9 августа 1582 г. Курбский потребовал к себе в имение Миляновичи своего слугу Вороновецкого. Они о чем-то разговаривали в замке, и в тот же день Вороновецкий поехал к себе домой, но не успел выехать из Миляновичей, как его нагнал и застрелил из ружья слуга Курбского Постник Туровецкий. После этого Курбский заточил жену Вороновецкого Настасью и отобрал принадлежавшее ей имущество[335], о чем она и подала жалобу в суд. В этом судебном иске Настасья оценивает отобранное имущество и среди прочих вещей упоминает: «книг великих дванадцать коштовали тридцать осьм злотых полских, статут руский за две копе грошей литовских»[336]
Что скрывается за наименованием «статут русский»?
Возможно, что это известный на Волыне перевод Вислицкого Статута, сделанный для тех земель Великого княжества Литовского, которые уже со времен Казимира вошли в состав Короны (Галиция, часть Волыни, Подолия). Ф. И. Леонтович отмечал архаичность языка этих переводов, наличие в них терминов, слов и целых выражений Русской Правды[337], что также может свидетельствовать в пользу того, что Правда могла быть известной в Великом княжестве Литовского в более позднее время. Однако, на наш взгляд, вполне допустимо и предположение о том, что термин «статут русский» судебной жалобы Настасьи Вороновецкой мог обозначать Русскую Правду.
2.2. Предшествующее законодательство, судебные прецеденты, обычное право как источники Псковской Судной грамоты и I Литовского Статута. «Национальный вопрос» в источниковедении I Литовского Статута
Псковская Судная грамота, в отличие от I Литовского Статута, называет свои источники, упоминая в качестве таковых, в частности, «княж Александра и Константина грамоты». О том, что это за «грамоты», каково их место и значение в своде псковских законов, можно судить лишь на основании скупых свидетельств. «Княж Александра грамота», по-видимому, была дана Пскову Александром Невским[338]. Известно также, что в 1471 г. великий князь Иван Васильевич указывал, что этих «грамот» в Пскове не имеется[339].
По мнению И. Д. Беляева, главным источником псковского законодательства являлось вече; княжьи грамоты имели второстепенное значение. Возможно, это документы договорного характера между князьями и Псковом, в которых могли быть обозначены права князей как судей, судебные пошлины и т.п.[340]
К достатутовым законодательным источникам Великого княжества Литовского относятся земские привилеи, а также Судебник Казимира 1468 г. Земские привилеи носили названия «уставы», «уставные грамоты», «ухвалы», «листы» и издавались начиная с XIV в. как отдельным сословиям, так (начиная с XV в.) отдельным территориям: городам, землям, поветам. Такое положение получило в историографии емкое определение «правовой сепаратизм»[341].
Земские привилеи использовались составителями I Литовского Статута в кодификационной работе, повлияв главным образом на первые разделы и так называемое «шляхетское право»[342]. По некоторым статьям привилеев, почти дословно скопированным авторами Статута, удалось даже выправить вкравшиеся в его списки ошибки[343].
Судебник Казимира 1468 г. рассматривается в историографии двояко. Согласно одной точке зрения Судебник является первым общегосударственным законом Великого княжества Литовского. Так, Н. А. Максимейко считал Судебник неудавшейся попыткой создания общего кодекса для всех земель Литвы[344]. «Первым Литовским Судебником» назван этот памятник права в работе Ф. Чарнецкого[345].
Сходной точки зрения придерживались и представители советской историографии[346].
Противоположная позиция: Судебник закон, носящий местный характер. Так рассматривал Судебник Казимира еще В. А. Мацейовский, называвший его «белорусским Статутом» и полагавший, что эта «устава» была издана для земель «Белой Руси»[347]. Сомнение в общегосударственном характере вызывает и то, что название Судебник совершенно нетипично для литовских документов того времени. В тексте Судебник имеет самоназвание «лист». Формула промульгации Судебника совпадает с формулой промульгации областных привилеев[348].
Суждение о местном характере Судебника Казимира подтверждается и тем, что в 1514 г. сейм просил Сигизмунда дать новые законы, а не исправить старые[349].
