Глубинная почта - Аркадий Застырец 3 стр.

Во вторник вновь похолодало
Промчался ветер, хлынул дождь 
И так тепла осталось мало,
Что смерти чувствуется мощь
Движенье не спешит с обменом,
Минута стынет, как ледок,
И дрожь бежит по белым стенам
На север-северо-восток
Надежда всё ещё возможна,
Но блеск с утра далёких рек
Уже восходит осторожно
И вьёт помалу первый снег.
Его ни ухом не уловишь,
Ни сетью выверенных слов
На долгий миг не остановишь
Что делать Будь к зиме готов.

Bury your burdens in the ground

Сапёрной лопатой
в весеннюю жирную землю
Зарой свою ношу,
и осенью мы поглядим.
Ни слёз, никаких отговорок
я впредь не приемлю:
Ты должен расстаться
с возлюбленным скарбом своим.

Сквозь талую смесь
оголтелого солнца с прохладой
Ты можешь пробиться
к сердечнику твёрдых корней.
Но даже коснувшись его,
не рыдай и не падай:
Земля  не источник,
рождаются души не в ней.

Ступай в глубину,
где огонь сторожит сердцевину
И тартар бессилен,
и черви уже не живут,
Где боль разлетается прахом,
теряя причину,
И ангелы именем новым
наружу зовут.

Ступай в глубину
до конца направлений и счёта,
Туда, где царит
одолевшая тьму высота
И сердца сдаётся
тугая земная работа,
И крылья за плечи
ложатся наместо креста.

С душою прямо геттингенской

<>

Над ней он голову ломал

И чудеса подозревал.

Постойте, вернётся
на родину славный Владимир,
лелеющий правду,
с печатью крестин-именин,
с кудрями до плеч или без,
он не только не вымер,
он  вечно живой,
и не важно, на -ской или -ин.

Он Ольгу полюбит
И в собственном доме поселит,
И вы его тоже
Привыкнете сладко любить.
Увидите, братцы,
Онегин его не застрелит.
Такого героя
Евгению не пережить!

Владимир  не гордый,
Не надо ему и медали.
Не дали  и ладно!
А всё-таки дело пойдёт 
Орлиным легко
Прозревая туманные дали,
Крылом над тайгою
По новой качнёт самолёт.

И денег Россия
На недрах бессовестно слупит.
Какая там зелень!
Серебряной станет трава 
И осень на горло
Упавшему лету наступит,
И холод с рассветом
В исходные вступит права.

Синее, белое, алое,
Бедное тело моё!
В бездне Земля  захудалая,
Ты же  перстинка её.

С выжженной ветра наездами
Серой травинкой степной
Поровну мало под звездами
Плоти дано вам земной.

Белое, алое, синее,
Кинуто боли и тле 
В севера ль медленном инее,
В юга ли душном котле.

Тело моё ненадёжное
В ласковой узе тепла,
Жадное, сонное, ложное,
Как тебя тьма отдала?

Алое, синее, белое
До смерти не разгадать!
Чудо невидимо целое 
Малому чуду под стать.

Даже и света пророчеством
Загодя в Небе дыша,
Не обжила б одиночеством
Храмины этой  душа!

Сообщаю на скорости звука,
Что теченье земли и огня
Убивает любого. А ну-ка,
Не позволь им прикончить меня!

И вода, разумеется, тоже 
Здесь прохладна, а там ледяна 
Душу вынет, касаяся кожи,
И уложит в ничтожество дна.

Да и воздух  казалось бы, где там! 
А ведь медленно жжёт изнутри,
В унисон с отцветающим светом
И во сне от зари до зари.

Как бикфордов шнурок, ненадолго,
Исчезая собою, легла
Нашей жизни горячая волга
От рожденья до смерти угла

Но зарыты и в вечной мороке
Назначенье, задача, мотив 
Вот увидите, вылущив сроки, 
Будет взрыв. Будет взрыв. Будет взрыв.

Красивый человек,
Животный и живой,
Глаза  как стрежни рек,
И с грязной головой.

Киянка, пояс, дождь 
Весь мир ему по йух.
Он пламя, племя, вождь,
Он  воплощённый дух.

Пристроив кисть и пядь,
Всё уточняет вкруг
И силится назвать,
Не выпустив из рук.

Он ходит там, где дым,
Без страха и зело
Подобными любим
За тело и тепло.

Не украшаю я,
Не лью ему елей:
Не лучше он зверья,
Хотя во гневе злей.

Но и не хуже он,
И враг ему  Молох,
Он слышит в Небе звон
И знает: это Бог.

Красивый человек,
Животный и живой,
Глаза  как стрежни рек,
И с грязной головой.

Киянка, пояс, дождь 
Весь мир ему по йух.
Он пламя, племя, вождь,
Он  воплощённый дух.

