Зато есть белый, сказала Рита, но смеяться не стала, потому что в жесте этом была вся Вера; она выполняет обещания.
Она последовательна даже в глупостях.
И сала тут тоже нет, сказал Олег, утирая лицо от воображаемых слез.
Я не ем сала, сказала Вера.
И вспомнив о еде, они поехали.
Они помчались, переговариваясь, смеясь и вопя: через одну деревню к другой, где должен быть рынок, он там и был, но уже сворачивал шатры и палатки, гремя алюминиевыми палками; торговцы распихивали свой скарб по микроавтобусам. У старухи, говорившей почему-то по-испански, они купили разноцветных помидоров, только из-за цвета их и купили, там были не только красные помидоры, но и лимонно-желтые, и почти черные; картошки купили мелкой, на ходу решая, что же будут готовить сегодня вечером; наткнувшись на мясника, узнали смешное слово «мергез» на том и порешили: салат помидорный, картошка, сосиски на гриле.
Как прекрасно, как прекрасно думать только о еде, а больше ни о чем не думать, Рита и впрямь была готова станцевать.
А пить что мы будем? спросил Олег.
Вино, сказала Рита.
Которого у нас нет?
Которое у нас будет. Ты сходишь за вином, а мы тебя подождем, сказала Рита и пошла к металлическим столикам под навесом.
И куда я схожу? сказал ей вслед Олег.
Куда-нибудь, я не знаю, Рита села, и Вера села рядом, сумки с едой они поставили себе в ноги, на керамические плиты пола, а Олег ушел куда-то в сторону старого города, ближе к вершине холма и башенке церкви.
Золотой он у тебя человек, сказала Вера.
Бери.
Ты серьезно?
Если надо держать, значит не мне принадлежало, сказала Рита.
Недалеко от них сидели пожилые женщины в жестких кудрях и домашних на вид халатах. Они пили кофе из больших чашек, а к Вере с Ритой никто не шел. Только ветер мел, все усиливая длинное «у».
Не понимаешь ты своего счастья, сказала Вера.
Почему? Понимаю, сказала Рита, Я очень хорошо его понимаю. И в том проблема, что слишком хорошо, а чтобы проблемы не было, надо сделать вид, что ее нет.
Заведет себе любовницу, вот попрыгаешь.
Любовница у нас я, ты забыла.
Ты же с ним живешь, ездишь. Сопровождаешь его. Вон, Новая Зеландия. Как тебя вообще туда впустили, если ты ему даже не жена?
Как-то впустили. Я не помню.
А он тебя как называет?
Где? спросила Рита.
Ну, с другими. Кто ты ему? Баба, которую он ебет или кто?
Спутница жизни. Он так говорит.
Но не жена.
Так я и есть спутница. Кто ж еще? Я где только с ним ни таскалась. Проснешься и не знаешь, собирать чемодан или распаковывать.
Почему? неясный какой-то вопрос.
Я сначала все время болела. То простуда, то отравлюсь чем-нибудь. Нехорошо. Он месяцами планирует поездку, и мне нельзя болеть, не имею права.
А ты что?
Ничего. Теперь уже меньше болею. И он меня не так уже мучает. Если далеко едем, то гостиницу необязательно теперь менять каждый день. Можно остановиться дня на три.
А работает он когда, если все время ездит?
Он говорит, что это вопрос планирования. Тайм-менеджмент, так он говорит.
Золотой человек, повторила Вера.
Сильным порывом ветер швырнул в них сор и пыль, тетки с соседнего стола рассерженно ушли, укатив за собой большие черные сумки на колесиках.
А еще француженки, неодобрительно посмотрела на них Вера.
Они свои «шанели» только по праздникам носят, сказала со смешком Рита.
Из дверного проема высунула голову жещина с черными стрижеными волосами. Она обратилась к ним по-французски, и почему-то им обеим ясно стало, что на своем, будто полузашитом языке, продавщица сообщает, что заказывать следует внутри, у них тут самообслуживание. Рита улыбнулась, хотела ответить что-то, однако ж деловитая француженка все ж подошла и едва ли не сама предложила кофе с молоком и два бриоша по сладкой булочке каждой. Их и взяли, мягких булочек, посыпанных сверху кристаллами сахара.
А Олегу что? спросила Вера.
Вот придет, тогда и закажем, сказала Рита, Только он не придет. Вернее, придет, но нескоро, накупит всякого-разного и надо будет немедленно ехать, потому что где-то рядом старая церковь, или кладбище, или гора с видом, или площадь с золотыми рыбками, Рита и ела, и пила, и говорила, и все одновременно, что ей совершенно не мешало, что совершенно ее не портило, Ты знаешь, тут в каждой деревне фонтан, а в каждом фонтане золотые рыбки. Иногда вот такие, она показала, Клянусь. Огромные, со щуку размером.