Как представляется, ближе к истине мнение о том, что Судебник, возникнув как местный кодекс, впоследствии стал использоваться и в других землях Великого княжества Литовского[350].
Главным содержанием Судебника Казимира является уголовное право. Из 26 статей памятника 19 статей посвящены «татьбе». Вопрос о Судебнике как о возможном источнике I Литовского Статута в историографии решался неоднозначно, хотя исследователи отмечали его влияние на р. XIII[351].
При сопоставлении статей Судебника со статьями I Литовского Статута прямых связей как будто не прослеживается, однако можно говорить об общих принципах и об эволюции уголовного права в землях Великого княжества Литовского[352].
Терминология Судебника Казимира, связанная с «соком» и «сочением», нашла отражение в I Литовском Статуте, о чем говорилось выше.
Помимо привилеев источником «шляхетского права» I Литовского Статута были также решения великокняжеского суда, использовавшего нормы как русского, так и польского права[353]. Происходило это следующим образом. Пострадавший от правонарушения обращался с жалобой в суд. Суд разбирал жалобу и формировал особый письменный акт, который назывался «письмом судовым», «декретом», «выроком», «справой». Суд выносил решения на основании действовавшей юридической нормы. Если судьей был носитель великокняжеской власти, то по данному конкретному случаю он мог установить общую юридическую норму[354].
Судебные прецеденты, по-видимому, нашли отражение и в Псковской Судной грамоте. Так, по мнению М. М. Исаева, ст. 98, посвященная вопросу о преступном и непреступном убийстве, имеет характер типичного прецедента[355].
В качестве второй своей составляющей (помимо грамот Александра и Константина) Грамота называет псковские «пошлины» местные обычаи; источник этот представляется возможным отнести к основному, преобладающему.
По мысли В. С. Соловьева, исторически сложилось «два основных источника права» «стихийное творчество народного духа» и «свободная воля отдельных лиц»[356]. Письменное право вырастало из обычая: «на место неписаной живой нормы обычного права являлось письменное установленное право, а вместе с тем слагалось и представление о нарушении права как о нарушении буквы закона»[357]. Основным источником Псковской Судной грамоты в силу вечевого устройства земли была именно «стихийная воля народного духа»[358]. Княжая власть не могла создать особой системы права, отличной от права народного и построенной на иных началах[359]. «Княжое право есть, в сущности, форма и разновидность народного права»[360] Вместе с тем княжеская власть оказывала определенное воздействие на правовые отношения. Важнейшее проявление княжеской законодательной инициативы (как, например, в Русской Правде) издание церковных уставов, установление денежных штрафов[361].
Так было не только на Руси; применительно к Чехии XII в. Ф. Ф. Зигель писал: «Юридические обычаи не представляли собой нечто сложившееся, поэтому князь своею уставною деятельностью восполнял обычаи, придавал им определенность и точность»[362].
На вечевое законотворчество указывает ст. 108 Псковской Судной грамоты: «А которой строке пошлинной грамоты нет, и посадником доложить господина Пскова на вечи, да тая строка написать. А которая строка в сей грамоте нелюба будет гоcподину Пскову, ино та строка волно выписать вонь из грамот»[363].
Данное положение Грамоты перекликается со ст. 1, р. VI I Литовского Статута: «А которых бы артикулов не было ещо в тых правах выписано, тогды тое право маеть сужоно быти водлуг старого обычая, а напотом на вальном сойме тот члонок иный, чого потреба вкажеть, маеть уписано быти»[364].
Таким образом, I Литовский Статут, несмотря на примат письменных законов, позволяет отправлять правосудие согласно старому обычаю, в случае если в Статуте не окажется соответствующей статьи.
В достатутовый период правовые отношения Великого княжества Литовского регулировались во многом «земским правом» юридическими нормами, на основе местных обычаев. Часто ссылается на «земское право» и I Литовский Статут. Так, например, ст. 19, р. VI, озаглавленная «Мещане всих мест за раны и за головщины селяном права мают достояти», гласит: «Тэж уставуем, иж мещане мест наших и духовных и светских, за раны и за головщины людем селяном нашим и подданых наших правом земским мають справедливость чинити»[365]. «Право нашое земли» упоминается уже в «Привилегии евреям Витовта Великого» 1388 г.[366]