Мой дом бесконечность - Щедровицкий Дмитрий Владимирович 5 стр.

И ты во сне бежал и двинуться не мог,
Как загнанный олень, запутавшийся в чаще.
Кровавый пот секунд, сочившийся на мох,
Был поднесен тебе в твоей горчайшей чаше.
Пригубил ты и лег. И в этот самый миг
Звучащие тела мелькнули меж стволами
И все заполнил свет. И он вмещался в них,
Но был превыше их, как лик в картинной раме.
И ты забыл про смерть. Под греблю грубых рук,
Сияя, голос плыл. Ты вспомнил, как Ревекка
С корицей пряною смешала горький лук,
Уча Иакова. Тебе открылись вдруг
Безумье, нищета и слава человека.

Я в беспокойстве, но найду покой,
Едва лицо твое вблизи увижу,
Иль в трех шагах, иль даже за рекой,
Иль пусть во сне, но мне хотелось ближе
Я безнадежен. Но надежда есть
Что смертный слух слова твои уловит,
Иль о тебе дойдет глухая весть,
Иль тень ее коснется изголовья.
Я умираю. Но еще живу
Лишь запахом, почти неуловимым,
Твоих волос, упавших на траву,
Тянущуюся к нисходящим ивам.

С растущими крыльями белыми
И сам, словно птица, бел
Висит, оперенный стрелами,
Мишенью для новых стрел.
И глина с тяжелым телом Сольется.
А что ему?  Весь белый.
Такому белому Уже не упасть во тьму.
Такому не оступиться
И ночь земли напролет
Под черным куполом птица
О муках любви поет

Это было незадолго перед смертью:
Осень сыпала секунды, словно гравий,
Пах бульвар позеленевшей медью,
Были сны яснее всякой яви.
Тротуары становились шире
От цветов никто не думал брать их,
Слишком неестественно спешили
Модницы в чрезмерно длинных платьях.
Он, сквозь переулки, как сквозь пальцы,
Просыпаясь в бытие иное,
Непривычно часто оступался,
Чей-то взгляд почувствовав спиною
Город, словно сонный глаз, слипался

У входа, на вешалке судьбы
Пестреют одна на другой:
Их Время, как тяжкие шубы,
Развешало спешной рукой.
И дверь отворится с одышкой,
И длинной передней пройдешь:
За стенкой лепной, как ледышка
Забытых событий галдеж.
И в жизнь, как в сонату сквозную,
Войдешь, отряхая миры,
И сразу возможность иную
Узором откроют ковры.
Усадят и, как ни упорствуй,
А взгляд допьяна напоят
Здесь наше свершалось знакомство
И полдни, и ночи подряд,
Бессонницей противоречий
Кормили за этим столом,
Здесь были нежданные встречи
И свечи величья в былом,
Провиденье зимних пожаров
В горенье июльских рябин,
Того, как незнающий жалок
И как познающий любим,
Как, слухом больным налитая,
Отчаянья плещет река,
Как вихрем любовь, налетая,
Уносит лицо в облака.
В конце этой комнаты, слева,
Окно безвозвратность таит
В нем, словно осенняя дева,
Пречистое Небо стоит.

Касаясь пыльной дремы жалом,
Скитанья и греха образчик,
Змея дороги над вокзалом
Висела на ладонь от спящих.
Сквозь сон смеясь, цыган провидел
Столиц горящие палатки.
Спал мира изгнанный правитель
В шинели Каина на лавке

Нежданно и негаданно лицом
Подобный небу, зеркалу, потоку,
Вместивший лет моих лучистый сонм
В зрачках, горящих грустно и глубоко,
Пришел мой гость. Судьба свилась кольцом,
Сочился в детство смертный холод Срока
Но свыше сил был солон этот сон,
И я бродил, проснувшись, одиноко

В сон распахнутые взоры
Прорезается в глазах
Черный замок Моммендора
Словно молнии зигзаг.
Входит смерть и стебли косит:
Густо травы поросли,
Заслоняющие проседь
Моммендоровой скалы.
Соглядатаи туманы
По крутой скале ползут,
Кони в сумерках нежданно
Гостя вещего везут,
И барон спешит навстречу,
И волненье улеглось, 
Но отрывисты их речи,
И не прямо смотрит гость.
Треск светилен, чад жаровен,
Тьмы высокий потолок
Грозен взгляд, и путь не ровен,
И слова диктует рок.
Все ушли лишь эти двое
Внемлют, царствуют и ждут
И в безмолвные покои
Шаткой лестницей идут.
Только полнит коридоры
Сада мертвенная тишь.
Не забудешь Моммендора,
Как судьбу не победишь.
Медной застынь стеной,
Вихрем ли закружись,
Ты навсегда со мной,
Ближе, чем к смерти жизнь.
Горе, коль захочу
Вырваться и уйти
Ближе, чем свет к лучу,
Ближе, чем цель к пути.
В искрометанье крон
И в глубине камней
Ближе, чем к яви сон,
Ближе, чем ты ко мне.

