Что близнецов он разлучить не даст это ясно, но если у них есть старшая сестра, о которой они и не подозревают? Можно её оторвать от них? Да они же даже не подозревают! Так что значит «оторвать»?! Да не возникни эта «корова», никто бы ухом не повёл! Вот и Пашка тоже уехал бы парень за океан и вырос там в любви и ласке, никто бы не ворохнулся! А так что? Ждать, пока проверят? Вдруг у него кто-то есть?! Не отдавать сейчас парня? Был уже такой случай: отказались от мальчишки, а он уже весь превратился в сплошное ожидание, он стремился к ним, к своим новым маме-папе Даже, когда они не пришли, не поверил И полетел полетел на своей вере, но она не смогла удержать его так, чтобы он не разбился о землю.
Проклиная всё на свете, а больше всего себя, он тащился по улице, специально шаркая ногами, чтобы не упасть на скользком, и не понял сам, как оказался у шумящего и парящего кирпичного домика, присыпанного сугробами снега, посреди большого благоустроенного двора. Он всмотрелся, постоял, усмехаясь, несколько минут перед дверью и потянул за ручку.
В жарком помещении, заполненном тремя горизонтальным котлами, гудело, шипело, пахло маслом, горячим сухим железом и влажным свежим паром, который высвистывался тоненькой струйкой из каких-то трубочек. В дальнем углу в распахнутой рубахе сидел на стуле нога на ногу человек с очками, задранными на темя. Он обернулся на стук притянутой пружиной двери и попытался разглядеть входящего.
Сиротенко пошарил взглядом, глаза привыкли к сумраку, и тогда он медленно и почему-то боком, направился к столу по широкому проходу вдоль окна и труб, звонко потрескивающих и обдающих жаром.
Здорово, Федор! хрипло сказал он, протягивая руку.
Ё-ё-ё! почти пропел сидящий, не вставая и не шевелясь.
Сколько лет, сколько зим! не прокашлявшись, продолжил Сиротенко. Жарковато, однако
Повисла пауза. Только гудели топки котлов и шипел пар.
А я всё никак отогреться не могу! Ха-ха-ха! булькая, засмеялся Фёдор. Никак! В детдоме-то мы вместе намёрзлись, так ты, видать, потом отогрелся, а я всю жисть всё мёрзну, мёрзну то в зоне, то в тайге этой грёбаной он замолчал и стал искать сигареты. Ты чё пришёл-то? По делу или так, навестить, вдруг? усмехнулся он, выпуская первую затяжку.
А не знаю, мрачно ответил Сиротенко. Шёл, потом смотрю: стою перед дверью этой, он мотнул головой назад.
Фёдор оторвался от спинки стула, пригнул, чуть повернув на бок, голову и пристально уставился в лицо стоящего.
Ага! он будто что-то разглядел. Садись! приказно произнёс он и указал глазами на ещё один стул с рваным сидением, из которого торчали выплески грязной ваты. Не замараешься?
Да хрен с ним! махнул рукой Сиротенко.
Фёдор посмотрел на круглые часы на стене и, как о давно обещанном, напомнил:
Счас выпьем!
А тут можно? наивно спросил Сидоренко.
Можно! криво усмехнулся Фёдор. В России выпить всегда и везде можно Не боись, эта хрень не взорвётся Тут автоматика-къебернетика И сменщик через двадцать минут заступит Вахту сдал, вахту принял Ты, Вань, чтой-то расстроенный какой-то, как полинялый Нет?
Есть маленько! откликнулся Сиротенко, стащил с себя наполовину пальто, но вдруг опомнился.
Слышь, Фёдор, я пойду тогда возьму чего-нибудь
Не надо! остановил его Фёдор. Всё есть! Спокойничек! Как в кино, помнишь? «Будь спокойничек!»
Он встал со стула, и Сиротенко профессионально отметил, что у него спина ссутулилась, в пояснице он не разгибается и
«Чёрт!» оборвал он свои диагнозы внутренним голосом.
Ты, Вань, не просто так пришёл, ты не обижайся. Ты мне тогда так помог Выручил, можно сказать Я никогда не забуду Ну, теперь так жизнь поменялась А когда-то, ох! Хорошо мы жили! Да если бы такую закусь тогда достали, Вань, вспомни, так это ж какой бы праздник был ба!
Ты Герпеля помнишь? неожиданно для самого себя спросил Сиротенко.
Бутылка, занесенная над стаканом, застыла, и Фёдор, покачав вниз-вверх головой, произнёс как-то торжественно и тихо:
Из наших Абрама Матвеича все помнят.
Снится он мне стал чего-то
А он давно помер! с удивлением сказал Фёдор. С чего бы вдруг?
