Новая семейная хроника - Андрей Драгунов 2 стр.

Когда-нибудь, когда пройдут года
и возвращаться повода не будет 
останеться лишь талая вода
и перекрестки старых улиц.
Строений старых мокрые дворы 
после дождя. Банальные качели.
Картавый крик соседской детворы 
теперь уже совсем не те соседи.
И отраженье в зеркале не то 
последнее уже удел старенья
И утром с тонкой пенкой молоко
напоминает лучшие мгновенья.
Когда-нибудь, уже в других краях,
в другом таком пространстве вспомнишь это 
все, что осталось разве что в мечтах
и на бумаге, только без ответа
Когда-нибудь Наверно никогда.
И поезд в этом больше не помошник
Из времени осталось лишь всегда,
как город, дом, фонарь, аптека, площадь

Перепрячь мои письма подальше и карандаши.
Бельевою веревкой свяжи мне судьбy напоследок
в этих птичьих конвертах на память. Хватило б души
пережить это время, как раньше далекий мой предок.
Сохрани на листах, может быть, беспросветные сны,
время года, погоду, тоску и мои вспоминая
о тебе поздней ночью. Черней до рассвета листы,
перепутав уже не страницы, но только названья.
Сохрани написание букв, но не с новой строки,
может быть, предложенье, где все из значков препинанья 
многоточье сильней, даже просто длинней Коротки
наши встречи с тобой. Сохрани, сохрани мне дыханье.

Вечер дня в городе с траченным небом 
облаками, как молью пиджак в шкафу.
Автомобили с извечным где бы
пристроится на ночь, заполнив собой пустоту
проезжей части. Звуки старых мелодий
из репродуктора Что-то еще из вещей
давно забытых, впрочем, совсем не многих 
из тех, что, найдя случайно теряешь быстрей.
Несколько пар неспешных к своим подъездам
через туже проезжую правилам вопреки,
досужим сплетням старушек, вполне серьезно
рассудивших о будущем, но пальчики коротки,
как и память. Кто-то, немного пьяный
недоволен погодой и вечером после шести 
в шумной компании Резкий звук фортепьяно
из открытой форточки. Кто-то кричит Прости!
Старик на стуле под окнами после солнца
млеет в тени. Соседка с сухим бельем
проходит мимо, толкуя, что вот британцы
будто очень злые. И связано все с дождем
Вечер дня. Я за закрытой дверью
в своей квартире. Мысли о завтрашнем дне,
о погоде утром, о том, что уже неделю
нет из дома писем Кто-то стоит в окне.
Скоро полночь. Колокол на часовне
пробьет двенадцать. Кто не успел уснуть
вздрогнет привычно, или о чем-то вспомнит,
что было однажды Чего уже не вернуть.

И уже не спросишь ни птицу, ни дровосека
о прохожем, что был здесь тому пол века
как пролетело. Не спросишь белку,
потому что погибла в ту перестрелку,
в ту весну, когда ты носила платье
под цветным плащом и дарила объятья
на право и лево своим знакомым,
считая их каждый раз по-новой
системе счета. Не спросишь ветер,
потому что он все равно не ответит
и не дослушает до конца вопроса 
сгинет быстрей, чем сгорит папироса
и уронит пепел на лист опавший 
все равно его считает пропавшим 
ветка, дерево дуб, осина

У соседа вырастут еще два сына 
впику твоим, да еще девчонка,
на которой короче любви юбчонка
В этих краях не любят долго 
все равно от любви никакого толка 
в этих краях В таком селеньи
считают столетия на поколенья,
на колличество каши и щей в кастрюле.
И из ласки детское: «Люли-люли!»
Баю-баю кошачьи сказки
Только кошки мышкам не строят глазки,
как не строят глазки и все соседи 
здесь добрее голодной зимой медведи
Даже волки добрее в дремучей чаще,
отпуская с богом совсем пропащих

Ночью в этих краях замерзнуть 
как «два пальца». Такие звезды! 
снятся стынущему в сугробе:
супчик, женщина что-то вроде.
Что-то вроде последней встречи 
с дровосеком, птицей, как «Добрый вечер,
со свиданьицем свиделись, слава Богу!
Не прошло и пол жизни, как я в дорогу»
Снятся дети, жена, соседи 
не эти, что хуже и злей медведя.
Снятся пряники нет баранки.
Снится как в детстве катался в санках.
Снится как отпустил синицу
в синее небо не пригодится!..
Может быть кто-то еще поймает 

