По окружности арены в землю были вбиты колья, к которым крепились кандалы на цепях. Рядом на подставках лежали жуткие приспособления: электрошокеры для скота, укрючины, хлысты, гарпуны.
Холодный ком встал у меня в горле. Я бы решил, что проглотил грифонью картошку, да только чудом уцелевший пакет был все еще в руках у Калипсо.
Это тренировочная площадка, сказал я. Я видел такие раньше. Животных здесь готовят к играм.
Готовят? Калипсо бросила хмурый взгляд на подставки с оружием. Как именно?
Их дразнят, ответил я. Приманивают угощением. Морят голодом. Учат убивать все, что движется.
Какая дикость! Калипсо повернулась к ближайшей клетке. Что они сделали с этими бедными страусами?
Сквозь плексиглас на нас смотрели три птицы, которые дергали головами, наклоняя их то в одну, то в другую сторону. Страусы и сами по себе странные создания, но эти были обряжены в многочисленные ошейники с железными шипами, шлемы с пикой в стиле кайзера Вильгельма, их лапы были обвиты колючей проволокой, как рождественской гирляндой. Стоявший ближе всех ко мне страус ощерился, обнажив втиснутые в его клюв острые стальные зубы.
Императорские боевые страусы.
Мне показалось, что в груди у меня что-то рушится. Вид этих страусов угнетал меня угнетали и мысли о Коммоде. Игры, учрежденные им в прошлом, были страшными, но теперь они превратились в нечто еще более ужасное.
Ему нравилось стрелять по ним. Одной стрелой он мог обезглавить страуса, бегущего во весь опор. А если и это ему наскучивало я махнул рукой в сторону перекроенных птиц.
Лицо Калипсо пожелтело от злости:
Всех этих животных убьют?!
Я был слишком подавлен, чтобы отвечать. Мне вспомнилось, каким был амфитеатр Флавиев во времена правления Коммода сверкающий красный песок арены, усеянный тысячами тел экзотических животных, зарезанных ради забавы и спортивного интереса.
Мы подошли к соседней клетке, по которой беспокойно ходил большой красный бык с копытами и рогами, отливающими бронзой.
Это эфиопский бык, сказал я. Его шкура неуязвима для любого металлического оружия, как у Немейского льва, только, э-э бык большой и красный.
Калипсо обошла еще несколько клеток с аравийскими крылатыми змеями, лошадью, которая, судя по всему, была плотоядной и огнедышащей. (Как-то я хотел запрячь таких в свою колесницу, но с ними столько мороки!)
У следующей клетки волшебница остановилась:
Аполлон, сюда.
За стеклом находились два грифона.
Эмми и Джозефина были правы. Это были прекрасные звери.
С течением веков природных мест их обитания становилось все меньше, и дикие грифоны выродились в тщедушных созданий, гораздо мельче и злее древних. (Точно так же, как трехглазый горностай или гигантский пукающий барсук.) Мало какой грифон теперь вырастал настолько, чтобы выдерживать вес человека.
Однако самец и самка, которых мы увидели, и правда были размером со львов. Их рыжеватая шерсть сверкала, как медная кольчуга. Красновато-коричневые крылья были царственно сложены на спине. Орлиные головы украшали хохолки из золотых и белых перьев. В старину греческий царь отдал бы трирему, доверху груженную рубинами, тому, кто вывел бы для него такую пару.
Я заметил, что, к счастью, животные не пострадали. Но к их задним лапам тянулись цепи. Если грифонов посадить в клетку или как-то иначе ограничить их свободу, они становятся очень агрессивными. Увидев нас, Абеляр, самец, тут же защелкал клювом, заклекотал и захлопал крыльями. Он запустил когти в песок и рванулся на цепи, стараясь дотянуться до нас.
Самка, отступив в тень, издавала низкие булькающие звуки, похожие на рычание почуявшей опасность собаки. Она покачивалась из стороны в сторону, почти касаясь земли животом, таким большим, словно
Только не это! Я подумал, что мое человеческое сердце не выдержит и разорвется. Неудивительно, что Бритомартида так хочет вернуть их.
Калипсо смотрела на зверей как завороженная. Она с трудом отвела от них взгляд и спросила:
Что ты имеешь в виду?
Самка вот-вот снесет яйцо! Ей нужно в гнездо, и как можно скорее. Если мы не вернем ее на Станцию
Взгляд Калипсо стал острым и холодным, как стальные зубы страусов.
А Элоиза сможет лететь?
Я я думаю, сможет. Я не такой эксперт по животным, как моя сестра.
Выдержит ли она всадника в таком состоянии?
Узнаем на практике, другого выхода нет. Я указал на сетку, натянутую над ареной. Это самый короткий путь отсюда, если, конечно, нам удастся освободить грифонов и убрать сеть. Сложность в том, что Элоиза и Абеляр настроены враждебно. Их заковали. Посадили в клетку. Они ждут появления птенца. Если приблизимся, они разорвут нас в клочья.
