еще много чего. До войны был такой период, очень сложный и, я бы сказал, страшный, в 37-м году. Я помню эти времена. Бывало, ночью не спишь, и вдруг слышишь, как где-то по улице едет машина. Тогда ж машин было мало. Так кто может ехать ночью? Первая мысль «Черный воронок». Только услышат звук люди уже боялись. А если еще машина повернёт на твою улицу О-о! Всё! Каждый думал, шё за ним. Ужас, шё было! Тогда в стране арестовали много людей. Среди них было немало и невиновных. Просто кто-то написал анонимку. И человека ночью забирали. Эти аресты и следствие производило НКВД. И у людей остались о них очень плохие воспоминания. В такой обстановке, о каком сотрудничестве и доверии в армии могла идти речь? А на войне надо, шёбы все работало, как часы. Командиры частей не чувствовали себя настоящими командирами за ними следил особый отдел. И с ним нужно было согласовывать все планы боевых действий. А особисты мало смыслили в военных вопросах. Возникала нервозность и чехарда. А это, в свою очередь, отражалась на качестве ведения войны. Когда-то, в начале войны, шё-то похожее уже было. Только тогда, кроме особистов, были еще и политруки, политические, партийные руководители. И командиры должны были все согласовывать и с ними, любой приказ. Ну, шё это за ерунда? В армии должно быть единоначалие. Иначе, шё это за армия? Командир отдал приказ, и никаких гвоздей! Он несет ответственность. Да и времени, сколько уходило на все эти согласования!
Но и это еще не всё. Во-вторых, почему не любили особистов, потому шё наши уже начали выигрывать войну, и каждый хотел приписать эту заслугу себе. Были еще причины. Как я уже сказал, их было много. И, вот, Сталин смотрит и видит, шё так дело не пойдет. Постоянная грызня, жалобы. Понесут потери, и начинают сваливать вину один на другого. Шё же делать? Убрать особые отделы нельзя. И тогда Сталин поступил гениально просто. Как всегда. Он знал жизнь. Сталин приказал укомплектовать особые отделы не офицерами НКВД, а армейскими офицерами. Ты понял? Вот так. И название поменял. Шёбы люди сразу почувствовали перемены. Вместо особых отделов, военная контрразведка стала называться СМЕРШ, то есть Смерть Шпионам. Хотели назвать СМЕРНЕШ, то есть, Смерть Немецким Шпионам. Но Сталин остроумно спросил: «А что, мы будем бороться только с немецкими шпионами? Предлагаю назвать просто СМЕРШ» И так стало называться. И ты знаешь, стало совсем другое дело! Все поменялось. И отношения, и качество подготовки операций, и разведывательная работа, и многое другое. Вот в это время я туда и попал. Просто повезло. Подбирали молодых офицеров-фронтовиков, и я, как говориться, попал под руку.