Мой дом бесконечность - Щедровицкий Дмитрий Владимирович 3 стр.

Каким он был,
Когда судьбы
Прекрасный ливень
Живил и бил, 
И зимние отверз гробы
И почкам и цветам счастливым!..
Каким он стал, Когда уста
Истаяли в сожженных криках
В чертогах яблонь ясноликих,
И в тех местах,
Необитаемых и диких,
Где даже страх
Получит рану или вывих, 
Он весь в улитках, как в живых уликах,
У безвоздушных плах!..

И снилось мне, что каждый строил дом
И, возведя, селился в нем навечно:
В норе подземной делался кротом,
Иль возносился, Путь построив Млечный,
Иль вырыв русло, делался рекой, 
Что начал, то заканчивал без риска.
А я ушел настолько далеко,
Что стал бездомным, возвратившись близко.

По лестнице-ели,
Минуя за ярусом ярус,
То в вихре, то в теле,
То в радость впадая, то в ярость, 
До облака-блика,
До стога, до рога оленья,
До цели великой 
До полного отождествленья

Жильцы бульвара, в летнем истощенье,
Стенали от корней и до вершин.
Асфальт, в рекламном красном освещенье,
Кишел, гудя, нарывами машин.
И по больному городскому телу
Он к центру шел, где фары в полутьме
Сновали в страхе, потеряв пределы,
Как мысли в помрачившемся уме.
Он шел и думал: «Стоит ли стараться?
Влюбляйся в город, бойся и спеши
Но после трех тяжелых операций
Лишишься легких, сердца и души.
Иль на попранье создан я и на смех,
Иль только кожа щит мой и броня,
Чтоб скальпель пляской рассечений властных
За гранью дней ощупывал меня?
Нет, преданный некровным этим узам,
Я тихий свет предвижу впереди, 
Осмотрен всеми и никем не узнан,
Я в мир иной готовлюсь перейти»
Был город жив без слова и без жеста,
Одним накалом бьющихся огней. 
«О Ты, навек оставивший блаженство
Для боли крестной! Снизойди ко мне.
Я по любви тоскую в веке темном,
А Ты на смерть сошел с крутых высот.
Услышь того, кто в городе бездомном,
Тебя не зная, лишь Тобой живет!
В рогах драконьих, в камне гордых башен,
Ряды окон лукавые уста
Я не от мира: он мне чужд и страшен.
Я в детстве слышал о любви Христа»
И вдруг, среди сверкания и жути,
Взбурлили воды в чаше восковой
И он узрел пути и перепутья,
Увидел узел жизни вековой,
И, просиявши на заглохших тропах,
Взыграла речь невиданных зарниц:
Он слушал Свет и тайны смертных сроков
Читал в раскрытых книгах встречных лиц.
В леса скорбей, в кустарник сердца дикий
Вошла любовь и дымом вышел страх:
Он слушал Свет и пел хвалу
Владыке На незнакомых миру языках.

Все, что я вижу, есть Ты.
Но когда устает мое зренье
Ткать из ночей лучевых
Жизни бескрайней лицо, 
Пестро в зрачках, и сады
Вижу. На них Ты распался,
Чтобы тем ближе сиял
Образ Твой прежний во мне.
Вновь собираю и вот
Лик в забытьи созерцаю

Даже сны без видений гуще,
Чем октябрьский воздух гор,
Возвещающий и дающий
Мудрость ветру, уму простор.
Но его соберут морозы,
Как букет предрассветных астр,
И сгустятся в душе вопросы,
Превратив ее в алебастр.
И хрустальной свободы линза
Этот воздух, зимой дарим,
Будет пристальным зреньем признан,
Созерцаем, как царь долин.
И покроет любые сани,
И заслонит любую щель. 
Овевавший лицо, он встанет
Цитаделью вокруг вещей.

Я увидел в разных странах
На бинтах бумаги перья,
Как пинцеты в чистых ранах,
А слова, являясь, пели
Альт, и тенор, и сопрано
В кабинете, в зале, в келье.
Я увидел, как, раскинув
Сотни пальцев музыкальных
По больной клавиатуре,
Свет лечил друзей опальных
И, сойдя, лежал на спинах,
На ковре, соломе, стуле

