Недавно, Иван Петрович, на южной окраине нашего города бурили землю геологоразведчики, искали нефть, но нашли не нужную им минеральную воду вода до сих пор течет из скважины. Горожане там соорудили копанку, говорят, что после купания в ней хорошо работает сердце. Может быть, ваш бульдозер пройдется еще и у скважины выроет нам небольшой бассейн?
Комаров и эту просьбу пообещал выполнить.
Все еще утро того же дня, десять часов
Проводив строителя, Дамаскин направился в соседний кабинет, где работал его заместитель Полович. Марк Семенович в это время сидел за столом и, энергично жестикулируя, сердито говорил в телефонную трубку (был он в расстегнутой белой рубашке, пиджак висел на спинке кресла):
Изучил я в газете твой, Авдеев, вчерашний опус Да, «О пользе раков». Эта штука, скажу тебе, посильнее «Фауста» Гете! Особенно впечатлил абзац, где ты подробно рассказываешь об опасностях при ловле ракообразных. Любишь ракообразных, Станислав Николаевич?.. Да не издеваюсь я, а только хочу, Слава, по-дружески спросить тебя: на каком свете ты живешь? Из нищенского муниципального бюджета мы твоей газете выделяем деньги, и ты их тратишь на всякую ерунду! А, например, о том, что на днях администрация открыла летний лагерь для детей, будто сквозь зубы процедил, два абзаца мелким шрифтом
Увидев в дверях Дамаскина, Марк Семенович бросил на стол трубку.
Визит насторожил Половича. Обычно глава администрации приходил к нему только при чрезвычайных обстоятельствах, чаще приглашал в свой кабинет (где они и дела решали, и просто по-дружески беседовали иногда, не глядя на часы, до позднего часа).
Что-то случилось, Гриша?
Они дружны уже много лет с той далекой осени, когда, закончив университеты (в разных городах), приехали в Маринск работать в местном педучилище. Дамаскин к тому времени был уже женат, Марк обзавелся семьей через год В квартире Половича, в гостиной, сейчас висит старая черно-белая фотография: два загорелых молодых человека с трудом узнаются наши нынешние герои, черноволосые и гибкие, в спортивных костюмах, неловко обнявшись и дурашливо улыбаясь, облокотились на свои наполовину поместившиеся в объектив велосипеды. Снимку двадцать с лишним лет в тот год летний отпуск они решили начать с велопробега к морю
Они учили детей русскому языку и русской литературе. И попутно своей вере, где главным был завет: смысл жизни в том, чтобы узнать как можно больше интересного и полезного и добавить к этому интересному и полезному что-то еще и свое.
С тех далеких лет они душой и сердцем приросли к городу. Маринский любитель-краевед Орешкин как-то говорил Дамаскину: когда биополе места а любое место имеет биополе совпадает с биополем живущего на нем человека, между человеком и местом возникает комплиментарность. Григорий Васильевич тогда внимательно выслушал краеведа, но свою любовь к Маринску объяснял проще: в этом городе прошли молодые годы время, когда хочется всего и на все хватает сил.
Сейчас Полович носил густую, чуть вьющуюся, но уже побелевшую шевелюру. На лице его, всегда гладко выбритом, все было несколько крупнее нормы, что, однако, не только не портило лицо, но, по оценкам женской половины администрации, даже добавляло Половичу мужской привлекательности. Роста Полович был среднего, фигурой напоминал спортсмена, уже забросившего тренировки, еще сохранившимся стремительным движениям заметно мешал выдающийся животик, из-за которого зам Дамаскина вместо брючного ремня год назад под пиджаком стал носить разноцветные подтяжки.
Что-то случилось, Гриша?
Случилось, Марк. Только что у меня был симпатичный гость
Дамаскин рассказал о визите строителя дорог. Не удержался от восклицаний:
Представляешь, Марк! Автобан когда еще будет построен, а у нас нынешним летом асфальт на центральной улице, минеральный бассейн! Бесплатно! У бассейна соорудим городок для детей песочницы, качели, разобьем еще один парк
Полович в ответ скупо улыбнулся не разжимая губ Марк Семенович принадлежал к тем осторожным людям, которые, прежде чем во что-то поверить, сначала обязательно должны это «что-то» хорошо проверить.
Воскресник говоришь?
Воскресник! Как когда-то! Помнишь, вокруг педучилища высаживали деревья
Воскресник! Как когда-то! Помнишь, вокруг педучилища высаживали деревья
Полович потеребил на голове курчавую седину.
Недавно проходил мимо тех деревьев, вокруг каждого гора окурков!
