И с этим вы можете заставить его признаться?
Разумеется. Другого выхода для него я не вижу.
И это все, что вам нужно?
Как будто вполне достаточно.
Я взглянул на него. Порой мне казалось, что я могу сказать, насколько он странен, порой не могу. Я хмыкнул:
Тогда почему бы не позвонить Фреду, Биллу, Орри и остальным, чтобы они приехали да получили расчет?
Ни в коем случае. Мистер Чапин может сам привести нас к пишущей машинке или к плоти и костям Хиббарда.
И я тоже оказался полезен. Согласно вашему утверждению. Но зачем вы покупали бензин, который я расходовал вчера и сегодня, раз еще в воскресенье вечером пришли к выводу, что ничего не сможете накопать на него? Я словно антиквариат какой-то или породистая собака прямо в классе люкс содержусь. Вы держите меня для красоты. Знаете, что я думаю? А думаю я, что все это лишь ваш деликатный способ преподнести мне, что относительно дела Дрейера вы сделали вывод о моей никчемности и решили, что я мог бы попытаться заняться чем-нибудь другим. Ладно. Чем?
Щеки Вулфа чуть растянулись.
Поистине, Арчи, ты неодолим. Неистовство карпатского потока. Было бы отрадно, если бы ты отыскал мистера Хиббарда.
Я думал об этом. Забыть Дрейера?
Пусть покоится с миром. По крайней мере, до завтра.
Тысяча детективов и пятнадцать тысяч копов искали Хиббарда целых восемь дней. Куда мне доставить его, когда я найду его?
Если живым, то сюда. Если мертвым, то ему будет так же безразлично, как и мне. Но его племяннице, пожалуй, будет небезразлично, так что ей.
Вы скажете, где искать?
На нашем маленьком шаре.
Понял.
Я пошел наверх, внутренне клокоча от ярости. Никогда еще у нас не было дела и, полагаю, никогда и не будет, чтобы Вулф рано или поздно не напускал на него таинственность. Я привык к этому и всегда ожидал, но неизменно бесился. В деле Фермаунта Эйвери он намеренно выжидал двадцать четыре часа с арестом Пита Эйвери, хотя и полностью покончил с ним, только из удовольствия понаблюдать, как я и Дик Морли из конторы окружного прокурора играем в кошки-мышки с этим старым дураком, который не мог отыскать свою слуховую трубку. Полагаю, чудовищная кичливость Вулфа была одной из тех шестеренок, которые составляли выдававший результаты механизм, но когда я не находил себе места за нас обоих, приятнее от этого мне не становилось. Тем вечером в среду я едва не стер эмаль с зубов щеткой, вонзая ее в зазнайство Вулфа.
На следующее утро, в четверг, я позавтракал и к восьми часам был уже в кабинете, где внимательнейшим образом изучил предоставленную нам Эвелин Хиббард фотографию ее дядюшки. Позвонил Сол Пензер, и я договорился встретиться с ним в холле отеля «Макалпин». Наглядевшись вволю на фотографию, я сделал пару телефонных звонков: один Эвелин Хиббард и другой инспектору Кремеру. Кремер оказался настроен дружелюбно. Он заявил, что раскинул сеть на Хиббарда весьма широко. Если тело прибьет к пляжу в Монток-Пойнте, или обнаружится в угольной шахте в Скрантоне, или же завоняет в чемодане в каких-нибудь меблированных комнатах в Гринвич-Виллидж, или же будет извлечено из погреба с репой в Южном Джерси, то он узнает об этом примерно через десять минут и займется выяснением всех подробностей. Это убедило меня, что расходовать время и снашивать башмаки в поисках мертвого Хиббарда бессмысленно и лучше сосредоточиться на вероятности, что он еще жив.
Я добрался до «Макалпина» и обсудил вопрос с Солом Пензером. Сол, чья морщинистая физиономия не вызвала бы у незнакомца и подозрений, поскольку Сол был чертовски сообразителен, сидел на краешке кресла, покуривал превосходную светло-коричневую сигару, ароматом напоминавшую ту дрянь, что ранней весной разбрасывают на газонах, и вводил меня в курс дела. Из инструкций, которым Сол следовал, явствовало, что либо Вулф пришел к тому же заключению, что и я, а именно: если Хиббарда убили, то лучшим и скорейшим способом его обнаружения является полицейская рутина, либо же Вулф считал, что Хиббард все еще жив. Сол выискивал все связи, которые Хиббард завел в городе и окрестностях за последние пять лет любой степени близости, с мужчиной, женщиной или ребенком, и отслеживал их. А поскольку Хиббард работал преподавателем в крупном университете, а также был весьма общительным человеком, Сол только и пребывал что в самом начале. Я предположил, что идея Вулфа заключалась в том, что третье предупреждение Чапина представляло собой фальшивку, а сам Хиббард всего лишь был до смерти напуган и где-то поспешно скрылся. В таком случае он почти наверняка связался с кем-нибудь из знакомых.