нет так и лучше пускай летает.
Может быть журавлем родится,
ну а нет так и так сгодится
новым рукам и еще живому 
не ушедшему далеко от дома
Снится еще как в последний вечер
были с женой и детьми на речке.
Как на нее вдруг туман слетает!..
Снится авось, до весны откопают

голубой цвет лагуны. Немного нервный
Я, в неброском костюме, свои наблюдаю черты 
в потускневшем от влаги зеркале, в пости что сером
варианте неба, в его отраженье. В варианте воды.
.
.

Я пишу тебе снова из этих чужих широт.
Для тебя не знакомых ну, может быть, по открыткам.
От того тоскливее строчки и больше длиннот
в описании местности, уподоюляясь свиткам.

Здесь все также, как я писал тебе. И народ
так же глуп и несчастен в своем понимании жизни,
так же мерзок, как первый утренний бутерброд
после пьянки вечером, но это всего лишь мысли,

правда мои. И тебе ни к чему сюда
приезжать и писать Какие уж тут затеи
или хлопоты встречи, когда лишь одна вода
к пониманью способна вполне И я ей верю.
.
.

Ни к чему вспоминать, что ты мне еще жена 
столько прожили врозь, что теперь лишь считать убытки
от почтовых расходов Но в том не твоя вина 
просто нам было легче писать на песке и открытке
.

Здесь неважное пойло и кофе здесь, в общем, гавно!
Ах, прости за сравненье какие с меня реверансы!
Я совсем разучился манерам Почти что кино
Жаль, что здесь нет тебя и кругом одни иностранци
..
..
ах, приехала б ты. Я б тебя познакомил с подругой
Да, прости времена. Одному здесь не выжить с тоскою!
Я наднях повстречал (перечеркнуто)  встретился с другом,
но и он восвояси Теперь вот сижу над строкою



Перечел тот роман, что ты мне подарила когда-то
Кто ж там автор? Ах, впрочем какая в том будет заслуга..
Я не помню уже Да я скоро умру, вероятно
Вот тогда и сочтемся за все, что писали друг другу

Он исчез в тусклой стуже

Уистен Оден.

Опять январь О, сколько января!
И рыбьих фонарей со струйкой дыма
внутри стекла. Уже не говоря 
про снег, мороз и вообще про зиму.

В который раз Эвтерпа сирота 
в бумаге дело здесь, или в погоде
начала года? Или же места
распределили раньше боги? Боги! 

не так же часто Улица пуста.
Аптечный цвет замерзших тротуаров 
как можно кстати Ветерком с куста
срывается снежинок покрывало

Опять январь! Кто едет по зиме?
В какую даль загружена повозка,
кто пассажир? Но кто ответит мне?
Кто стелет мягко так, что спать так жестко

Вдох не ровняется выдоху Эхо
где-то внутри раздражает гортань
шелестом звуков, ломая помеху
пению и, преступая за грань
голос, не в силах держаться, взлетает 
выше, где, может быть птичий Рай,
до облаков и у них затихает,
как бы теряясь, но это за край
облака, звук растворясь, залетает
и поднимается выше за край!
Звук, не сорвавшись до птичьего крика
сквозь раздраженную эхом гортань,
вдруг растворяется, трогая грань
облака, шорохом, но только тихо!

Я родился и вырос не там, где, наверно, умру
Отпусти же мне, волжский суглинок, грехи напоследок,
чтобы вспомнить в другой географии эту траву,
что горчит на губах и становится в памяти следом
за неспешной водой География в сумме вещей 
лишь желание выжить, не сгинуть за облачным краем,
поселившись однажды в империи, где без затей 
затеряться среди поселенцев с имперских окраин.
Океанский простор, птичий клекот и облачный край 
дополнение к жизни истории, смысла к бумаге,
новых карт к географии Где там потерянный Рай?
До которого выжить хватило бы сил и отваги!
Я родился и вырос и ты отпусти мне грехи!
мне не выбрать уже ни страны, ни погоста, ни даты
окончания перечня, чтобы закончить стихи,
не сорвавшись до крика, с которого начал когда-то!