Да чему же быть-то?
Нет-нет.
Но чем же ты будешь питаться?
А у нас есть сыр из Вены, ветчина, булки, апельсины.
А я съем сосисок
Ешь, ешь. Ты озорник известный.
Николай Иванович постучал мальчику в окно, опустил стекло и взял у него сосисок и булку, но только что дал ему две кроны и протянул руку за сдачей, как поезд тронулся. Мальчишка перестал отсчитывать сдачу, улыбнулся, ткнул себя рукой в грудь и крикнул:
Тринкгельд, тринкгельд, мусью
Николаю Ивановичу осталось только показать ему кулак.
Каков цыганенок! Сдачи не отдал! проговорил он, обращаясь к жене, и принялся есть сосиски.
Нет, не надуешь!
Поезд мчится по-прежнему, останавливаясь на станциях с трудно выговариваемыми не для венгерца названиями: Ксенгед, Кис-Керес, Кис-Жалас. На станции Сцабатка поезд стоял минут пятнадцать. Перед приходом на нее кондуктор-славянин вошел в купе и предложил, не желают ли путешественники выйти в имеющийся на станции буфет.
Добра рыба, господине, добро овечье мясо расхваливал он.
Нет, спасибо. Ничем не заманишь, отвечала Глафира Семеновна.
Здесь Николай Иванович ходил с чайником заваривать себе чай, выпил пива, принес в вагон какой-то мелкой копченой рыбы и коробку шоколада, который и предложил жене.
Да ты в уме?! крикнула на него Глафира Семеновна. Стану я есть венгерский шоколад! Наверное, он с паприкой.
Венский, венский, душечка Видишь, на коробке ярлык: Wien.
Глафира Семеновна посмотрела на коробку, понюхала ее, открыла, взяла плитку шоколаду, опять понюхала и стала кушать.
Как ты в Турции-то будешь есть что-нибудь? покачал головой муж.
Подозрительное есть не буду.
Да ведь все может быть подозрительно.
Ну, уж это мое дело.
Со станции Сцабатка стали попадаться славянские названия станций: Тополия, Вербац.
На станции Вербац Николай Иванович сказал жене:
Глаша! Теперь ты можешь ехать без опаски. Мы приехали в славянскую землю. Братья-славяне, а не венгерские цыгане Давеча была станция Тополия, а теперь Вербац Тополия от тополь, Вербац от вербы происходит. Стало быть, уж и еда и питье славянские.
Нет-нет, не надуешь. Вон черномазые рожи стоят.
Рожи тут ни при чем. Ведь и у нас, русских, могут такие рожи попасться, что с ребенком родимчик сделается. Позволь, позволь Да вот даже поп стоит и в такой же точно рясе, как у нас, указал Николай Иванович.
Где поп? быстро спросила Глафира Семеновна, смотря в окно.
Да вот В черной рясе с широкими рукавами и в черной камилавке
И в самом деле поп. Только он больше на французского адвоката смахивает.
У французского адвоката должен быть белый язычок под бородой, на груди, да и камилавка не такая.
Да и тут не такая, как у наших священников. Наверху края дна закруглены и, наконец, черная, а не фиолетовая. Нет, это должен быть венгерский адвокат.
Священник, священник Неужели ты не видала их на картинках в таких камилавках? Да вон у него и наперсный крест на груди. Смотри, смотри, провожает кого- то и целуется, как наши попы целуются со щеки на щеку.
Ну, если наперсный крест на груди, так твоя правда: поп.
Поп, славянские названия станций, так чего ж тебе еще? Стало быть, мы из венгерской земли выехали. Да вон и белокурая девочка в ноздре ковыряет. Совсем славянка. Славянский тип.
А не говорил ли ты давеча, что белокурая девочка может уродиться не в мать, не в отца, а в проезжего молодца? напомнила мужу Глафира Семеновна.
Поезд в это время отходил от станции. Глафира Семеновна достала с веревочной полки корзинку с провизией, открыла ее и стала делать себе бутерброд с ветчиной.
Своей-то еды поешь, в настоящем месте купленной, так куда лучше, сказала она и принялась кушать.
Действительно, поезд уж мчался по полям так называемой Старой Сербии. Через полчаса кондуктор заглянул в купе и объявил, что сейчас будет станция Нейзац.
Нови Сад прибавил он тут же и славянское название.
Глаша! Слышишь, это уж совсем славянское название! обратился Николай Иванович к жене. Славянска земля? спросил он кондуктора.
Словенска, словенска, кивнул тот, наклонился к Николаю Ивановичу и стал объяснять ему по-немецки, что когда-то это все принадлежало Сербии, а теперь принадлежит Венгрии.
Николай Иванович слушал и ничего не понимал.
Черт знает что он бормочет! пожал плечами Николай Иванович и воскликнул: Брат-славянин! Да чего ты по-немецки-то бормочешь! Говори по-русски! Тьфу ты! Говори по-своему, по-славянски! Так нам свободнее разговаривать.