Балбесничает молодежь.
Нормальное государство ни в чьи руки не отдаст армию, прокуратуру, полицию, разведку. Почему воспитание сейчас отдано в руки мерзавцев? вдруг разгорячился Марк Семенович. Смотришь вечером телевизор сплошной самодостаточный маразм!
Не смотри. Или захотелось цензуры?
Когда-то главным цензором в России был Иван Александрович Гончаров!
Когда-то когда-то мы были молодыми. Помнишь девушку Леру несчастье мое
Полович упрямо повел подбородком:
Кто теперь читает стихи?!
Дамаскин покривил рот вспомнил, наконец, что к Половичу он пришел вовсе не для разговора о стихах.
Почему ты такой скучный, Марк? С тобой впору отправиться в еловый лес выбирать елку, чтобы повеситься. А воскресник
Воскресник, Григорий Васильевич, твоя очередная романтическая утопия! Наш народ Полович кивнул на окно, не договорив, поспешил взять в руки лежавшую на столе бумагу: Письмо, Гриша, свежее, еще пахнет почтой: «Уважаемые слуги народа! Где новая школа, почему до сих пор так и не побелили клуб стоит грязный, как конюшня? Почему не отремонтированы уже готовые разрушиться магазин на улице Кооперативной, городская больница? Был в районе колхоз (между прочим, при черноземе-то не голодали!) развалили; было педучилище закрыли»
Дамаскин вспыхнул порохом:
Захар Бурба?
Захар
Попал пальцем в небо! Как будто мы с тобой сами не знаем обо всем, что пишет этот праведник! Подсказал бы, где взять деньги на новую школу или на ремонт больницы а то придуривается, что не понимает, куда делся колхоз
Но побелить клуб
Не будем! Клуб продали Акулову, он обещал, что там будут и кружки для детей, и самодеятельность, и выставки; но ничего пока не сделал, вся деятельность снял со стены портреты членов Политбюро и надолго куда-то уехал. Вот пусть приедет и побелит, а у нас кроме клуба есть на что тратить деньги!
Люди, Гриша
Про людей молчи, Марк, все сам знаю: и про глас народа, к которому всегда надо прислушиваться, и про то, что народ всегда и во всем прав, что настроение народа это важный фермент в организме государства, благодаря которому государство может выиграть самую тяжелую войну или, напротив, не в силах реализовать даже самую мудрую идею
Полович поднял вверх руки, поморщился:
Гриша, пощади
Ты мне объясни, Марк, не слушая, продолжал Дамаскин, почему, когда в районе поделили землю, никто из бывших колхозников на своей земле не кинулся организовывать свое сельское хозяйство? Да, налоги, коррупция, волокита все знаю, но попытаться-то надо было! Не попытались. По дешевке распродали наделы шустрым проходимцам, выручку пропили, а теперь жалуются, мол, детей нечем кормить. Почему, скажи, такое произошло? Ведь наш народ, как нас учили, а потом и мы учили, самый умный, самый трудолюбивый
Самый читающий, Полович, улыбаясь, карандашом почесал ухо.
Читают как там у Некрасова «милорда глупого»! Вчера захожу в библиотеку, спрашиваю у Дарчиновой, сколько народу приходит за день, какими книгами интересуются, а она мне в слезах: за последнюю неделю не было ни одного человека! Ни одного, Марк!.. Наши предшественники в районе обобрали людей и до маразма заморочили им головы знаешь, почему?
Знаю. Люди оказались бедными и малообразованными.
И еще
Дамаскину вспомнилась сцена, которую на днях, возвращаясь с работы, он случайно увидел за забором возле дома бабки Васки.
Бабка и так и эдак пыталась войти в свой дом, но никак не могла преодолеть расстояние между земной твердью и дверями две доски, когда-то составлявшие ступеньки порога, сгнили, а, может, просто оторвались. Не осилив крутой подъем, Васка пошла в сарай, вернулась с тремя кирпичами в подоле, пристроила кирпичи к дверям и по ним, наконец, пробралась в дом Григорий Васильевич знал, что Васка никакая не старуха, ей сорок с небольшим, а бабкой ее в городе зовут потому, что она любит притворяться старой и немощной, всем подробно рассказывает о терзающих ее «неизлечимых» болезнях, происхождение которых врачи определить не могут, «а только берут деньги». Рассердившись, Дамаскин тогда подумал: «Можно, конечно, убедить бабку найти две доски и прибить их четырьмя гвоздями, но если она привыкла залазить в дом по кирпичам, может, не надо ей мешать так жить?»