На самой дальней из окраин,
Где год великим шел постом
И мор садился, как хозяин,
При редкой трапезе за стол, 
Служил у мельника Иосиф.
Порой, мешок с мукою сбросив
Средь поля с неокрепших плеч,
В страданьях слуха не утратив,
Он видел Ангелов-собратьев
И слышал сбивчивую речь:
«Поют, скрипя, дверные петли,
Светильник полдня не погас.
Ступай за нами и не медли
От смерти спрятаться средь нас!
Пока, голодный, по морозцу
Бежишь и близится метель,
Твой Сад Заброшенный разросся,
С тобой свиданья захотел»
Он отвечал: «Я грохот слышу
Солдат-губителей. Все ближе
И неизбежней с каждым днем
Сестер и братьев избиенье.
Народ!  скажу я.  Внемли пенью
И засели нездешний дом!..
Я приурочен к злому часу,
И если в страхе отступлю, 
Какие волны хлынут сразу?
Кого из вас я утоплю?
Творенье длится. Если сброшу
Мешок судьбы средь бела дня, 
Один из вас поднимет ношу,
Его пошлют сменить меня!»
И светлый сонм, охвачен дрожью,
Бежал, как искры от огня

На самой дальней из окраин,
Где год великим шел постом
И мор садился, как хозяин,
При редкой трапезе за стол, 
Служил у мельника Иосиф.
Порой, мешок с мукою сбросив
Средь поля с неокрепших плеч,
В страданьях слуха не утратив,
Он видел Ангелов-собратьев
И слышал сбивчивую речь:
«Поют, скрипя, дверные петли,
Светильник полдня не погас.
Ступай за нами и не медли
От смерти спрятаться средь нас!
Пока, голодный, по морозцу
Бежишь и близится метель,
Твой Сад Заброшенный разросся,
С тобой свиданья захотел»
Он отвечал: «Я грохот слышу
Солдат-губителей. Все ближе
И неизбежней с каждым днем
Сестер и братьев избиенье.
Народ!  скажу я.  Внемли пенью
И засели нездешний дом!..
Я приурочен к злому часу,
И если в страхе отступлю, 
Какие волны хлынут сразу?
Кого из вас я утоплю?
Творенье длится. Если сброшу
Мешок судьбы средь бела дня, 
Один из вас поднимет ношу,
Его пошлют сменить меня!»
И светлый сонм, охвачен дрожью,
Бежал, как искры от огня

Внезапно расцветает море,
Обвито зарослями рук,
Вздымаясь в бунте и крамоле,
И над водою дышит Дух.
И в отрешенном ранге флотском
Пред Небом шкипер предстоит,
И завещанье пишет лоцман
Для развлеченья Нереид.
И слышен шторма взмах последний:
Над вознесенною волной,
Над шлемом бурь, на самом гребне
Сразился Ангел с сатаной!

Быть в сумраке светом
И тьмой поутру,
В метели раздетым,
Одетым в жару,
На Западе шахом,
А в бездне летать
И каверзным взмахом
Пространства взметать
Творить и лениться.
Мелькнет эполет
Учтиво склониться,
И плюнуть вослед!

В светлейших долинах лежал твой удел,
Но сам ты в один из семи
Тех дней невечерних слететь захотел,
Как лист, и ослепнуть с людьми.
Ты вышел, покинув бессмертный простор,
Гремя золотыми дверьми,
Вослед не послышался окрик: «Постой!»
С небес безразличных семи.
Но, если стыдишься стать братом вещам,
Мое увещанье прими:
Я Родину Душ по ночам посещал, 
И ты посети с Низами!

Зеркальное застывшее пространство,
Родные колосящиеся степи,
Вода и свет, обнявшиеся страстно, 
Свежа, недвижна родина Петефи.
Но, недруг сердца и мечты союзник, 
Душой кляни, а языком приветствуй, 
Со свитой чисел, офицеров грузных,
Шагает Время мимо строя бедствий,
И говорит: «Я честью заклинаю, 
Исполни долг, а после славы требуй, 
Верни всю кровь бурлящему Дунаю,
А весь порыв безоблачному небу!»

В начале тихий дом, и здесь
Живут герои Ариосто:
С них смерть навеки сбила спесь,
У них бесхитростно и просто
Цветет блаженство на лице.
А близ провала там, в конце
Есть особняк героев Кафки,
И каждый мыслит: «Как я цел
Остался средь вселенской давки?»
 И не решит никто задачи
На протяженье мостовой
От Дома смеха к Дому плача
Подземный мерный пульс живой,
И крови полная отдача
И поит, и во всей красе
Сырую землю содрогает
С тем сердцем, словно Одиссей
С сиренами, мой слух играет.

Был мальчиком кудлатым,
И у корней, где мох,
Как рядом с тайным кладом,
Стоять часами мог:
Там муравьи копали,
Фундамент возводя,
И маленькие пальмы
Лоснились от дождя.
И жил народ любезный
В стране лесов и вилл,
А он, как дух небесный,
Над нею волен был.
Но мальчик стал подростком
И ощутил, скорбя,
В садах, под корнем скользким,
В такой стране себя.
И только много позже,
Покинув путь кривой,
Внезапно понял с дрожью,
Кто смотрит на него.