Николай Иванович слушал и ничего не понимал.
Черт знает что он бормочет! пожал плечами Николай Иванович и воскликнул: Брат-славянин! Да чего ты по-немецки-то бормочешь! Говори по-русски! Тьфу ты! Говори по-своему, по-славянски! Так нам свободнее разговаривать.
Кондуктор понял и заговорил по-сербски. Николай Иванович слушал его речь и все равно ничего не понимал.
Не понимаю, брат-славянин развел он руками. Слова как будто бы и наши, русские, а ничего не понимаю. Ну, уходи! Уходи! махнул он рукой. Спасибо. Мерси
С Богом, господине! поклонился кондуктор и закрыл дверь купе.
Вот и станция Новый Сад. На станционном здании написано название станции на трех языках: по-венгерски Уй-Видек, по-немецки Нейзац и по-сербски Нови Сад. Глафира Семеновна тотчас же заметила венгерскую надпись и сказала мужу:
Что ты меня надуваешь! Ведь все еще по венгерской земле мы едем. Вон название-то станции как: Уй-Видек Ведь это же по-венгерски.
Позволь А кондуктор-то как же? Ведь и он тебе сказал, что это уж славянская земля, возразил Николай Иванович.
Врет твой кондуктор.
Какой же ему расчет врать? И наконец, ты сама видишь надпись: Нови Сад.
Ты посмотри на лица, что на станции стоят. Один другого черномазее. Батюшки! Да тут один какой-то венгерец даже в белой юбке.
Где в юбке? Это не в юбке Впрочем, один-то какой-нибудь, может быть, и затесался. А что до черномазия, то ведь и сербы черномазые.
По коридору вагона ходил мальчик с двумя кофейниками и чашками на подносе и предлагал кофе желающим.
Хочешь кофейку? предложил Николай Иванович супруге.
Ни боже мой, покачала та головой. Я сказала тебе, что, пока мы на венгерской земле, крошки в рот ни на одной станции не возьму.
Да ведь пила же ты кофе в Будапеште. Такой же венгерский город.
В Будапеште! В Будапеште великолепный венский ресторан, лакеи во фраках, с капулем[1]. И разве в Будапеште были вот такие черномазые в юбках или в овчинных нагольных салопах?..
Поезд помчался. Справа начались то там, то сям возвышенности. Местность становилась гористая. Вот и опять станция.
Петервердейн! кричит кондуктор.
Петровередин! Изволите видеть, опять совсем славянский город, указывает Николай Иванович жене на надпись на станционном доме.
Глафира Семеновна лежит с закрытыми глазами и говорит:
Не буди ты меня. Дай ты мне засветло выспаться, чтобы я могла ночь не спать и быть на карауле. Ты посмотри, какие подозрительные рожи повсюду. Долго ли до греха? С нами много денег. У меня бриллианты с собой.
По Италии ездили, так и не такие подозрительные рожи нам по дороге попадались, даже, можно сказать, настоящие бандиты попадались, однако ничего не случилось. Бог миловал.
А поезд уж снова бежал далеко от станции. Холмы разрастались в изрядные горы. Вдруг поезд влетел в туннель, и все стемнело.
Ай! взвизгнула Глафира Семеновна. Николай Иваныч! Где ты? Зажигай скорей спички, зажигай
Туннель это, туннель успокойся! кричал Николай Иванович, искал спички, но спичек не находилось. Глаша! У тебя спички? Где ты? Давай руку!
Он искал руками жену, но не находил ее в купе.
Вскоре, однако, показался просвет, и поезд выехал из туннеля. Глафиры Семеновны не было в купе. Дверь в коридор вагона была отворена. Он бросился в коридор и увидал жену, сидевшую в среднем купе между двумя немцами в дорожных мягких шапочках. На груди она держала свой шагреневый баульчик с деньгами и бриллиантами.
Убежала вот к ним. Я боюсь впотьмах. Отчего ты спичек не зажигал? Вот эти мосье сейчас же зажгли спички. Но я споткнулась на них и упала. Они уж подняли меня, прибавила она, вставая. Надо извиниться. Пардоне, мосье. Ее же вузе деранже произнесла она по-французски.
Николай Иванович пожал плечами.
Белград близко
Зачем ты к чужим-то убежала? недовольно спросил жену Николай Иванович. Ступай, ступай в свое купе
Испугалась. Что ж поделаешь, если испугалась Когда стемнело, я подумала невесть что. Кричу тебе: огня! Зажигай спички! А ты ни с места отвечала Глафира Семеновна, войдя в свое купе. Эти туннели ужасно как пугают.
Я и искал спички, но найти не мог. К чужим бежать, когда я был при тебе!
Там все-таки двое, а ты один. Прибежала я, они и зажгли спички.
Блажишь ты, матушка, вот что я тебе скажу.