В шуршащем краю, словно шарик бумажный Китай 
Когда-то и ты тонкорунно-игрушечным сделан.
Забытые дали, и небо, и воду читай:
Черны начертанья, но главное сказано белым.
И смотрит рыбак, позабыв про стеклянный улов,
Про берег соломенный, краткую жизнь без открытий,
Как странная рыба со множеством глаз и голов
Волну будоражит и вдруг застывает в нефрите

В суме дорожной хвою спрячь
Излечишься от хвори,
В печаль добавь совиный плач
С надеждой луговою.
Болезни тела и души,
Племен дурной обычай
Излечит собранный в кувшин
Сладчайший голос птичий.
Целебна жизнь.
Раскрыв ларец,
Дыханье трав измерьте.
Целебна смерть.
Скажи, мудрец:
Когда и сколько смерти?

Темно, и печаль клубится,
И так фонари зажгли,
Как может самоубийца
В последний момент влюбиться 
И выскользнуть из петли
Они протянули свет свой
Соломинкой над волной.
Забытых друзей приветствуй!
С обеих сторон как в детстве
Влюбленность и страх сквозной.
А кто впереди? Быть может,
И ты? Ведь прошло по коже
Предчувствие как во сне?
Заря Но бледнее мела,
И трепетно и несмело
Взошла она Что же с ней?

Всадник сорвался с кручи,
С лошадью вместе в ад.
Люди ничуть не лучше
Сверху, крестясь, глядят.
Криками их играет
Призрачная рука,
Вздохи их собирает
В перистые облака.
Коршун парит, их тени
Крыльями перечеркнув,
Острым углом падений
Хищный повернут клюв.
Только на отзвук темный,
Общей страшась вины,
Каждый, себя не помня,
Смотрит со стороны.
Встанет от снов отрадных,
Вспомнит и возопит
Горный побит виноградник,
Капли стучат копыт.

В этом веке вязком
Не расправишь плечи
В городке славянском,
В западном наречье,
Не раздвинешь ветви
В говор проливной.
Оглянешься дети
Выросли давно
Не родились. Рано.
Крепче спи, услышав
Сквозь возню тумана
В черепичных крышах,
Как, покинув Краков
После слез и драк,
В свете звездных знаков
Едет Яков Франк
Душно ночью длинной.
Не родились дети.
До резни безвинной
Полтора столетья.
Смяты крылья Франка.
Гаснет звук речей. 
Нет крыла. Есть ранка
На твоем плече.
Просветлятся дали.
Вспыхнут птичьи хоры.
Звезды, что упали
Воплотятся вскоре.
Не тебе ль навстречу
Пыль колес вилась? 
Не расправишь плечи.
Не раскроешь глаз

Был воздух бездомен и колок,
Металась в сомненье щепа,
Как белый козленок, поселок
Нависшие тучи щипал.
Пути разводили нелепо
Руками, скрываясь из глаз,
И в сердце печальное лето
Вонзалось, блестя как игла.
Но если забудется ворох
Сухих, и несмятый в горсти, 
То вспомни глаза, от которых
Ты страха не мог отвести

Дня волненье стрекотало,
Птицей пело на виске,
Только в теплый час и талый,
Утешая мир усталый,
Вечер вызвали к доске.
Ученик любимый, лучший,
Он схватил обломок мысли,
И обломком, словно мелом,
Рисовал Луну на круче,
Но ее стирали тучи
И вопросом тяжким висли:
«Где ответ? Луна вранье!»
 И движением несмелым
Он опять чертил ее
В час, когда элите звездной,
Просветленнейшей элите,
Хорошо гордиться сверху
Сквозь пенсне и сквозь лорнет, 
Надо вдруг из дома выйти
В мир шагающих наитий,
В мир непоправимо-поздний,
Где на страх ответа нет.

Ночь глаза наводит рачьи.
Только так, и не иначе
Разум сонный и незрячий
Начинает видеть свет
Не надеясь на удачу,
За улыбкой слезы пряча
На пологом склоне лет
Старой улицы. Тем паче,
Что в конце ее маячит
То ли куст, то ли ответ.
В стороне, во тьме Заречной,
В переулке каждый встречный
Неразгаданный секрет.

Человек с нависшими бровями,
С непреклонным, орлим взглядом курда,
Как мы в полночь повстречались с Вами?
Вы с Луны? С Юпитера? Откуда?
Как мы жили за четыре дома,
Под светилом, гаснущим в испуге,
Как мы жили глухо, незнакомо,
Не догадываясь друг о друге?
Может быть, звезда волненье выдаст,
Взгляд метнув из-под бровей нависших?
Или мы опять слетим, не свидясь,
Прямо в пропасть со ступеней высших 
И увидим, падая: дорогу
Мертвыми устлали соловьями.
Кто глядит без гнева и упрека,
Звездным светом нас благословляя?