Мой дом бесконечность - Щедровицкий Дмитрий Владимирович 4 стр.

Был мальчиком кудлатым,
И у корней, где мох,
Как рядом с тайным кладом,
Стоять часами мог:
Там муравьи копали,
Фундамент возводя,
И маленькие пальмы
Лоснились от дождя.
И жил народ любезный
В стране лесов и вилл,
А он, как дух небесный,
Над нею волен был.
Но мальчик стал подростком
И ощутил, скорбя,
В садах, под корнем скользким,
В такой стране себя.
И только много позже,
Покинув путь кривой,
Внезапно понял с дрожью,
Кто смотрит на него.

Внезапною зарею ранней
Разбужен мальчик.
Он взволнован
Цветным сверканием собраний
И бесконечно звездным, новым,
Слепящим небом.
Там, над домом,
Все ожило и смотрят люди
Вслед лицам, некогда знакомым,
И взглядам, гаснущим в салюте.
И на балконе замер мальчик:
Под ним в сибирский лес длиною 
В обрядовых застыла плачах
Толпа зарезанных войною.
Но вдруг средь мертвых вдох и выдох:
Из них один стоит всех выше,
Один из некогда убитых
Над городом внезапно дышит
И понял он, что без порезов
Прожитых жизней жив не будешь,
Что прошлое не схватишь трезво,
И только опрометью скрутишь.

В солнце птицы стреляли, как в цель,
Затащив беззащитное за реку.
Вдруг дыханье Его на лице:
Я горел. Он держал меня за руку.
В торопливой, толпливой воде
Он не дал, по наитью единому,
Обезмолвиться в мире людей,
Стрекотать средь полей по-звериному.
Но и зрячим поет поводырь,
И прозренье надежное дарит нам 
Ярче сада, бурливей воды,
И заката священней и памятней.

Красота безропотна. На всем
Отпечаток боли и терпенья.
Поле, заселенное овсом,
Готика куста, чертог репейный 
Не ответят, если запоешь.
И молчанием неразделенным
Все полно. А сожаленье ложь,
Словно плач царя над разоренным,
Поступь дыма по овражным склонам,
И умершим долгожданный дождь

Сколько листьев! Сколько душ,
Вырванных из тела,
Взелениться в эту глушь,
Прорасти успело!
Сколько плача в городах,
На ветвях рождений,
Из подвала на чердак
Сколько восхождений!
Сколько судеб, сколько доль
В узенькую дольку
Обратил лесной король, 
Сколько листьев! Сколько

Все волненья обмелели,
Забывается недавнее.
Словно постоялец в теле,
Суетой душа не сдавлена.
Думал: в ум стучится гибель,
Это лето не во сне ж его
Мир летящий залпом выпил,
Чтобы стать снежнее снежного?
Расцветали, опадали,
Созревали, чтобы выстелить
Путь белеющих сандалий,
Проложить смертями чистыми 
Тем, сходящим свыше, тропы,
Чьи ступни не свыклись с трением,
И они прошлись для пробы
По снежинкам, как по терниям,
И поют: «Мы тоже снимем
Угол с высохшими розами
В помещенье этом зимнем
С облетевшими вопросами»

Снова лампа зажжена,
Ждешь любви и сил прилива,
Как в родные времена
Под ночной немой оливой,
Где лампада боязливо
Гасла с приближеньем сна.
Это ты? А если нет
Отчего же так похожи
Мысли грушевая кожа,
Чувства персиковый цвет?
Почему приходит то же
Слово через сотни лет?
Это ты? А если да
Я люблю тебя, как раньше,
И меня твой стих звенящий
Увлекает, как вода,
Сквозь смертельных бедствий чащи
Вот на этот луч, сюда.

Там встречный в сутане
Иль форме парадной,
На санках катанье
С горы безвозвратной,
В беззвездную полость
Нависшего рва
Бил утренний колос 
И день созревал.
Но ищешь иное
И видишь лишь ночи,
Где лист жестяной
Февралем исколочен,
Где будущих пагуб
(Горят адреса)
Что зреющих ягод
В июльских лесах
Идет мостовой ли,
Белеющей кроной
Творенье живое
Сквозь мир похоронный,
И в этой фигуре
Меж тлеющих лип
Не двери, а бури
Замкнувшейся скрип.
Соборно и твердо
Лицо, словно город
Старинного рода
Последний аккорд.
О Вы, незнакомка
Во мраке до пят,
Безжалостно-громко
В Ваш дом постучат.
Там жертвенный опыт
Пьешь уксусом с губки,
Там ангелов шепот,
Хрустальные кубки
Для крови Ты помнишь? 
Рожденья звезда.
И польская полночь
Возносит туда

Ищет галка оттаявший грош,
Свищет поле на сотни ладов,
Города окунаются в дождь,
Очищаются от холодов,
Скоро снова меня поведешь
По дороге без слов и следов
И китайских садов фонари
Сизари за окном у меня,
Но зажги свой закат, говори
На заре уходящего дня,
Потому что горит изнутри
И грозит распаяться броня.

