Да. Но все-таки он в добровольцах тогда был и ехал сражаться, но не доехал. Пил он всю дорогу. Вступило ему, по всем вероятиям, в голову, показались белые слоны, ну, он от страха и спрыгнул с парохода в Дунай.
Так какое же тут положение души?
Так-то оно так Но все-таки был добровольцем и ехал. Признаться, покойник папенька нарочно его и услал тогда, что уж сладу с ним никакого в Петербурге не было. Так пил, так пил, что просто неудержимо! Пропадет, пропьется и в рубище домой является. Впрочем, помутившись, он тогда и из Петербурга с партией выехал. А и поили же тогда добровольцев этих страсть! Купцы поят, славянский комитет поит, дамы на железную дорогу провожают, платками машут На железной дороге опять питье В вагоны бутылки суют. Страсть! Я помню покрутил головой Николай Иванович, вспоминая о прошлом.
А поезд между тем шел уже по железнодорожному мосту через Саву приток Дуная и входил на сербскую территорию.
Вот станция Белград. Поезд остановился. Большой красивый станционный двор, но на платформе пустынно. Даже фонари не все зажжены, а через два третий.
Что же это народу-то на станции никого нет? удивилась Глафира Семеновна, выглянув в окошко. Надо носильщика нам для багажа, а где его возьмешь? Гепектрегер! Гепектрегер! постучала она в окно человеку в нагольной овчинной куртке и овчинной шапке, идущему с фонарем в руке, но тот взглянул на нее и отмахнулся. Не понял, что ли? спросила она мужа и прибавила: Впрочем, и я-то глупая! Настоящего славянина зову по-немецки. Как носильщик по-сербски?
Почем же я-то, душенька, знаю! отвечал Николай Иванович. Вот еще серба какого нашла! Да давай звать по-русски. Носильщик! Носильщик! барабанил он в стекло каким-то двум овчинным шапкам и манил к себе.
Глафира Семеновна тоже делала зазывающие жесты. Наконец в вагон влезла овчинная шапка с таким черномазым косматым лицом и с глазами навыкате, что Глафира Семеновна невольно попятилась.
Боже мой, и здесь эти венгерские цыгане! воскликнула она.
Да нет же, нет, это брат-славянин. Не бойся, сказал ей муж. Почтенный! Вот тут наши вещи и саквояжи. Вынеси, пожалуйста, обратился он к овчинной шапке. Раз, два, три, четыре, пять Пять мест.
Добре, добре, господине. Пять? спросила овчинная шапка, забирая вещи.
Пять, пять. Видишь, он говорит по-русски, так какой же это цыган, обратился Николай Иванович к жене. Брат-славянин это, а только вот физиономия-то у него каторжная. Ну да бог с ним. Нам с лица не воду пить. Неси, неси, милый Показывай, куда идти.
Баранья шапка захватила вещи и стала их выносить из вагона. Выходил из вагона и брюнет в очках, таща сам два шагреневых чемодана. Он шел сзади супругов и говорил им:
Митница. О, србска митница строга митница!
Николай Иванович и Глафира Семеновна были тоже нагружены. Николай Иванович нес две картонки со шляпками жены, зонтик, трость. Сама она несла баульчик, металлический чайник, коробок с едой. Их нагнал кондуктор, брат-славянин, и протягивал руку пригоршней.
Господине, за спокой Тринжгельд говорил он, кланяясь.
Да ведь уж я дал гульден! воскликнул Николай Иванович. И неизвестно за что дал. Я думал, что мы ночь ночевать в вагоне будем, так чтоб врастяжку на скамейках спать, я и просил никого не пускать в наше купе, а не ехать ночь, так и этого бы не дал.
На пиво, на чашу пива, высокий бояр приставал кондуктор.
Гроша медного больше не получишь! обернулся к нему Николай Иванович.
Pass Pass, mein Herr раздалось над самым его ухом.
Николай Иванович взглянул. Перед ним дорога была загорожена цепью, и стоял военный человек в кепи с красным околышком и жгутами на пальто. Около него двое солдат в сербских шапочках-скуфейках.
Паспорт надо? Есть, отвечал Николай Иванович. Поставил на пол коробки со шляпками и полез в карман за паспортом. Пожалуйте Паспорт русский Из города Петербурга едем. Такие же славяне, как и вы подал он военному человеку заграничный паспорт-книжечку
Тот начал его перелистывать и спросил довольно сносно по-русски:
А отчего визы сербского консула нет?
Да разве нужно? удивился Николай Иванович. Австрийская есть, турецкая есть.
Надо от сербского консула тоже. Давайте четыре динара Четыре франка пояснил он. Давайте за гербовые марки на визу.
С удовольствием бы, но у меня, голубчик, брат-славянин, только русские рубли да австрийские гульдены. Если можно разменять, то вот трехрублевая бумажка.
