По мнению А. В. Арциховского, наложение печатей совершается, вероятно, ради вымогательства, лживые «позовники» самозванцы. Слово «печатале» говорит об опечатывании какого-то имущества. «Здесь они выехали на промысел целым коллективом, взяв с собой дьяка»[202]. Сходной точки зрения придерживается и В. Л. Янин: «Приставы опечатывают имущество, предъявляя рукописания, т.е. какие-то официальные грамоты, на которых они основывались в своих действиях. Но эти рукописания лживые, подложные, подложные и сами приставы. Они организовались в жульническую артель, захватили с собой печати и грабят»[203]. В. Л. Янин, отмечая, что приведенная грамота датируется при помощи дендрохронологии 14241446 гг., связал ее со следующим известием Новгородской Первой летописи под 1445 г.[204]: «А в то же время не бе в Новегороде правды и правого суда и въсташа ябетницы, изнарядиша четы и обеты и целования на неправду и начаша грабити по селам и по волостем и по городу и беяхом и поруганье суседом сущим окрест нас и бе по волости изъежа велика и боры и клятвы всими людьми на старейшины наша и на град наш, зане не бе в нас милости и суда права»[205]. Летописные «ябетники» выступают не как клеветники, а скорее как разбойники.
Cведения о «ябедничестве» новгородских берестяной грамоты и Летописи дополняются известием Смоленского привилея 1505 г.: «Такеж клали перед нами третий лист отца нашого короля его милости, который его милость писал до пана Миколаяж Радивиловича о кривдах и новинах, которые месту Смоленскому часу его держания делалися. На первей, что ся тычет (касается) ябедников, которые ходечи по месту людей соромотят и боем клепают и заряживают заряды великие и коли хто бою, а любо и зарядов оттяжется от того, пересуды великии на них наместники и окольничии в оный час бирывали, ино в том своем листе его милость писал, которые бы ябедники людей дармо клепали боем, а любо заряды великие закладали, а пришодши на суд, то ся не доищут ни бою ни зарядов, абы тих ябедников винами карано подле их заслуги, который будет чого заслужил»[206]. О «ябедничестве» как о преступлении, связанном с подделкой документов и ложным обвинением, писал, ссылаясь на Смоленский привилей, еще М. Т. Каченовский[207].
Ясна связь «ябедников» с обвинением, но теперь уже ложным: «людей соромотят». Если в берестяной грамоте упоминаются лживые рукописания, то в привилее также фигурируют какие-то документы («заряды»). Как в Cмоленском привилее, так и в Новгородской летописи говорится, что ябедники совершали насильственные действия.
Таким образом, «ябедничество» смыкается с откровенным разбоем. Надо полагать, что именно поэтому в Судебнике 1497 г. оно стоит в одном ряду с «лихими делами». В этой связи интересно отметить, что cходно с Судебником 1497 г. подобное преступление классифицирует и Законник Стефана Душана в ст. 167 «о потворе» (о мошенничестве): «Аще се обрете кои любо потворьник, и ище кога потворомь лъжомь и обезомь, таковы да се каже како тать и гоусарь» («Если кто-либо мошенник и ищет на ком-либо обманом ложью и клеветою, таковой да будет наказан как вор и разбойник»)[208].
«Ябедничество» представляется особым видом корыстного преступления сродни мошенничеству, а также злостному вымогательству, сопряженному нередко с откровенным насилием и ложными обвинениями. Корыстный мотив присутствует и в «осочене» I Литовского Статута: «А шло бы о горло або о имене»[209]. То, что ябедничество было именно корыстным преступлением, подтверждается и поговоркой, приведенной В. И. Далем: «Лучше нищий праведный, чем богач ябедный»[210].
«Ябедничество», вероятно, являлось «профессиональным» занятием.
В связи с упоминанием в комплексе с «ябедничеством» ложных документов необходимо отметить, что I Литовский Статут, наказывающий мягко за государственные преступления, сурово (сожжением!) карает тех, кто подделывает, а также заведомо использует официальные «листы и печати»[211], что можно соотнести со смертной казнью за «ябедничество» Судебника 1497 г.
Подделка актов и печатей неотъемлемая часть мошеннических действий по русскому праву[212]. Характерно, что во многих законодательных памятниках «ябедничество» и подделка документов тесно связаны.
Приведем примеры.