О самый овраг спотыкались дома
Причудливые сосуды печали,
Зарей закупоренные дотемна,
И гордые тучи ландшафт венчали.
И он почерневший за зиму сосуд,
Наполненный винной виной предчувствий,
Воочию видел: его несут
Распить и разбить в одичалом хрусте
Кустов придорожных и слов сухих,
Какими обменивается прохожий
Со встречным случайным.
Он чувствовал кожей
Древесно-шершавую сухость их.
Темнело, и тучи слетались на пир,
А он на лукавый проулок с опаской Косился.
Тогда Монастырь Новоспасский
Проулок и позднее небо скрепил.
Есть странное место пред Монастырем
Поляна с деревьями грозно-густыми,
Завалена углем и всяким старьем, 
Поляна людей, забывающих имя.
Здесь утром пируют под каждым кустом,
А к вечеру многие спать остаются,
И галки на выцветшем зданье святом
Сквозь дождь еле слышный над ними смеются.
Задушенный проводом, спит Монастырь,
И в памяти слов распадаются звенья,
И тенью выходит звонарь на пустырь
На полный до края обид и забвенья.
Ион тут сидел, забываясь, лечась,
И пил эту смесь униженья и боли,
И было страданье его только часть
Огромной, как небо, всеобщей недоли.
И вдруг он увидел старушек они
Одна у другой отнимали бутылки,
Валявшиеся, куда ни взгляни,
Ругаясь до самозабвения пылко.
И все же прервать не могли тишины:
Крутой колокольни колонки и дверцы
Как тайна безропотно-нищей страны,
До дня отомщенья хранимая в сердце.
И день воссиял. Он поднялся и шел,
Проулком, землею и небом довольный.
Был издали виден ему хорошо
Сверкавший на башне рассвет колокольный.

В безродный ум, закрытый наглухо,
С попутным воздухом, нечаянно,
Ворвутся луговые запахи
И память отомкнут начальную,
И детство шаткое раздвинется,
И век слепой, и пост коричневый,
И строй тревожных башен Вильнюса,
И смерть сырая и фабричная.
И звезд смешенье. И рождение
В стране, где ясень словно заговор.
Мысль умерла. И только тень ее
Древесными цветет зигзагами.
Себе я выберу в товарищи
Во тьму вещающего Одина
И пряный запах, раскрывающий
Безмерный мир, в порыве пройденный.

Сложившись вдвое, птицы падали,
Теряя слух, теряя вес,
В твою расколотую надвое
Тарелку свадебных небес.
Мой взгляд следил крушений крошево,
Набеги океанских орд
На город черный, властно брошенный
Ветрами смут на смертный одр.
Морской народ, звеня колючками,
С червонных чащ сдирал кору.
С далеких звезд сходили лучники
Двенадцать братьев на пиру.

И время, пойманное в клетку
Просветов меж ветвей древесных,
Поет по-грустному и редко
Обрывки песен неизвестных, 
То звуков разноречье зимних,
То жарких листьев стрекотанье,
То память в непробудных ливнях
Бежит от перезревшей тайны.
Но влажный вкус ее малинный
И вспоминается, и манит,
И возвращаешься с Неглинной
Насквозь вечерними домами,
А в них стирают и рисуют,
Растят детей и орхидеи,
И видят улицу косую
Из окон древней Иудеи.
А ты идешь тебя не знают
Ни зеркала, ни коридоры,
Но время лестница сквозная
В наш мир высокий и бредовый.
Ты в нем опять. И только сзади
Обрывки скорбных разговоров,
И вздохов чистые тетради,
И страха бархатного ворох.
Двор. Дерево едино и темно
Нерасчлененный хор, в нем каждый лист как птица.
Но зажжены огни уже пришли за мной,
Мне в прошлое пора к ушедшим воротиться.
У вас темно дышать, а я хотел пройтись,
Здесь окна вечеров объемны, словно клети,
В них Дерево Добра рассыпалось на птиц,
И каждая поет одна на целом свете.
Не смели подойти, росли вдали, как дым,
Но, подкатив звезду, в ней замерли. 
Я еду! Там затихает плач.
Там с будущим одним,
Как с братом по утрам, о снах ведешь беседу.