А Элоиза сможет лететь?
Я я думаю, сможет. Я не такой эксперт по животным, как моя сестра.
Выдержит ли она всадника в таком состоянии?
Узнаем на практике, другого выхода нет. Я указал на сетку, натянутую над ареной. Это самый короткий путь отсюда, если, конечно, нам удастся освободить грифонов и убрать сеть. Сложность в том, что Элоиза и Абеляр настроены враждебно. Их заковали. Посадили в клетку. Они ждут появления птенца. Если приблизимся, они разорвут нас в клочья.
Калипсо сложила руки на груди:
Может, попробуем музыку? Большинству животных она нравится.
Я вспомнил, как в Лагере полукровок песней загипнотизировал мирмеков. Но мне совсем не хотелось петь о своих бедах, особенно в присутствии Калипсо.
Бросив взгляд на туннель, я не увидел ни Литиерса, ни его людей, но легче мне от этого не стало. Они должны были уже появиться
Нужно спешить, сказал я.
Первую проблему стену из плексигласа устранить было легче всего. Я рассудил, что где-то должен быть выключатель, опускающий перегородку, чтобы выпускать животных на арену. С помощью стремянки по имени Калипсо я забрался на зрительский ярус; пульт управления обнаружился рядом с единственным мягким креслом, явно предназначенным для самого императора, который мог прийти и посмотреть, хороши ли в бою его кровожадные звери. Рядом с каждым выключателем была предусмотрительно приклеена скотчем бумажка с надписью, сделанной маркером. На одной из них значилось «ГРИФОНЫ».
Я крикнул Калипсо:
Готова?
Она стояла прямо перед клеткой, растопырив руки, словно готовилась поймать летящее в нее яйцо.
Как можно быть готовой к такому?!
Я нажал на выключатель. С громким щелк! прозрачная перегородка поехала вниз и скрылась в щели на пороге.
Я спрыгнул к Калипсо, которая уже мычала какую-то колыбельную. Грифоны не оценили ее стараний. Элоиза громко зарычала, прижимаясь к стене. Абеляр вдвое сильнее, чем в прошлый раз, рванулся на цепи, пытаясь добраться до нас и оттяпать нам головы.
Калипсо протянула мне сверток с картошкой и кивнула в сторону клетки.
Ты шутишь?! спросил я. Если я подойду к цепям, грифоны съедят меня!
Она прекратила напевать:
Кто тут у нас бог покровитель оружия дальнего боя? Бросай картошку!
Я поднял глаза к закрытым сетью небесам что, кстати, показалось мне грубой и довольно неуместной метафорой моего изгнания с Олимпа.
Калипсо, ты что, совсем ничего не знаешь об этих животных? Чтобы завоевать их доверие, нужно покормить их с руки, засунуть пальцы в самый клюв. Так ты показываешь, что даешь им пищу как птица-мама.
Хм, Калипсо закусила нижнюю губу. Да, это будет непросто. Птица-мама из тебя никакая.
Абеляр рванулся ко мне и заклекотал. Легко им критиковать!
Калипсо кивнула, словно пришла к какому-то решению:
Мы должны пойти вместе. Будем петь дуэтом. У тебя хороший голос.
У меня от возмущения у меня даже губы не двигались.
Заявить мне, богу музыки, что у меня хороший голос, было все равно что сказать Шакилу ОНилу[13], что он хорошо играет в нападении, или Энни Оукли[14], что она хорошо стреляет!
Но я был не Аполлоном. Я был Лестером Пападопулосом. В Лагере полукровок, придя в отчаяние от своих ничтожных человеческих возможностей, я поклялся рекой Стикс, что не прибегну к стрельбе из лука и музыке, пока снова не стану богом. Вскоре я нарушил клятву, спев песню мирмекам, но, прошу заметить, у меня была на то веская причина. С тех пор я жил в ужасе, не ведая, когда и как дух Стикса покарает меня. Возможно, вместо грандиозного мига возмездия он решил покарать меня медленной смертью от тысячи оскорблений. Как долго выдержит бог музыки речи о том, что у него хороший голос, пока не превратится в полную ненависти к себе кучку праха?!
Ладно, вздохнул я. Что будем петь? «Острова в океане»[15]?
Не знаю такую.
«У меня есть ты, детка»?[16]
И эту не знаю.
О боги, я был уверен, что поп-культуру 1970-х мы с тобой уже освоили.
Может, подойдет песня, которую пел Зевс?
Я недоуменно моргнул:
Зевс пел?!
Сама мысль об этом ужаснула меня. Он метал громы и молнии. Он карал. Он мог отругать. Или посмотреть сердито. Но он никогда не пел.
Взгляд Калипсо стал задумчивым:
Когда Зевс был виночерпием Кроноса на горе Отрис, он развлекал придворных песнями.