Не знаю! Тут такая, понимаешь, ситуация получилась запутанная
Он посмотрел на Фёдора, как бы оценивая: стоит ли говорить, и начал всё по порядку. Он замолкал только на несколько секунд, когда они чокались и выпивали
Бутылка, занесенная над стаканом, застыла, и Фёдор, покачав вниз-вверх головой, произнёс как-то торжественно и тихо:
Из наших Абрама Матвеича все помнят.
Снится он мне стал чего-то
А он давно помер! с удивлением сказал Фёдор. С чего бы вдруг?
Не знаю! Тут такая, понимаешь, ситуация получилась запутанная
Он посмотрел на Фёдора, как бы оценивая: стоит ли говорить, и начал всё по порядку. Он замолкал только на несколько секунд, когда они чокались и выпивали
Я тебе, знаешь, Вань, что скажу, прервал молчание Фёдор, когда Сиротенко закончил и сидел понурившись, в России, чтоб ты знал, всё всегда поперёк выходит. Как только начинается гладко жди беды, а когда поперёк нормально!
Это ты, что ли, такой закон вывел?
Да хоть бы я! На ком всё держится? На интузьястаххх! Понял? они уже оба порядком захмелели, говорить стало легко и просто. И никаких исключений! Вот возьми примеры! Хоть тебя! На хрена тебе всё это надо? Берут мальчишку вперёд! Небось, и деньжат тебе подкинут за содействие! Да ты не тушуйся, в России всё так! Не подмажешь не поедешь! А ты вот мучаешься, совесть свою пробуждаешь, как там у Пушкина? Чем он любезен там народу? Ты знаешь, я сам стихи писать стал! Вот на хрена, спрашивается? Хошь, почитаю?.. Не, ну это потом
А почему Герпель снится? встрепенулся Сиротенко.
Вот это классный вопрос! Это правда Он хоть и еврей, конечно, но всё равно русский, потому что тоже был интузьяссс! Ну, без этого никак, Вань, ты пойми, эти же держиморды, которые руководят, они ж не могут А ты можешь Если пацану отец нашёлся, Вань Ты вспомни, вспомни! Ты за этим, что ли, ко мне пришёл? Спросить? Я теперь догадался! Да ты вспомни, если ба тебе или мне, или хоть кому из наших сказали, что его отец заберёт, да хоть какой, хоть пьянь, навроде меня! Ты что, Вань, забыл? Как ба мы побежали?! А так что?
Что? Сиротенко тяжело облокотился на стол и придвинул своё лицо близко к Фёдоровому. Что, Федь?
Вань, ты из нас один выбился только а другие сам знаешь Кого нет уж на свете, и не знает никто, где лежат они, а другие, если живы, через такие муки прошли из детдома необученными и голыми выпущенные Нельзя быть в России сиротой, Вань! Не приведи Господь! Не мучайся ты И Герпель ба не мучался А он бы и тех двоих-то близнецов твоих тоже не разъединял, и тожа отправил отсюдова, куда подальше Пускай хоть в Америке твоей, а людьми станут и по-человечески жить будут.
Сиротенко выслушал, тяжело вздохнул и понурился.
Ты знаешь, Фёдор ритмично замахал указательным пальцем перед лицом товарища, что я тебе скажу? Правда, Ванька, я только одному вот завидую тебе
Чего мне завидовать? возразил Сиротенко.
А тово, что ты можешь доброе кому-то сделать, а я нет Только озлобился я так за все годы! И не выбился ни добра от меня, ни ни хрена пыль одна и вонь
В храме было гулко и прохладно. Том машинально вставал, опускался на колени на бархатную подставку и снова садился на скамью, но взгляд его неизменно тянулся вверх к стрельчатым окнам, светящимся синим и красным.
«Так же соединяет Он людей на земле, как эти цвета в розетке» звучащие слова, которые он привычно повторял со всеми, ничуть не мешали его мысли.
Тяжёлая тревога угнетала Тома последние дни, и он пришёл молиться в надежде на облегчение, разрешение непонятного чувства. Никакой анализ: «Отчего это?», никакие самоуговоры: «Всё будет хорошо!» не помогали. Он с увлекающей надеждой пошёл в храм, но облегчение не спускалось к нему с небес. Он никак не мог сосредоточиться на молитве, как обычно, произносил затверженные с детства слова и думал совсем о другом.
«Какой силой воображения надо обладать, какие программы заложить в каждого, чтобы соединять и разводить людей? Какие алгоритмы устанавливают порядок в мире? Вон в той мозаике одно стёклышко повернуто случайной чужой силой под другим углом, и весь рисунок сбивается, и взгляд цепляется именно за эту шероховатость несовершенства, где свет идёт не по принуждённому закону, а вольно пробивается в щель совсем другим цветом, и тоненький жёлтый лучик чётко и стремительно обозначает свою дорогу пыльным светом и ударяется в гладкую стену напротив Вон он дрожит и отвлекает взгляд, и нарушает гармонию»
Том чувствовал, как сам увлекается этим лучиком и вроде бы видит себя со стороны.