С удовольствием бы, но у меня, голубчик, брат-славянин, только русские рубли да австрийские гульдены. Если можно разменять, то вот трехрублевая бумажка.
Нет, уж лучше давайте гульдены.
Николай Иванович подал гульден.
Мало, мало. Еще один. Вот так Какую гостильницу берете? задавал вопрос военный человек.
То есть где мы остановимся? Говорят, есть здесь какая-то гостиница престолонаследника Так вот.
Готель «Кронпринц» Туда и пришлю паспорт. Там получите, сухо отрезал военный и кивнул, чтобы проходили в отверстие в загородке.
Нельзя ли хоть квитанцию? Как же без паспорта? В гостинице спросят, начал было Николай Иванович.
Зачем квитанцию? Я официальный человек, в форме, ткнул себя в грудь военный и прибавил: Ну, добре, добре. Идите в митницу и подождите. Там свой пас получите.
Перед глазами Николая Ивановича была отворенная дверь с надписью «Митница».
Ну братья-славяне!
В белградской митнице, то есть таможне, было темно, неприветливо. Освещалась она всего двумя стенными фонарями со стеариновыми огарками и смахивала со своими подмостками для досматриваемых сундуков на ночлежный дом с нарами. По митнице бродило несколько полицейских солдат в синих шинелях и в кепи с красными околышками. Солдаты были маленькие, худенькие, носатые, нестриженые, давно небритые. Они оглядывали приезжих, щупали их пледы, подушки и связки. Один даже взял коробку со шляпкой Глафиры Семеновны и перевернул ее кверху дном.
Тише, тише! Тут шляпка. Разве можно так опрокидывать! Ведь она сомнется! воскликнула Глафира Семеновна и сверкнула глазами.
Полицейский солдат побарабанил пальцами по дну и поставил коробку, спросив с улыбкой:
Дуван има?
Какой такой дуван! Ну тебя к богу! Отходи, отстранил его Николай Иванович.
Дуван табак. Он спрашивает вас про табак, пояснил по-немецки брюнет в очках, спутник Николая Ивановича по вагону, который был тут же со своими саквояжами.
Вообще, приезжих было очень немного, не больше десяти человек, и митница выглядела пустынной. Все стояли у подмостков, около своего багажа и ждали таможенного чиновника, но он не показывался.
Подошел еще солдат, помял подушку, обернутую пледом, у Николая Ивановича и тоже, улыбнувшись, задал вопрос:
Чай есте?
Не твое дело. Ступай, ступай прочь Вы кто такой? Придет чиновник все покажем, опять сказал Николай Иванович, отодвигая от него подушку.
Мы войник, с достоинством ткнул себя в грудь солдат.
Ну и отходи с богом. Мы русские люди, такие же славяне, как и вы, а не жиды, и контрабанды на продажу провозить не станем. Все, что мы везем, для нас самих. Понял?
Но сербский полицейский войник только пучил глаза, очевидно ничего не понимая.
Не особенно-то ласково нас здесь принимают братья- славяне, обратился Николай Иванович к жене. Я думал, что как только узнают из паспорта, что мы русские, то примут нас с распростертыми объятиями, ан нет, не тем пахнет. На первых же порах за паспорт два гульдена взяли
Да сунь ты им что-нибудь в руку. Видишь, у них просящие глаза, сказала Глафира Семеновна, изнывая около подмостков.
Э, матушка! За деньги-то меня всякий полюбит даже и не в сербской земле, а в эфиопской, но здесь сербская земля. Неужели же они забыли, что мы, русские, их освобождали? Я и посейчас в славянский комитет вношу. Однако что же это таможенный-то чиновник? Да и нашего большого сундука нет, который мы в багаж сдали.
Наконец черномазые бараньи шапки в бараньих куртках внесли в митницу сундуки из багажного вагона.
Вот наш сундук у красного носа! указала Глафира Семеновна и стала манить носильщика: Красный нос! Сюда, сюда! Николай Иваныч! Дай ему на чай. Ты увидишь, что сейчас перемена в разговорах будет.
И дал бы, да сербских денег нет.
Дай австрийские. Возьмут.
Сундук поставлен на подмостки. Николай Иванович сунул в руку красному носу крону. Красный нос взглянул на монету и просиял:
Препоручуем-се, господине! Препоручуем-се заговорил он, кланяясь.
Вообще монета произвела магическое действие на присутствующих. Войник, спрашивавший о чае, подошел к Николаю Ивановичу и стал чистить своим рукавом его пальто, слегка замаранное известкой о стену, другой войник начал помогать Глафире Семеновне развязывать ремни, которыми были связаны подушки.
Не надо, не надо Оставьте, пожалуйста, сказала она.