Вообще-то, душа моя к этому не лежала. Сам я верил калеке, третьему предупреждению и прочему. Во-первых, Вулф так определенно и не высказался, что сам он не верит, а во-вторых, я знал, что порой Вулф все-таки ошибался не часто, но и не единожды. Когда оказывалось, что он в чем-то ошибся, наблюдать его переживания было сущим наслаждением. В подобных случаях он тыкал пальцем чуть живее и резче, чем обычно, и с едва ли не полностью распахнутыми глазами бормотал мне: «Арчи, мне нравится совершать ошибку, чтобы взваливать на себя бремя всеведения».
Но хотя я верил калеке и в полной мере довольствовался идеей, что Хиббарда более нет в живых, чего-то более интересного, чем обнюхивать места, где он отметился еще при жизни, мне в голову не приходило. Я предоставил Солу общий список соседи, друзья, ученики и прочие, а сам решил заняться членами Лиги трусов.
Редакция «Трибьюн» располагалась лишь в семи кварталах, поэтому я посетил ее первой, однако Майка Эйерса на месте не оказалось. Тогда я отправился на Парк-авеню, в цветочный магазин Драммонда, и низенький толстый тенор проявил изрядную охоту до разговора. Ему хотелось знать множество вещей, и, надеюсь, он поверил в то, что я скормил ему, однако предложить что-либо полезное в обмен у него не получилось. Оттуда я вернулся на Тридцать девятую улицу повидаться с редактором Эдвином Робертом Байроном, но и там остался без улова. За более чем полчаса беседы едва ли не единственное, для чего он находил время, было «простите», когда снимал трубку телефона. Мне даже подумалось, что с подобной практикой Байрон всегда сможет устроиться где-нибудь на место телефонистки, если его вдруг уволят с поста редактора.
Когда я не был занят, то должен был отзваниваться в одиннадцать часов, после нисхождения Вулфа из оранжереи, чтобы получить новые указания, если таковые имелись. Покинув редакцию Эдвина Роберта Байрона незадолго до означенного времени, я решил, что могу смотаться домой, поскольку от следующей намеченной цели для визита мне всего-то надо было отклониться на пару кварталов.
Вулф еще не спустился. Я заглянул на кухню и поинтересовался у Фрица, не подкинул ли нам кто труп на крыльцо, на что тот выразил сомнение. Тут до меня донесся шум лифта, и я прошел в кабинет.
Вулф пребывал в одном из своих вздыхательных настроений. Он вздохнул, когда пожелал мне доброго утра, и вздохнул, усаживаясь в кресло. Это могло означать все, что угодно, начиная с какой-нибудь жалкой орхидеи, в которой завелись букашки, и заканчивая масштабным обострением. Прежде чем попытаться ввернуть пару слов, я подождал, пока он не закончит со своими мелкими рутинными операциями.
Из одного из конвертов, доставленных с утренней почтой, Вулф извлек какие-то листы бумаги, которые с того места, где я стоял, показались мне знакомыми. Я приблизился. Вулф поднял на меня взгляд и снова уставился на бумажки. Я спросил:
Что это, второе издание Фаррелла?
Он протянул мне один из листков, отличавшийся размером от других. Я прочел:
Уважаемый мистер Вулф!
Прикладываю еще два образца, которые мне не удалось передать с остальными. Я обнаружил их в другом кармане. Меня внезапно пригласили в Филадельфию насчет возможного заказа, и я отсылаю Вам их почтой, чтобы Вы первым делом получили их утром.
Искренне Ваш,
Огастес Фаррелл.Вулф уже вооружился увеличительным стеклом и изучал один из образцов. Я почувствовал, как кровь ударила мне в голову, что означало предчувствие. Я велел себе не спешить с уверенностью, так как ожидать чего-либо от этих образцов причин было не больше, чем от предыдущих, к тому же шансов имелось всего лишь два. Я просто стоял и наблюдал за Вулфом. Через какое-то время он отпихнул листок в сторону, покачал головой и взялся за другой.
Еще один, подумал я. Если это он, то Вулф получит один из своих фактов. Я следил за выражением его лица, пока он изучал листок, но, конечно же, с тем же успехом мог бы и не напрягать глаза. Он сосредоточенно перемещал лупу, однако для меня, пожалуй, чересчур поспешно, чтобы не заподозрить, что предчувствие посетило и его. Наконец он поднял на меня взгляд и вздохнул:
Нет.
Я переспросил:
Вы имеете в виду, не то?
Нет, полагаю, является отрицанием. Нет.
Дайте-ка взглянуть на эти чертовы бумажки!
Он передвинул их мне, я взял увеличительное стекло и принялся рассматривать. После практики, приобретенной прошлым вечером, проявлять особую тщательность необходимости не было. Я и в самом деле был настроен весьма недоверчиво, к тому же зол как черт, ведь в работе детектива нет ничего более важного, чем подтверждать свои предчувствия как можно чаще. Если однажды отказаться от них, то можно сразу же бросать это занятие и идти устраиваться в убойный отдел. Не говоря уже о том, что эта пишущая машинка являлась одной из двух необходимых Вулфу вещей.