Кроме того, была еще надежда, что за целый долгий день на лодке Хупер проговорится и признается, где провел прошлую среду, день, когда шел дождь. Мысль эта выяснить, где Хупер был тогда засела гвоздем в голове, доводя Броуди до безумия, потому что из всех вариантов, которые он позволял себе, тот, что застрял в голове, пугал сильнее всего.
Броуди хотел знать, что Хупер ходил в кино, или играл в бакгаммон в клубе «Филд», или курил «травку» с каким-нибудь хиппи, или баловался с какой-нибудь девчонкой что угодно, только не был с Эллен. Или был с ней. И в этом случае?..
Мысль эта была слишком страшна, чтобы развивать ее.
Он прикрыл ладонью трубку и повернулся к Хуперу:
Хотите пойти с нами? Ему нужен помощник.
Так у него и помощника нет? Что ж это за бизнес такой недоделанный?
Не об этом речь. Так хотите или нет?
Да, проворчал Хупер. Может, и пожалею, что согласился, но да. Хочу увидеть эту рыбину, а другой шанс, скорее всего, не представится.
Ну вот, сказал Броуди в трубку, я нашел вам помощника.
С лодками знаком?
Знаком.
Тогда жду утром в понедельник, в шесть часов. Захватите с собой перекусить. Знаете, как сюда добраться?
По шоссе 27 до поворота на Промизд-Лэнд, верно?
Верно. Потом по Крэнбери-Хоул-роуд и прямо в город. Минуете последние дома, проезжаете еще сотню ярдов и сворачиваете влево на грунтовку.
Указатель есть?
Нет, но там эта дорога единственная. Ведет к моему причалу.
Других лодок нет?
Нет, только моя. Называется «Косатка».
Понятно. Тогда до понедельника.
И еще одно. Деньги, напомнил Квинт. Наличными. Каждый день. Плата вперед.
Ладно, но почему?
Так уж я веду дела. Не хочу, чтобы вы свалились за борт с моими деньгами.
Хорошо. Пусть будет по-вашему. Броуди положил трубку и посмотрел на Хупера. Понедельник, шесть утра. Идет?
Идет.
Я правильно понял, Мартин, что ты тоже собираешься? спросил Медоуз.
Броуди кивнул.
Это моя работа.
По-моему, в твои служебные обязанности это не входит.
Вопрос закрыт.
Как называется лодка? спросил Хупер.
«Косатка», если не ошибаюсь. Что это должно означать, не знаю.
Ничего не должно. Косатка это кит-убийца.
Медоуз, Хупер и Уитмен поднялись и собрались уходить.
Удачи, пожелал Уитмен. Я вам вроде как даже завидую. Такое приключение.
Мне приключения ни к чему, сказал Броуди. Одного только и хочу: покончить с чертовой тварью.
Уже выходя из офиса, Хупер обернулся:
Думал о китах-убийцах, и вот вспомнилось. Знаете, как австралийцы называют большую белую акулу?
Нет, равнодушно ответил Броуди. И как?
Белая смерть.
И это ты посчитал нужным сообщить мне? проворчал Броуди, закрывая за ними дверь.
Он уже выходил из участка, когда его остановил ночной дежурный.
Вам звонили, шеф. Вы были у себя, так что я не стал беспокоить.
Кто звонил?
Миссис Вон.
Миссис Вон! Как ни пытался, Броуди так и не вспомнил, что хотя бы однажды разговаривал с Элеонорой Вон по телефону.
Она просила не отвлекать вас, сказала, что дело не срочное и может подождать.
Пожалуй, надо позвонить прямо сейчас. Она такая застенчивая, что даже если бы у нее горел дом, позвонила бы в пожарное депо, извинилась за беспокойство и спросила, не будут ли они так добры остановиться, когда в следующий раз будут проезжать мимо.
Возвращаясь в кабинет, Броуди вспомнил, что сказал о своей жене Вон: выписывая чек на круглую сумму, она никогда не писала «00/100», чтобы ненароком не оскорбить получателя, который может подумать, будто она подозревает его в намерении приписать несколько центов.
Он набрал домашний номер Вонов, и Элеонора ответила после первого же гудка. Сидела у телефона, подумал Броуди.
Это Мартин Броуди. Вы звонили?
Да-да. Извините за беспокойство. Если хотите
Нет, все в порядке. Что вы хотели сказать?
Да. Видите ли Я вот почему вам звоню. Знаю, что Ларри разговаривал с вами, и подумала Может быть, вы что-то знаете. Знаете, что случилось.
Она ничего не знает, подумал Броуди. И уж я точно ничего ей не скажу.
А что такое? Почему вы так думаете?
Не знаю, как сказать, но В общем, Ларри, как вам известно, пьет немного и очень редко. По крайней мере, дома.
Да. И?..
Сегодня вечером, придя домой, он не сказал ни слова. Прошел в кабинет и не могу утверждать, но я так думаю выпил почти целую бутылку виски. Сейчас спит в кресле.
Нет, все в порядке. Что вы хотели сказать?
Да. Видите ли Я вот почему вам звоню. Знаю, что Ларри разговаривал с вами, и подумала Может быть, вы что-то знаете. Знаете, что случилось.
Она ничего не знает, подумал Броуди. И уж я точно ничего ей не скажу.
А что такое? Почему вы так думаете?