Судебник 1550 г. упоминает «или ябедничество или подписку или иное лихое дело», в Уставной земской грамоте волостей Малой Пенежки выйской и Суры Двинского уезда указывает на «ябедников, подпищиков, кто учнет ябедничать или руки подписывать», в Стоглаве говорится: «и нарядных дел с ябедники не было же»[213]
В связи с упоминанием в комплексе с «ябедничеством» ложных документов необходимо отметить, что I Литовский Статут, наказывающий мягко за государственные преступления, сурово (сожжением!) карает тех, кто подделывает, а также заведомо использует официальные «листы и печати»[211], что можно соотнести со смертной казнью за «ябедничество» Судебника 1497 г.
Подделка актов и печатей неотъемлемая часть мошеннических действий по русскому праву[212]. Характерно, что во многих законодательных памятниках «ябедничество» и подделка документов тесно связаны.
Приведем примеры.
Судебник 1550 г. упоминает «или ябедничество или подписку или иное лихое дело», в Уставной земской грамоте волостей Малой Пенежки выйской и Суры Двинского уезда указывает на «ябедников, подпищиков, кто учнет ябедничать или руки подписывать», в Стоглаве говорится: «и нарядных дел с ябедники не было же»[213]
Судебник 1497 г. относит «ябедников» к «лихим людям». Понятие «лихо» означало на Руси беду в широком смысле, разорение, крупный материальный ущерб[214]. Примечательно, что замена «т» на «д» в слове «ябетник» произошла, по мнению филологов, под влиянием слова «беда»[215]. В понимании того времени «лихие люди» это преступники-рецидивисты, систематически занимающиеся преступным промыслом; в правосознании «лихие люди» мыслились как антагонисты всего государственного уклада, они вне общества, вне православной правды, они несовместимы с русской жизнью в широком понимании, что отразилось в пословице: «лихие люди ненавистники добру»[216].
В целом же появление такого преступления, как «ябедничество», и в восточнорусских, и в западнорусских землях свидетельствует, на наш взгляд, о параллельном развитии и сходных кризисных явлениях в правоотношениях. «Осочене» I Литовского Статута следует понимать не только лишь как наказание за клевету, связанное с оживлением римского права в эпоху Возрождения[217], но и соотнести с восточнорусским «ябедничеством».
«Ябедничество» не являлось исключительно лишь новгородским явлением, но весьма красноречивое свидетельство новгородского летописца дает основания предположить, что оно пустило глубокие корни в Новгородской республике и приняло там наиболее грубые, насильственные формы. О. В. Мартышин полагает, что «ябедничество» как уголовное преступление с ответственностью за это деяние оформилось еще до падения новгородской независимости. По мнению автора, «тон летописи позволяет предположить, что ябедничество подвергалось не одному только моральному осуждению»[218].
Вообще же, в Новгородской земле к моменту падения ее независимости широкое распространение получили различные противоправные явления. В 1475 г. великий князь Иван Васильевич предпринял мирный поход на Новгород и в ноябре того же года во время «городищенского стояния» судил суд как глава единого Русского государства[219]. Быть может, как судебный прецедент «ябедничество» и возникло именно во время «городищенского стояния», а впоследствии было внесено кодификаторами в первый общерусский Судебник.
Наши изыскания позволяют выдвинуть ряд новых положений.
Во-первых, деятельность славянских «соков» находит близкие аналогии с функциями древних англосаксонских «шерифов». Как представляется, необходим более глубокий сравнительный анализ институтов средневековых «шерифов» и «соков».
Во-вторых, можно предполагать, что древнерусские «ябедники» были не только лишь княжескими должностными лицами, но выполняли также роль частных поверенных, представителей сторон, являлись общинными должностными лицами.
В-третьих, «ябедничество» Судебника 1497 г. представляется особым видом уголовного преступления[220], а именно вымогательством, грабежом, разбоем, сопряженным с ложным обвинением, откровенным насилием, а также подделкой документов. Именно поэтому в Судебнике «ябедничество» стоит в одном ряду с другими «лихими делами» и карается смертной казнью[221].
C обвинением и судом связан и термин «извод» Русской Правды. Статья 15 (Кр. ред.) говорит об «изводе пред 12 человека». «Извод» известен и Псковской Судной грамоте. Ст. 54 памятника гласит: «А штобы и по суду или у креста поставить своего истца у кого купил, ино суд с тем человеком, кто искал, а тот прорка (порука) кто извод поставил»[222].