Пристроив кисть и пядь,
Всё уточняет вкруг
И силится назвать,
Не выпустив из рук.

Он ходит там, где дым,
Без страха и зело
Подобными любим
За тело и тепло.

Не украшаю я,
Не лью ему елей:
Не лучше он зверья,
Хотя во гневе злей.

Но и не хуже он,
И враг ему  Молох,
Он слышит в Небе звон
И знает: это Бог.

Словом, рыбы  не немые.
Рассекая тьму за мной
на косые и прямые
говорящей тишиной,
настоящей и поющей,
восходящей на луну,
ради вящей или пущей
образующей струну,
ночью тыщей и одною,
бесконечным падежом,
рассекая тьму за мною
не палаческим ножом,
тучу сахарного зада
вводит в царственный покой
не моя Шахерезада,
не такая, я какой
Выбирайте, либо  либо,
но она без дэ одна:
если девушка, то рыба,
если чудо, то жена.

Как бы в мире этом тёмном
Оглянуться мне,
Спрятать тление в скоромном
Золотом огне,
Скрыть в саду под цветом белым
От ударов злых
Души, связанные телом,
Всех детей моих?
Как бы вымолить у Бога
Не себе, а им
Дней без счёта юных много,
Стороною дым?
Как бы всех моих любимых 
Яблоня и печь 
Нежных, беглых, уязвимых
От яги сберечь?
С потолка упавшим толком
Молча оболочь,
С говорящим серым волком
Увезти в полночь,
Снова поднятых началом 
Ну же, ну же, ну! 
В Китеж-град за третьим валом,
В тайную страну,
Где продленью свет порукой
И луна рекой,
И не взвешивают мукой
Волю и покой!

Кто измеряет лотом,
Кто Лотовой женой,
Омытый смертным потом,
Как в копи соляной,
Эдем ругают мифом,
Несбыточной мечтой,
То дамским кроют лифом,
То мраморной плитой
А он легок и ясен,
Как на заре роса:
Весь опыт наш напрасен
Без веры в чудеса.
Все нужды смехотворны
У этих белых врат,
Творения притворны
И примитивны, брат.
Мы все Эдемом бредим
И раны бередим.
В Эдем, Адам, поедем!
Там яблок поедим

Не перестань, настань ещё,
Екатеринин бург,
Досмертное пристанище
Ощипанной Симург!

Над трупами, за трубами
Воспетый не за то,
Что был с губами грубыми
И в драповом пальто,

И не за то, что струнные
Над ВИЗом небеса
Промчали в утра лунные
Полвека в полчаса.

За дым? За паче циммера
Ипатьевский домок?
За маузер Владимира,
Стреляющий в висок!

И в праздник невесёлыми,
Суровыми, как нить,
Нельзя с такими сёлами
На росстани шутить.

Нельзя, нельзя, товарищи,
По ледяным пруда
Тащить своё кошмарище
Отсюда и сюда,

Где каменно завязано
Не сердце ли страны
.
 Нельзя? Да нам не казано!
И не вселяйся в ны!

В этом крепком выдержанном сне
Я вхожу в одну и ту же реку 
Дважды, трижды, стожды Сбился с веку! 
По траве, распущенной на дне.

Я вхожу под вечер и скольжу
На худой, легчайшей пуха лодке
Вроде вижу, хоть и не гляжу,
Узнаю деревья по походке

Вот бредут, развесив над водой
Пожилые тягостные руки,
Ели, ели редкой чередой
На речные выцветшие звуки.

Медленно шагают тополя,
Впрямь держа серебряные спины,
И летят, где отмели земля,
В сквозняке проклятия осины

Там  тревоги сладкий самогон
И костры сбирают старожилы,
Еле слышен сумеречный звон
Божьей воли, милости и силы

Проплываю в гулкой тишине
Под мостом массивные опоры

Для чего-то вечно снятся мне
От стыря подвижные просторы?

περιφέρεια  окружность.

Периферия не знает пощады:
Жжение с треском от центра вдали,
В плиты сбиваются снеги и грады
На полумёртвой округе земли.

Периферия не сто  однолица.
Жёстко ли стелет? Не стелет вапще!
Смачно плюет, незаметно глумится,
Топит своих в общепитском борще.

Периферия  унылое членство,
Угол и ветер И всё-таки  но!
Каждый оставшийся тут  совершенство,
Горная пика тут  каждое дно.

«Периферия»  волшебное слово:
Пери и феи порхают о нём,
Рифы, кораллы, разгон  и готово:
Всё ещё в мире, но в мире ином.

Переживи её лето и стужу,
Приотвори перепрятанный взгляд
С периферии уже лишь наружу
Чистые стёкла и души летят.