Не знаю, как сказать, но В общем, Ларри, как вам известно, пьет немного и очень редко. По крайней мере, дома.
Да. И?..
Сегодня вечером, придя домой, он не сказал ни слова. Прошел в кабинет и не могу утверждать, но я так думаю выпил почти целую бутылку виски. Сейчас спит в кресле.
Я бы на вашем месте не переживал. Наверно, какие-то проблемы. С нами всеми такое случается время от времени.
Знаю, но Что-то не так. Что-то случилось. Я это чувствую. Он вот уже несколько дней сам не свой и ведет себя странно. Вот я и подумала, что, может быть, вы его друг Вы не знаете, что с ним такое?
Друг, подумал Броуди. Вот и Вон то же самое говорил, да только это в прошлом.
Мы были друзьями, сказал он. И нет, Элеонора, я не знаю, в чем дело. Но если хотите, поговорю с ним об этом.
Правда, Мартин, поговорите? Я была бы очень вам признательна. Но, пожалуйста, не упоминайте, что я вам звонила. Ларри не хочет, чтобы я вмешивалась в его дела.
Не скажу. Не волнуйтесь. Постарайтесь уснуть.
А его можно оставить на ночь в кресле?
Конечно. Просто снимите обувь и накройте его одеялом. Все будет хорошо.
* * *Стоя за прилавком своего магазинчика кулинарии, Пол Леффлер посмотрел на часы и повернулся к жене, аппетитной красавице Роуз, которая убирала в холодильник коробки со сливочным маслом.
Без четверти девять. Что скажешь, если мы немного сжульничаем и закроемся на пятнадцать минут раньше?
После такого дня, как сегодня, я, пожалуй, соглашусь. Восемнадцать фунтов болонской! Когда это мы в последний раз продавали столько болонской в один день?
А швейцарский сыр? Бывало ли такое раньше, что у нас заканчивался швейцарский сыр? Вот бы еще несколько таких деньков. Ростбифы, ливерная колбаса буквально все. Такое впечатление, что все, от Бруклин-Хайтс до Истхэмптона, едут к нам за сандвичами.
Бруклин-Хайтс, подумать только! Пенсильвания. Один парень сказал, что приехал из самой Пенсильвании. И только ради того, что увидеть акулу. У них что, нет рыбы в Пенсильвании?
Кто их знает. У нас здесь как будто Кони-Айленд.
Городской пляж, должно быть, превратили в свалку.
Оно того стоит. Парочку удачных дней мы все же заслужили.
Слышала, пляжи опять закрыли, сказала Роуз.
Да. Я всегда говорю, беда одна не ходит.
Ты это о чем?
Не знаю. Давай закрываться.
Часть третья
Глава 11
Море казалось застывшим, словно желатин. Ни ветерка, ни малейшей зыби на воде. Солнце втягивало поднимающиеся снизу дрожащие волны тепла. Время от времени пролетающая крачка устремлялась вниз, за добычей, и снова взлетала, оставляя после себя бесконечно расходящиеся круги.
Шхуна как будто замерла, едва заметно дрейфуя с отливом. На корме, в держателях, застыли два удилища, за которыми тянулись проволочные лески, исчезавшие в следовавшем за лодкой маслянистом пятне.
Там же, на корме, рядом с баком на двадцать галлонов, сидел Хупер. Время от времени он опускал в бак ковш, зачерпывал приманку и выливал содержимое за борт.
В носовой части лодки двумя рядами лежали десять деревянных бочонков, каждый размером с пивной кег и каждый оплетен пеньковым канатом в три четверти дюйма толщиной и сто футов длиной. Сложенный бухтой, каждый канат заканчивался стальным гарпуном.
Броуди сидел на привинченном к палубе вращающемся кресле и изо всех сил старался не уснуть. Было жарко, и он обливался потом. За все шесть часов сидения и ожидания ни ветерка, ни облачка. Шея обгорела, и при малейшем повороте головы воротник форменной рубашки болезненно царапал кожу. Запах его собственного тела смешивался с вонью от рыбьих потрохов и крови в баке и отзывался приступами тошноты.
Он чувствовал себя посторонним, ввязавшимся не в свое дело.
Взгляд его переместился на ходовой мостик и стоящего на нем Квинта белая футболка, выцветшие джинсы, белые носки и серые топсайдеры.
На вид Квинту было около пятидесяти, и хотя, конечно, ему было когда-то двадцать, а когда-нибудь могло стать шестьдесят, представить его каким-то другим казалось невозможным. Нынешний возраст Квинта представлялся естественным для него и вечным. Рыбак был высоким, около шести футов и четырех дюймов, худым, 180190 фунтов, и лысым не бритым, а именно лысым, без единого волоска на голове и без малейшего указания на то, что на ней вообще когда-либо присутствовала какая-то растительность. Сейчас, при высоком и жарком солнце, лысину прикрывала кепка морского пехотинца. Как и все остальное в нем, лицо у Квинта было жесткое, с резкими чертами и длинным, прямым носом. Когда он смотрел с мостика вниз таких темных глаз Броуди ни у кого еще не видел, то как будто целился, глядя вдоль носа, словно вдоль ружейного ствола. Ветер, соль и солнце просолили, прокалили кожу, оставив на ней глубокие морщины. Стоя на мостике, он не сводил глаз с остающейся за кормой жирной пленки.