А зимой их куда?
Не знаю. Может, тут нет зимы.
Может, Вера подняла с земли свою сумочку, вынула оттуда баночку из оранжевого пластика, открыв ее со щелчком, высыпала в ладонь несколько таблеток и, быстро кинув их в рот, как в пасть, запила кофе, Для здоровья, сказала она в ответ на вопросительный взгляд.
Ты болеешь?
Потому и не болею.
И я не болею, сказала Рита, Как сюда приехала, так передумала болеть. Нельзя болеть, если вокруг так красиво, и хотя площадь перед ними уж почти опустела, и разъехались, разбрелись торговцы кто-куда, да и ветер нес сор, все равно ж Рите хотелось считать все вокруг красивым, Я не имею права болеть, я обязана чувствовать себя хорошо. У меня нет оснований жаловаться на жизнь, а если оснований нет, то я должна, я обязана. Я счастлива усилием воли, доев булочку, Рита обтерла подбородок бумажной салфеткой, сложила ее в треугольник и убрала под кофейное блюдце, чтобы не уволок ветер, Когда Олег собирался в Новую Зеландию, я же с ним не хотела. Далеко же, что я там буду делать?
А он что?
А он показывал фотографии, где будем жить, и звал. «Зачем?» говорю. А он мне: «Почему бы и нет?». Ну, скажи мне, говорю, скажи, почему я должна туда ехать? А он только смеется, как будто мне пять лет, и я набитая дура.
Но согласилась же, Вера смотрела на Риту и зависть проступала на ней, как тело сквозь намокшую одежду. Рита видела, но почему-то не стыдились. Она должна была стыдиться, но сегодня передумала: слишком хорошим выдался день.
У меня не было ни одной причины сказать «нет», сказала Рита, А если «нет» нет, то остается только «да».
Умный мужик, Вера прищелкнула языком.
Завидуешь, зачем ты мне завидуешь, не надо завидовать, это плохо, вредно
Рита улыбнулась:
А теперь у меня английский стал лучше. И весь мир меньше стал все близко по сравнению с Новой Зеландией. Могу с авоськой из Москвы в Берлин прилететь. Ну, подумаешь, два часа на самолете.
Какая фифа, сказала Вера.
А в Новой Зеландии хорошо было. Ты зря не приехала. Я же звала.
Вера не ответила.
У нас там был дом с патио, была женщина приходящая, она из семьи староверов, по-русски смешно говорила. И разные мероприятия. Мне нельзя жаловаться, я не имею права.
Да, не имеешь, сказала Вера.
А я не ценю, я скотина, да. Я же не хотела с ним жить. Я хотела интрижку и пересып. Мне надо было отвлечься, да не получилось. Хочешь знать, как у нас тогда получилось?
Да, помню я все прекрасно!
Он гладил меня.
Прекрати!
Он гладил меня нежно-нежно, едва пальцами касался, а сам рядом лежал, закрыв глаза. Он говорил, что видит меня всю внутренним зрением, а трогал самыми кончиками пальцев по боку, по ребрам, по груди, по животу только самыми кончиками. Я лежала и представляла, как волоски на его теле касаются моих волосков, как они будоражат друг друга, а я будто смотрю на них со стороны, а сама чувствую, как катятся от них тихие волны. Понимаешь? Я как будто накрылась чем-то. Одеялом или шелковой простыней. Приятным таким, легким.
Врешь ты все, сказала Вера.
Вру, немедленно согласилась Рита.
ИНТ. СПАЛЬНЯ ДЕНЬ
ОНА
Ты красивый.
ОН
Нет, это ты красивая.
ОНА
Ты так считаешь?
ОН
Я же вижу.
Они и допили и доели, а ветер все мел бесконечное «у».
Тут как платят? Наличными или можно карточкой? спросила Вера.
Поймав взглядом тень в черноте дверного проема, Рита крикнула нужные слова по-английски, и продавщица споро вынесла им блюдечко с бумажкой чека.
И где он? сказала Вера.
Кто?
Твой плейбой.
Купил вина, уверенно сказала Рита, еще сыру, багет и круассаны. Он уже назад возвращался, но только по дороге увидел другой магазин, заглянул туда на минуточку, и сейчас ему вешают на уши лапшу. Масло оливковое продают, или мед. Или говна на лопате.
Понятно.
Мы же в отпуске. Мы же для того и приехали. Есть-пить, интересоваться неважным. Ты не представляешь, как это хорошо, как свободно, когда понимаешь, что не надо притворяться, делать вид, терпеть какие-то полумеры, самой выдавать себя частями, словно колбасу, можно просто-напросто быть, вот же как. У тебя было так, что знаешь, что нравишься вся, вот вся, уж какая есть?
На ловца и зверь бежит! вскрикнула Вера.